– Добрый вечер, – она смотрела только на нотариуса, она улыбалась только ему, и прощения просила лишь у него. – Умоляю извинить меня. Я так замерзла на кладбище, что просто умерла бы без горячей ванны… Звучит, как обещание. Обещание же читается во влажном взгляде, скользит по приоткрытым губам, капелькой духов таится меж ключиц. Это бесстыдное обещание видно всем. Мсье Жерар изо всех сил втягивает круглое брюшко и пальцами приглаживает усы. Франц не сводит с мачехи темных, как у отца, глаз, и кажется, будто он совершенно равнодушен к прелестям Адетт. Мика… Мика понимает все и щетинится ненавистью. Но Мике хватает ума и выдержки, она справляется с ненавистью, загоняя ее вглубь, только глаза подозрительно поблескивают. – Итак, господа. – Мсье Жерару удается взять себя в руки. – Если нет возражений, то, пожалуй, начнем. – Пусть он выйдет! – Мика тычет пальцем, Серж не сразу понимает, что под расплывчатым «он» Мика понимает его, Сержа. – Нет. – Пусть… – Нет, Реми, Серж останется, надеюсь, мьсе Жерар понимает, что в эту тяжелую минуту мне как никогда требуется поддержка родного человека. – Ресницы Адетт дрогнули, и мсье Жерар моментально согласился. Никто не может отказать Адетт. Впрочем, никто и не пытается. Сама процедура оказалась нудной, мсье Жерар нарочно тянул время, мсье Жерар взглядом облизывал вдову Алана Демпье, и порой, забывая, где и зачем находится, начинал глупо улыбаться. В эти моменты Адетт стыдливо опускала глаза, а Мика краснела. Потом бледнела, и снова краснела, ее способностям позавидовал бы хамелеон, Сержу доставляло удовольствие наблюдать за этим зоопарком. Старый орангутанг-нотариус, трусоватый шакал-Франц, хамелеон-Мика и королевская кобра Адетт. А он кто? Наверное, тоже шакал. – Таким образом, моему сыну Франциску я завещаю поместье в провинции Шампань, стоимостью… И двадцать процентов акций компании «Нуво». – Спасибо, папа, – пробурчал Франц. По его голосу невозможно было понять: доволен Франц или разочарован. Скорее всего, разочарован, наверное, рассчитывал на большее. Мика совсем расстроена, не из-за брата – она слишком эгоистична, чтобы переживать из-за Франца, небось, прикидывает собственные шансы. – Моей дочери Реми завещаю квартиру в Париже, десять процентов акций компании «Нуво», которые перейдут в полное распоряжение Реми после ее замужества, а так же… – Как после замужества? – Мика вскочила. – Почему после замужества? – Мадемуазель, такова была воля вашего отца, – спокойно ответил мсье Жерар, – будьте любезны дослушать. А так же содержание в размере десяти тысяч франков ежемесячно, которое сохраняется и после замужества. Моя супруга Адетт, которой я благодарен за терпение и красоту, скрасившие мои последние дни, получает в полное владение дом, поместье в провинции Коньяк, право распоряжаться десятью процентами акций и ежемесячное содержание в размере двадцати тысяч франков. В случае повторного замужества содержание не сохраняется. – Почему ей больше? – Возмущению Микки не было предела. – Почему ей двадцать тысяч, а мне только десять? Почему ей дом, а мне всего-навсего квартира?! И почему она может распоряжаться акциями сейчас, а я только после вступления в брак?! И куда девалось все остальное? Или вы хотите сказать, что она успела пустить на ветер все состояние?! – Мадемуазель Реми, умоляю, наберитесь терпения. Таково было желание вашего отца, а я лишь исполняю его волю. Серж отметил, что Адетт нервничает, с чего бы? Добыча не так и плоха: дом, поместье, оно наверняка стоит немало, а еще акции и содержание, с чего ей нервничать? Но улыбка холодна, а на лице застыло приторно-вежливое выражение. Странно. – Прошу внимания. – Мсье Жерар откашлялся. – Осталось немного. Не сохраняется… Кроме вышеперечисленного имущества, я завещаю Франциску, Реми и Адетт ключи. – Какие ключи? Мсье Жерар сделал вид, будто не услышал вопроса, и продолжил чтение. – Воспользоваться которыми Франциск и Реми могут немедленно. Адетт получит ключ через полгода после оглашения завещания, при условии, что эти полгода она, как и положено супруге, будет соблюдать траур. Адетт фыркнула. – Данный ключ следует предъявить в банк «Нуво-Паризьен». Остальное же имущество, список прилагается, отходит в специальный фонд под управлением Совета директоров и в последствии будет разделено между моими внуками… – Какими внуками? – Ледяной тон Адетт на сей раз никого не покоробил, и Франц, и Мика желали бы задать такой же вопрос, впрочем, и Сержу было любопытно: какие такие внуки объявились у старика Алана? – Минуту спокойствия, господа, минуту спокойствия… Итак, между внуками, по достижении последними двадцатилетнего возраста. При появлении на свет ребенка, вне зависимости, был ли он рожден в браке либо же является незаконнорожденным, из фонда будет выделяться один миллион франков, который надлежит потратить на воспитание ребенка. Образование также будет оплачиваться из вышеупомянутого фонда. – Но у меня нет детей, – растеряно произнесла Мика, – и у Франца… – Именно это обстоятельство вынудило месье Алана внести в завещание данный пункт, его весьма заботило будущее рода. – Но это же нелепица! – Это – данность, которую вам надлежит принять. Единственное, что могу посоветовать: как можно скорее обзавестись семьей и детьми. – А она? – Мадам Адетт получит имущество, оговоренное в завещании. Серж наклонил голову, чтобы никто не увидел улыбки. Надо же, как забавно получилось, Адетт проиграла, впервые в жизни проиграла, а они не понимают. Мика разрывается между радостью – в перспективе она может получить миллион и не один – и жадностью – дом, содержание и поместье в провинции Коньяк уплывают из рук. Франц как всегда, отрешен, а Адетт улыбается, вежливо, почти счастливо, но… Ложь. Адетт мастерица в искусстве лицемерия. Встает, нежно обнимает Мику, касается губами щеки и шепчет. – Я так рада, дорогая. Алан поступил разумно… Желаю счастья…И детей побольше… Химера «Человек из милиции», о визите которого заблаговременно предупредил Лехин, объявился вечером. Нельзя сказать, чтобы я сильно нервничала, но к предстоящему визиту относилась с некоторой опаской, мало ли как дело повернется, да и настроение ни к черту. Айшу убили. Вчера, когда об убийстве говорил Шерев, мне не было страшно, я была слишком занята собственными проблемами, чтобы осознать всю серьезность ситуации, но прошло время и… Шантажист отошел в тень, уступая место убийце. А ведь Айша говорила, что умрет, но я не поверила, не захотела верить даже после того, как она сказала про письма. А мне что делать? Рассказывать или нет? Лехин непрозрачно намекнул, что скандал очень невыгоден «л’Этуали» и моя карьера может завершиться, так и не начавшись, поэтому я должна думать, что говорю. Вот я и старалась думать. Правда, додумалась лишь до того, что меня вполне могут обвинить в убийстве. Мы ведь ссорились с Айшей, про тот, давешний скандал обязательно вспомнят. Еще и Иван ушел куда-то, а я не знаю, что говорить. Или вообще ничего не говорить? Вдруг ему повезло и никто Ивана не видел, тогда о нем не спросят и мне не придется врать. Плохо, плохо, плохо… Совершенно не способна думать ни о чем, кроме Айши и ее предупреждения. Ник-Ник приведет новенькую и тогда… Заранее ее ненавижу. В квартире никого, серые стены давят, скорее бы уехать отсюда. Куда? Да куда-нибудь. Рядом никого. Доверяют? Или просто думают, что достаточно напугали? Хотят создать видимость сотрудничества с милицией и потому позволили допросить меня наедине? Пускай. Честно говоря, мне уже все равно. Человек из милиции мне понравился: вежливый и очень серьезный, а еще очень похож на Айшу, почти как родной брат. То же круглое лицо с характерными узкими глазами, та же яркая, маслянистая смуглость кожи, те же полные губы и редкие ресницы. Кэнчээри Ивакович, вот как его звали. Эгинеев Кэнчээри Ивакович. А я и не удивилась: у необычного человека и имя должно быть необычным, так говорил Аронов, и кажется, я начинаю понимать его правоту. Моя квартира капитану не понравилась. Эгинеев хмурился, морщился и долго устраивался на дорогом и жутко неудобном дизайнерском кресле. Смешно: недавно я сама думала, что в квартире чересчур мрачновато, а теперь до слез обидно, что здесь кому-то не нравится. – Как давно вы работаете в «л’Этуали»? – капитан Эгинеев рассматривал меня с нескрываемым интересом, взгляд у него пытливый, настойчивый и очень-очень неприятный. Кажется, что еще немного и этот, похожий на убитую Айшу, милиционер сумеет заглянуть под маску. Еще чуть-чуть и ему удастся увидеть… Не удастся, это все ерунда и нервное напряжение, нужно успокоится, в конце концов, я ни в чем не виновата. Вымученно улыбаюсь. – Не очень давно, месяц-два, может, немного меньше. – А с Николаем Петровичем Ароновым давно знакомы? – Примерно столько же. Нет, чуть больше, простите, точно не помню. – Понятно. – Некоторое время молчим. Наверное, следует предложить кофе или чай, сыграть в гостеприимную хозяйку, поболтать, изобразить недалекую и испуганную случившимся модельку, благо, бытует мнение, что все модели – дуры. Я согласна на дуру, лишь бы узнать, какие мысли прячутся в круглой голове капитана Эгинеева. Ну же, это совсем просто, он ведь мужчина, а я… а я не могу пошевелиться, ноги-руки словно из ваты. – Вам нравится ваша работа? – Спрашивает Эгинеев, когда молчание становится невыносимым. – Нравится. – А неприятности случались? – Вот добрались до сути его визита, сейчас начнет расспрашивать про скандал, про Айшу, про то, что мне выгодна ее смерть… но ничего, к этим вопросам я готова, справлюсь. – А какая работа обходится без неприятностей? – Верно подмечено, – кивает он. – То начальство, то коллеги… Вы ведь были знакомы с Марией Кузнецовой? Кажется, она значилась у вас как Айша… Необычное имя, не знаете, что оно означает? – Не знаю. Просто имя и все. Сами подумайте, какая радость от модели с именем Мария Кузнецова, таких на каждом углу навалом, а Айша одна. Была одна. Ее ведь убили? – Убили. – Ужасно. – В данном случае я совершенно искренна, ибо испытываю даже не страх, а откровенный ужас, не перед милицией или мифическим правосудием – я Айшу не убивала, значит и бояться нечего – а перед своей собственной судьбой. – Дикое преступление, совершенно необъяснимое, ее буквально искромсали на куски. Так вы были знакомы? – Шапочно. Нас представили друг другу, вот, пожалуй, и все знакомство. – Да, понимаю, у вас не принято дружить. – Почему не принято? Некоторые девчонки дружат. – Правда, я не стала уточнять, что длится эта дружба ровным счетом до первого контракта, который достался одной из подруг в обход другой, или до перспективного поклонника, уведенного самым подлым образом, или… в общем, этих «или» имелось огромное количество, так что Эгинеев прав, дружить у нас невыгодно. Совершенно не к месту добавляю. – Айша была очень красивой. – Согласен. Совершенно с вами согласен. Знаете, я раньше думал, что красота – это что-то очень правильное, и даже «Мисс Мира» не смотрел, потому что те девицы похожи друг на друга, как капли воды. Ну и модели все на одно лицо казались, откроешь журнал и не понятно, то ли она волосы перекрасила, то ли это вообще другая девушка, прям беда. А ваша сотрудница – индивидуальность, такую, если увидишь, в жизни не забудешь. У нее, наверное, было много поклонников. – Не знаю. Мы не настолько близко были знакомы, чтобы обсуждать поклонников. А вообще красота – в индивидуальности. – Повторяю любимую фразу Аронова и чувствую себя при этом полной дурой. А капитан кивает, соглашаясь, настоящий китайский болванчик. – Айша была красива, но вы… вы гораздо красивее. – Он краснеет и нервно ерзает на кресле, видно, что говорить комплименты не привык. – Спасибо. – Да… Это… Ну, я хочу сказать, что понимаю, отчего выбрали именно вас, но простите, если что не так скажу, Кузнецова вряд ли обрадовалась вашему появлению. Женщины не любят соперниц, тем более таких… красивых. – Капитан краснеет еще сильнее, на его коже румянец проступает отдельными пятнами темно-кирпичного цвета, отчего кажется, будто Эгинеев страдает от страшного, неизвестного науке недуга. Я, пожалев беднягу, решила помочь. – Вы правы, моему появлению Айша не обрадовалась, более того, устроила безобразный скандал… Знаете, она вообще была очень вспыльчивым человеком, истероидный тип личности, вечное стремление быть в центре и тут появляется кто-то, кто вытесняет ее из этого центра. Тот скандал, признаться, выбил меня из колеи, я даже подумывала на тем, чтобы отказаться от предложения Аронова, но он уговорил. – Надо же, оказывается, врать легко, главное потом не забыть, чего я тут наговорила. – Из-за характера Айши, Николай Петрович и не хотел с ней работать. Знаете, у модели должны быть очень крепкие нервы, на ней лежит ответственность за удачный показ, часто модель демонстрирует не только и не столько одежду, сколько дух, настроение, идею модельера. Понимаете?