– А я вообще не такая. Хотела сказать «не такая, как ты себе придумал», но промолчала. Кэнчээри ведь не виноват, что у меня вдруг раздвоение личности началось. Лучше вообще тему сменить. – Слушай, а как тебя называют? Ну, Владимир – Володя или Дима, а Александр – Саша, а Кэнчээри как? – Никак, наверное, – он смутился. – Верка называет Кэном или Эриком, но мне не нравится, а на работе, уж не знаю почему, Николаем. Хотя чаще по фамилии. Неудачное у меня имя. – Аронов считает, что имя человека определяет судьбу, к тому же терпеть не может всяких Маш-Оль-Татьян. Если уж берет на работу девушку с обычным именем, то требует, чтобы под псевдонимом работала, иначе никак. – у каждого свои тараканы… – Что? – Ну, поговорка такая есть, что… – Знаю, недавно слышала от… одного человека. Как расследование? – Продвигает. – Туманно ответил Эгинеев, то ли он был настолько профессионалом, что не желал делиться информацией даже со мной, то ли просто сказать было нечего. Да и разговор сегодня как-то не клеился, Кэнчээри-Коля думал о чем-то своем, я тихо страдала от чувства неполноценности… А тут еще погода испортилась: расшалившийся ветер норовил забраться под пальто, колючие снежинки царапали кожу, а подошвы модных ботинок скользили по ледяной корке. Эгинеев, как истинный джентльмен, предложил даме руку, но о продолжении прогулки и речи быть не могло. – Зайдешь? – Предложила я, добравшись, наконец, до дома, Эгинеев согласился. Запоздало кольнула мысль о встрече с Иваном, который вроде бы как числится в официальных ухажерах, но потом я подумала, какого черта мне продолжать этот фарс? Перед кем? Перед Шеревым, который и так знает, что наши с ним высокие отношения – сказка для репортеров? Перед Эгинеевым, который этого не знает и будет страдать, хотя совершенно подобного обращения не заслуживает… Кажется, подобная мысль пришла в голову и Эгинееву. – А это удобно? – он смотрел на дверь квартиры так, будто за ней скрывался по меньшей мере огнедышащий дракон. Смешно. Меня никто никогда не ревновал, Славка не в счет, потому как ревновал не меня, а свой устоявшийся образ жизни. – Удобно. С Иваном познакомишься, если, конечно, он дома. – Что-то не тянет знакомиться. – Иван – классный, вот увидишь. А вообще это все выдумка, что у нас с ним роман, Аронов решил, что так меня легче будет раскрутить, понимаешь? Иван ведь знаменитость, к тому же женатая, отсюда интерес к нему и ко мне заодно. Реклама. На самом деле отношения у нас чисто платонические, но это секрет. – Большой секрет для маленькой, для маленькой такой компании, – пробурчал Эгинеев, не могу понять, поверил он мне или нет. Хотя его проблемы, я-то правду сказала. Дверь была открыта, ну да, Иван же у нас ничего не боится, да и квартира чужая, пусть грабят. – Ксана домой вернулась! – Он, будто ничего не произошло, валялся на диване с бутылкой в обнимку. Понимаю, игра в алкоголиков продолжается. – Кого это ты привела? Не боишься, что Аронов ругаться станет? Наш Никуша гостей не любит… Ладно, ладно, не надо меня взглядом дырявить, уже умолкаю и удаляюсь… – Куда? – Дела, милая, дела… Но ты не скучай, я обязательно вернусь. Как погода? – Вопрос адресовался Эгинееву, и тот вежливо ответил. – Холодно. – Плохо. Ненавижу холод. И еще самолеты. Все, не скучайте, ведите себя хорошо, скоро вернусь… Все-таки он был хорошим парнем, Иван Шерев. Готова поклясться, что не было у него никаких дел, и ушел он лишь потому, чтобы не ставить меня в неловкое положение. А разговор снова не ладился. Я смотрела на Эгинеева и думала о Аронове, которому совершенно точно не понравится моя самодеятельность. И злиться Ник-Ник станет не потому, что Кэнчээри из милиции, а потому, что я раскрыла великие Ароновские тайны постороннему человеку. – Значит, обман? – Эгинеев первым нарушил затянувшееся молчание. – Что? – Ваша любовь, про которую все газеты пишут, это обман? – Да. – Это подло. – Почему? – Просто… Ну люди же верят в одно, а на самом деле это неправда. Я не знаю, как объяснить, но это подло. – Эгинеев был категоричен, он хмурился, вздыхал и с несчастным видом оглядывался по сторонам. Обстановка раздражает? Ну да, к ней нужно привыкнуть. Впрочем, удобный момент сменить тему, разговаривать о квартире безопаснее, чем о наших с Иваном отношениях. – Странная у меня квартира, правда? – Не то слово. – Эгинеев улыбнулся. А улыбка ему идет, надо сказать, но как-то неудобно. – Мрачно здесь, как… – В склепе, – подсказала я. – Ну почти, я вообще-то не то хотел сказать, но… подходит. – Аронов старался. Снова молчание, будто затронули тему, одинаково болезненную и для меня, и для Эгинеева. Аронов, Аронов, Аронов… куда ни плюнь, всюду Аронов. Мое лицо, моя квартира, моя работа, мой предполагаемый любовник – за все это следует благодарить Ник-Ника, только что-то не хочется. За три с половиной года до… Франция восстанавливалась после войны медленно и мучительно. Разруха, смерть и воспоминания не желали отступать, пожалуй, тяжелее всего было именно с воспоминаниями. Именно воспоминания диктовали моду. Шик. Блеск. Музыка. Веселье. Все, что угодно, лишь бы забыть. А эта свадьба была самой шикарной, самой блестящей, самой странной свадьбой года тысяче девятьсот девятнадцатого. Репортеры, фотографы и даже специально нанятый кинооператор старались запечатлеть торжество в мельчайших деталях. Почти тысяча приглашенных, два оркестра, семь поваров, вино, шампанское, коньяк и сигары, бриллианты и жемчуга, невообразимо дорогие наряды и модные прически. Все, что угодно, лишь бы оградить себя от болезненного прошлого. На этой свадьбе не было места тяжелым воспоминаниям, зато хватало места для разговоров. О, какие это были разговоры… Неизвестно, что вызывало большее удивление: возраст жениха, красота невесты или сам факт свадьбы. Алан Депмье славился своими миллионами и скверным характером, о невесте же никто прежде не слышал. Адетт… Какое претенциозное имя! Адетт Адетти – это уже почти на грани пошлости. Впрочем, никто из присутствующих не рискнул бы проявить невежливость по отношению к невесте Алана Депмье. Старик злопамятен, сегодня ты недостаточно искренне улыбнешься его новоявленной супруге, а завтра окажешься на улице, потому как банк в срочном порядке отзовет выданный ранее кредит. Или сорвется выгодный контракт, или подведет ранее надежный подрядчик… С Аланом Депмье шутки плохи. – Наверняка какая-нибудь выскочка с окраин. Нищая танцовщица или даже официантка! – Остервенело шептала леди в модном платье, прикрывая лицо веером. – Не удивлюсь, если она не француженка! – Конечно, не француженка, – отвечала подруга, умудряясь при этом сохранять приличествующее случаю выражение лица. Веер костяной бабочкой трепетал в руке, и маленькая сумочка на плече подрагивала в такт движениям. – Сербка или полька. Посмотри, какая широкая кость. Вот увидишь, года не пройдет, как она растеряет свою хваленую красоту. А это имя! Адетт! Через «А». Все знают, что «Одетт» пишется через «О», я так и написала: «дорогой Одетт», а она, представь себе, поправила! При всех! – Боже мой, какой позор! – Ужасно. – Кошмар. Сержу надоело слушать и, стараясь не привлекать внимания, он отошел в сторону. Впрочем, можно было не стараться: дамы были слишком заняты беседой, чтобы обращать внимание на кого-то еще. Здесь все были заняты едой и сплетнями. Вернее, сплетнями и едой. Сплетни и суфле из креветок. Сплетни и тюрбо в томатном соусе по-провансальски. Сплетни и жареный гусь с маринованным луком в красном вине… Сплетни, сплетни, сплетни… У Сержа голова разламывалась от бесконечных разговоров, выверено-милых улыбок, любопытных взглядов и духов. Этой весной дамы отдавали предпочтение сладким ароматам. А еще длинным ниткам жемчуга, камеям и атласным лентам для волос. Ну а слухи были в моде всегда. Ада, Ада, Адочка, до чего же она хороша в этом наряде, нимфа, Афродита, рожденная из пены венецианского кружева, сотканная из солнечного света, летнего ветра и речного жемчуга. Она и здесь сумела привлечь внимание: почти у всех приглашенных дам жемчуг крупный, тщательно подобранный по форме и цвету, а у Адетт речной, этакий милый изъян в совершенном облике невесты. Впрочем, у Адетт нет изъянов. – Вы брат невесты? – Милое создание с глазами оленя и тщательно нарисованным карминовым ртом старательно улыбалось. Личико-сердечко, губы-сердечко, тонюсенькие, ниточкой, брови и два розовых пятна – румяна. Девочка изо всех сил старалась быть красивой. – В брат мадам Адетт? – Повторила она вопрос. – Да. От девушки пахло цветочным мылом, духами и самую капельку потом. Запах Адетт Сержу нравился, а эта смесь раздражала, как и сама девушка. – Замечательно! – Незнакомка твердо вознамерилась продолжить беседу. – Вы, наверное, очень рады за сестру! Ей повезло! Какая чудесная пара! Серж обернулся. Пара… Жених дрожащею рукою режет торт. Он похож на уродливого карлика, по недоразумению обряженного в безвкусный, но очень дорогой костюм. Круглый череп блестит, словно натертый воском паркет, кустистые брови срослись над переносицей в одну седую линию, горбатый нос скалой нависает над тонкими губами, а накрахмаленный воротничок белой сорочки подпирает все три вялых подбородка. Рядом Адетт, мило улыбаясь, раздает гостям куски свадебного торта. На лице – выражение абсолютного счастья. Интересно, что она чувствует на самом деле?