– Надо же, и впрямь модель, – Олег, присев на корточки, рассматривал журнал с нездоровым любопытством. – А тут она ничего, даже симпатичная… хотя с нынешней техникой из любой курицы павлина сделают. Взяв двумя пальцами шелковую штуковину непонятного предназначения – то ли платье, то ли юбка, то ли вообще нижнее белье – Олег заметил. – И шмотки дорогие. Я Людке как-то хотел подарок сделать, зашел в… ну в магазин один, на цены глянул и вышел. Вот скажи, Эгинеев, на хрена бабе шелковые трусы за полштуки баксов? Или платье за десять штук? Она его два раза наденет и все, новое покупай? А эта покупала… Прикинь, она ж за эти деньги нормальную хату выправить могла, а вместо этого все на тряпки спустила. Дура. – Дура. – Согласился Эгинеев, и внезапно понял, что ему не нравилось в этой квартире, с самого первого взгляда не нравилось. Здесь не жили, вернее, только-только переехали и задерживаться не собирались, отсюда и общий беспорядок, и отсутствие всяких там мелочей, вроде фотографий, безделушек, комнатных цветов и прочей женской дребедени. Отсюда шмотки на полу и пыль на подоконнике – зачем вытирать, если скоро тебя здесь не будет? Олег, выслушав Эгинеева, только хмыкнул: – А ты хитер, брат… Знаешь, надо бы поподробнее про эту хату узнать, может вообще съемная. И про работу ейную, и вообще про красавицу эту: где работала, с кем, кому дорогу перешла… ну да не мне тебя учить. Химера Иван говорил, Иван ходил по комнате, размахивая руками, Иван почти кричал, Иван нервничал. Не удивительно, я бы на его месте тоже… – Я только предупредить хотел, чтоб уезжала поскорее. Она назад пыталась вернуться, а это опасно, это очень опасно, понимаешь? Нет, ты пока ничего не понимаешь. Они тебе наобещали три короба, а ты поверила. Слава, мода, красота… это так притягательно. Она тоже поверила и теперь что? Труп, очередной труп. Если бы я раньше ее нашел, но ведь не искал, думал, есть еще время. Я не знал, что контракт уже расторгли, на этот раз быстро… Скажи, зачем расторгать контракт до окончания срока действия которого осталось две недели? Зачем платить деньги, ссорится? Я думал, они просто подождут, пока срок выйдет, а сегодня узнал… поехал, чтобы предупредить, а уже поздно. – Кого предупредить? – Да ее. Я раньше ее предупреждал, и тебя тоже, только ты не послушала. Никто никогда меня не слушает, а потом поздно становится. Я больше не хотел участвовать в этом спектакле, но Аронову не откажешь, он же у нас специалист по уговорам… Я согласился. Обстоятельства были… и ты понравилась. Серьезная такая, колючая… А потом завертелось, снова Зеркало, портрет и все, конец. – Сядь! – Я совершенно не понимала, о чем идет речь, кто кого и на что уговорил? И при чем здесь смерть Айши? Шерев послушно сел, обхватил голову руками и некоторое время сидел молча, потом, вздохнув, продолжил, но уже гораздо более спокойно. – Сегодня я хотел встретиться с Айшей, так получилось, что с ней мы не очень-то знакомы, да и о встрече не договаривались. Я хотел просто съездить, поговорить. – О чем? – О том, что ей опасно оставаться в городе, что лучше всего собрать вещи и уехать куда-нибудь на год-другой. – Почему? – Потому что все Ароновские звезды умирают, стоит им уйти от Ник-Ника. Пока ты на него работаешь – все в порядке, а как только контракт расторгнут, то и… Это как проклятье. Поехал, адрес же знал, чего стоило раньше навестить, а? Так нет же, с Ник-Ником поругался, потому и сидел тихо, с них станется проследить, и тогда бы меня вообще убрали, чтоб не мешался. – Иван стукнул кулаком по ноге. – А сегодня поехал. Звоню – никто не открывает, уже думал уходить, случайно на ручку нажал, дверь и открылась. Мне бы, дураку, сразу сообразить, что сматываться пора, а мозги словно отключило. Вот не поверишь, во всех фильмах смеялся, когда люди по собственной воле в неприятности вляпывались, а теперь понял – парализует это, состояние такое, будто тебя силком ведут, ноги, руки сами двигаются, а в голове одна мысль – посмотреть. – Посмотрел? – Посмотрел. Она в ванне была, мертвая уже, лежит и на меня смотрит. У мертвецов взгляд особенный, никогда не замечала? Нет? А мне всегда от их взгляда тошно делалось. Они же укоряют: дескать, ты живой, ходишь, дышишь, жрешь, а мы умерли… Знаю, что бред, а все равно не могу. – Иван закрыл лицо руками, в эту минуту он выглядел настолько слабым, что мне стало противно. – Ты извини… – пробормотал он. – Что впутываю, просто… Господи, ну кому она мешала, а? Ты бы видела: кровь, целая ванна бурой, вонючей крови, и развороченное тело. Когда война, это хотя бы понять можно, но ведь войны нету, нету больше войны… за что ее так? – А милиция что говорит? – Не знаю. Я не стал дожидаться, позвонил с автомата на углу, адрес продиктовал и ушел. Я не хочу, чтобы они подумали, будто это я ее… а они бы подумали. Они всегда берут того, кто ближе. – Ага, зато теперь они ничего не подумают, про анонимный звонок забудут, и мужчину, который сообщил об убийстве, искать не станут. Иван – ты идиот. – Идиот. – Согласился Шерев. – Но я не убивал. – Тебя видели? – Кто? – Да хоть кто-нибудь. Соседка, бабка на лавочке, дети в песочнице… кто-нибудь, кто бы мог узнать твою знаменитую на всю Россию физиономию! Кто бы мог сказать ментам, что к убитой приходил сам Иван Шерев, которого уж точно невозможно спутать с соседом Васей! Черт побери, о чем ты думал, когда уходил оттуда? Ты знаменитость, без веских оснований тебя бы не тронули, а если бы и тронули, то Аронов вытащил бы! – Я злилась, потому что испугалась. Менты заберут Ивана и я останусь наедине со странными письмами, чертовой квартирой, вгоняющей в депрессию, и шантажистом-Славиком. – Так видели тебя или нет?! – Не знаю. – Да что ты вообще знаешь! Ты хотя бы ручку протер, за которую брался? – Нет. – Дурак. На большее сил не хватило. Господи, сейчас каждый ребенок знает про отпечатки пальцев, а здоровый лоб Иван Шерев мало того, что скрылся с места преступления, пусть и не им совершенного, так еще и следы своего пребывания не уничтожил. – Я не дурак, Ксана. И не трус. Я просто растерялся. – Иван не оправдывался, он ставил меня перед фактом, и в данный момент нравился мне гораздо больше, чем несколько минут назад, когда строил из себя бедное и беспомощное создание. – Значит так: сегодня ты провел вечер дома, напился и заснул. Никуда не ездил, не ходил, трупов не находил, в милицию не звонил. В случае необходимости я засвидетельствую, что твое пьяное тело весь вечер спокойно пролежало на диване. Понятно? Слава Богу, спорить и настаивать на своем варианте развития событий Иван не стал, только кивнул головой и спросил: – Зачем тебе это? Сама в неприятности вляпаешься. – Не знаю. – Честно ответила я, правда, добавлять, что в неприятности уже вляпалась и по самую макушку, не стала. Меньше знает, крепче спит. Господи, ну что сегодня за день такой! Дневник одного безумца. Сегодня я получил на руки результаты экспертизы. Современный мир погряз в стяжательстве, деньги – это власть, а я не обделен деньгами. Это даже смешно – иметь то, что не представляет для тебя интереса. Все так, как я и думал. Тиатомин. Я запомнил это слово, гладкое, как речная галька, и очень красивое. Это слово убило тебя. Вернее, не слово, а яд. Где ты его достала, Августа? Или нет, неправильно спрашиваю. Кто угостил тебя им? Ты бы не стала добровольно принимать яд. Несмотря на все проблемы, ссоры, слова и грядущий позор. Ты любила дитя и никогда не причинила бы ему вред. Ты хотела этого ребенка и мечтала о том, как он появится, тогда зачем травится? Нет, я уверен – это убийство, хладнокровное и жестокое. Как раз в духе Арамиса. Он ведь собирался поступать в МГУ, и у него были шансы – молодой, талантливый, политически выдержанный, комсомолец, активист, жених Машки. Помнишь, какую должность занимал Машин папа? А дядя в Москве, про которого Маша так любила вспоминать? И тут твоя беременность. Очень невовремя. Он убил тогда и убил снова, я не знаю, в чем был виноват Сумочкин – слабый человек – и заслужил ли смерть, зато знаю, что все мои действия оправданы. Ибо в том, чтобы убить убийцу нет греха. Творец Известие о смерти Айши не стало неожиданностью, более того, Аронов получил очередное подтверждение: Она существует. Кто такая «она», Ник-Ник затруднялся ответить. Судьба? Смерть? Проклятье? Хотя проклятье – среднего рода, а та, что стояла за спиной Аронова, та, что мешала ему жить спокойно, была женщиной. Лишь женщина способна отравлять жизнь нелюбимого мужчина годами, лишь женщина способна творить подобные гадости, мило улыбаясь при этом, лишь женщина способна с садистской тщательностью оберегать свою жертву от всех прочих неприятностей. Итак, Она была женщиной, и Она мстила. Лехин сказал, что придут из милиции, и теперь Ник-Ник нервничал, ожидая вопросов. Вопросы были всегда, каждый раз одни и те же, и только люди, их задававшие, менялись. Правда, они тоже походили друг на друга: хмурые лица, презрительные взгляды, в которых прочно угнездилась ненависть к тем, кто богаче, засаленные пиджаки или как вариант свитера с растянутыми рукавами, и некая общая растерянность. Они не знали, как себя вести с этим будущим-подозреваемым-но-пока-что-свидетелем. К счастью для Ник-Ника, Она заботилась о его алиби, и еще ни разу он не перешел из свидетелей в разряд подозреваемых. О, Она была большой шутницей: самоубийство, несчастный случай… да мало ли способов избавиться от соперницы, не подставляя любимого врага. Но на сей раз Она не стала размениваться на мелочи: Лехин сказал, что Айшу убили. Не «она выпрыгнула из окна» или «она вогнала в вену смертельную дозу» или «она попала под машину». Марат выразился предельно ясно: «Ее зарезали, как чертову овечку». Отвратительно. Аронов ненавидел кровь. Милиционер оказался старым знакомым и Ник-Ник посчитал это хорошей приметой. Правда, на этот раз капитан выглядел уставшим и раздраженным, ну так повод достойный: убийство. Эльвира подала кофе, а Ник-Ник по традиции предложил коньяку, но гость отказался. Ну он себе как хочет, а Аронову просто необходимо успокоить нервы. – Бедная, бедная девочка, – в данный момент Ник-Ник искренне жалел Айшу, никто, даже такая стерва, как она, не заслуживала подобной участи. Убийство, скорее всего, получит большой резонанс, старые сплетни всплывут… неприятно, но может, есть смысл воспользоваться моментом? Скажем, памятная коллекция? Небольшая, с десяток вещей, платья строгие, акцент же сделать на аксессуарах… любопытная идея, нужно будет обсудить с Лехиным. Мент молчит, странно это, он же сюда пришел не кофе попить, в самом-то деле. – Ее и вправду убили? – Убили. – Я, честно говоря, решил, что Марат преувеличивает… он у нас склонен к панике, по малейшему поводу… – Смерть одной из ведущих моделей – повод достойный для паники. – Возразил мент. Как же его зовут-то? Имя необычное, Аронов в прошлый раз даже записал, он любил необычные имена. Кэнчээри. Точно, капитан Эгинеев Кэнчээри Ивакович, великолепный образ, этакое смешение милитари и этно, форма с меховой оторочкой и вместо пистолета ятаган. – Когда вы в последний раз видели Кузнецову? – Кого? – Удивился Аронов. Какая Кузнецова? В первую секунду он готов был поклясться, что ни с какой Кузнецовой незнаком, в «л’Этуали» просто не может быть девушки с подобной фамилией. А потом сообразил, об Айше спрашивают, это Айша – Кузнецова. – Марию Антоновну Кузнецову. – Айшу? – На всякий случай уточнил Аронов. – Такую смуглолицую, с узкими глазами и косичками? – Ее. – Знаете, называйте ее Айшей, мне так привычнее. А видел я ее… дай-то Бог памяти… с неделю назад, а то и больше. Кузнецова… надо же. Ну и фамилия. – А вы не знали? – вопросы капитан Эгинеев задавал с раздражающим равнодушием, будто ему все равно было, знал Ник-Ник настоящую фамилию Айши или не знал. – Вы же договор подписывали, наверное, и на работу оформляли, там паспорт, трудовая книжка…