– Да откуда мне знать! Судьба такая! Девчонки про Черную Леди говорят, которая в Зеркале обитается, дескать, она убивает. Я раньше думала, что все это хрень, а потом… Летиция, была такая до меня, подписала – кстати, с полного одобрения Ник-Ника – контракт с зарубежной фирмой. Контракт выгодный, бабла куча, перспектив – две кучи, в общем, ухватила синюю птицу за хвост. Я ей дико завидовала, а она… Блин, сиганула с крыши за день до отлета. Вот просто взяла, подошла к краю и шагнула в пустоту. Варавва нажралась снотворного. Юкка прожила дольше всех. Два года. Два года на игле и в результате смерть в подворотне от руки какого-то обдолбанного ублюдка. Ее даже опознали не сразу. Была еще Мирта, но я про нее не знаю, кажется, свалила куда-то. – Айша извлекла из пачки еще одну сигарету и закурила. – После каждого случая такая шумих поднималась, тебе не рассказать… Милиция, репортеры, сплетники, частные детективы, кого только не было. Но… Но никто ничего не обнаружил. Сами они умирали. Понимаешь? Сами! Добровольно! Из несчастной любви к Ник-Нику, хотя, зуб даю, что никакой любви там и близко не было, этого ублюдка любить невозможно, да и не интересуется он бабами. Впрочем, мужиками тоже. Он интересуется только своими дурацкими проектами! Урод. Только я, слышишь, я не собираюсь умирать! Ни сейчас, ни потом, я превосходно проживу и без Ник-Ника. Мне контракты предлагают. Захочу, в Германию поеду, захочу – во Францию, а, захочу, вообще домой смотаюсь. Замуж выйду, ребенка рожу… – Айша всхлипнула. – Я ребенка хотела, но Ник-Ник запретил, сказал: выбирай, Маруся, или он, или карьера… – Маруся – это ты? – Я. Будем знакомы: Марина Кузнецова, можно просто Машка. А тебя как звать? – Оксана. – Оксана, значит. Ну, будем знакомы, Оксана. Слушай, Химера по имени Оксана, а где он тебя выкопал? – В подземелье. – Я сказал чистейшую правду, а Маша-Айша не поверила, улыбнулась этак… снисходительно, типа: не хочешь, не говори. – А тебя? – Меня? На ферме. Колхоз "Светлый путь", грязь, тощие коровы, сельпошный магазин, куда раз в неделю завозили хлеб, и много-много самогона. Я училище окончила, а зацепится в городе – никак. Ну, с моей мордой замуж не так-то просто выйти, парикмахершей работать тоже не получилось – таких парикмахерш каждый год по сто двадцать штук выпускают, а кому мы на фиг нужны в таких количествах? Вот и пришлось домой возвращаться. Там меня, конечно рады видеть. – Произнесла Айша отнюдь не радостным тоном. – Новый повод для сплетен, у одноклассниц моих – по двое-трое детей уже, часть спилась, вторая, которая не спилась, растит детей, воспитывает мужа да кротовничает в огороде. Выглядели они… Ну, я себя настоящей красавицей почувствовала. Председателю дала – он меня бухгалтершей взял, хотя я в бухгалтерии ни сном, ни рылом. Дальше покатилось: с председателем любовь, его жена скандалы закатывает, бабки за спиною шепчутся, я самогоном горе заливаю. Наверное, если б не Ник-Ник, в чистую спилась бы. А он заявился, точно принц из сказки, весь из себя такой… на машине… да в наших краях "Мерсы" только по телику и видывали. Ник-Ник сразу ко мне, начал про жизнь спрашивать, потом про свою рассказывать, про Москву, про тусовку и богатеньких дураков, готовых выложить миллион за красивую женщину. Тонко намекнул, что… Не знаю, как получилось, но я принялась уговаривать его взять меня с собой. Ведь знала же, что не красавица, это там, в колхозе, я вроде и ничего, все равно лучше нету, а в Москве красавиц – как грязи, причем натуральных, без подделки, чтобы и фигура, и морда нормальная. – Ник-Ник согласился? – А то. Сидела б я тут, если б он не согласился. Фишка в том, что это не он мне нужен был, а я ему. В общем, он выполнил свое обещание… На этот счет можешь не волноваться, Ник-Ник слово держит. Пока ему интересно. – И как долго? – Со мной возился год. С Летецией – почти два, а с другими не знаю, сначала не интересно было, а потом страшно, особенно когда сообразила, что все эти конверты – не туфта голимая… – Какие конверты? – А то ты не знаешь, – ухмыльнулась Айша. – Интересные конверты, розовенькие, а внутри статейки разные из старых газет. – И что ты с ними делала? – Выбрасывала. – Айша поскребла ногтем поверхность стола. – Конкуренты, они, знаешь, на многое способны, а я только-только по-настоящему жить начала. Это мне казалось, что по-настоящему, на самом деле… впрочем, чего это я. Сама скоро поймешь… И вообще, тебе, кажись, пора. Только, подруга… Короче, если вдруг со мной что-то случится… я не собираюсь умирать, сечешь? Ни с крыши прыгать, ни таблетки жрать, ни вешаться, ни топится. Мне насрать на тебя и Ник-Ника. На все насрать. У меня жизнь впереди и, в отличие от тебя, я проживу ее так, как хочу сама, а не как скомандует Ник-Ник. За полгода и один день до… – Поверить не могу, что я дождалась… Наконец-то! Господи, я и так чересчур долго горевала о моем супруге, пусть земля ему будет пухом! – Адетт говорила, и мсье Жерар слушал ее речь с непередаваемо-восторженным выражением лица. Серж готов был поклясться, что он не слышит слов, а, если и слышит, вряд ли понимает смысл. Мсье Жерар стал очередной жертвой адского обаяния – ангелы существа невинные, им далеко до изощренной красоты Адетт. Мсье Жерару оставалось посочувствовать. Темно-лиловое – Адетт ненавидела черный цвет – платье слишком плотно облегает фигуру, ноги в шелковых чулках непозволительно хороши, а крошечная шляпка вносит в образ вдовы игривые нотки, но Адетт простят игривость. Адетт прощают все. – Итак? Могу я получить то, что причитается по праву? – Да, да, конечно, конечно. – Мсье Жерар в присутствии дамы смущался и потел, вытирал раннюю лысину платком и снова потел, отчего смущался еще больше. И, соответственно, больше потел. Сержу доставляло удовольствие наблюдать за нотариусом. А нотариус с не меньшим удовольствием наблюдал за безутешной – ох уж эти правила приличия – вдовой. После непродолжительных переговоров: говорила, в основном, Адетт, ей был вручен вожделенный ключ от камеры хранения и подробные инструкции. А еще робкое приглашение на ужин. Адетт согласилась, она умела быть благодарной. Или благородной? Впрочем, не столь важно. В квартире она первым делам содрала шляпку. Следом на пол полетели перчатки, туфли, отлинявшей змеиной шкурой упало платье. – Господи, неужели все? Полгода ожидания, год мучений и еще… Как вспомню, прямо страшно становится. Теперь все, все, все! – Усевшись перед зеркалом, она принялась извлекать из волос шпильки, и спустя минут десять от великолепной прически остались лишь воспоминания. Золотистые волны поплыли по плечам, и Серж зажмурился, чтобы не видеть. Не видеть ее волос, не видеть глаз, не видеть ее саму. Слишком тяжело. Вчера попытался поцеловать, но она увернулась, подставив щеку. Конечно, брату больше не полагается. Зачем он согласился на роль брата? Деньги, во всем виноваты деньги, которых у них не было, и неправдоподобная красота Адетт, которая была. Лучше бы наоборот. Нет, не лучше, наоборот тоже было, но… Судьба у него такая: хотеть невозможного. Власти, денег, любви… Всего сразу. – Сережа, улыбнись, наконец-то заживем… – А что в сейфе? – Завтра и узнаем. Все, Серж, иди, у меня голова болит. Предлог, очередной предлог, она даже не пыталась придумать отговорку посерьезнее. Впрочем, она никогда не утруждала себя предлогами, Адетт делала, что ей хотелось, а остальное милостиво позволяла делать, вернее, доделывать, остальным. Серж еще долго стоял у двери, вслушиваясь в тишину и представляя, как она там лежит, спящая, беззащитная и… недоступная. Химера Разговор с Айшей оставил двойственное впечатление. С одной стороны я прекрасно понимала ее возмущение и обиду, с другой… ну не нравилась она мне, может быть отсюда и недоверие к рассказу. Ну не могла я отделаться от впечатления, что Айша грамотно задурила мне голову страшными сказками. Тем паче, что вопрос с конвертами остался открытым. Если не она, то кто? Дверь в квартире была открыта. Понятно, Иван вернулся с пьянки и завалился спать, о том, что квартиру могут ограбить, он не подумал. Идиот. – Эй, есть кто дома? – я орала просто так, но в ответ из глубины квартиры донеслось. – Заходи. Гуляла? – Осведомился Иван. Сегодня он выглядел как-то иначе, не понимаю, в чем дело, но… просто стойкое ощущение, что сегодняшний Иван сильно отличается от Ивана вчерашнего. – Воздухом дышала. – Воздухом, значит. – Кажется, он не поверил. – Маленькими тайнами сердце растревожить, жизни бесконечности на нули помножить, ярким-ярким солнышком утро засияло, плакала кукушка, память потеряла… – Ты о чем? – Да так, ни о чем. Давай уедем. – Куда? Похоже, сегодня Иван надрался сильнее обычного, даже глаза пьяные. Вот идиот. – Куда-нибудь. Разве это так важно, куда ехать? Главное, чтобы отсюда, чтобы подальше, пока еще можно. – Зачем? – А ты не понимаешь? – Он заглянул в глаза. – Ты разве не чувствуешь, что исчезаешь? – Я? – Ты. Ты, Оксана. Ты – как личность, как человек. Ты по прихоти Аронова ты превращаешься в Химеру, в мифическое существо, ты растворяешься в ней, а это плохо. – Иван схватил меня за плечи и тряханул так, что чуть голова не отлетела. – Подумай, кем ты становишься! И кем, в конце концов, станешь. Да в ней же ничего настоящего! Ты думаешь все эти типы, которые пускают слюни на Химеру и обещают золотые горы, думаешь, они посмотрят на тебя настоящую? Им нужен престиж, мода, а не ты. – И что? – Меня поразило поведение Шерева – прямо-таки ревнивый муж, или чересчур заботливый папочка, желающий оградить ненаглядную девочку от дурной кампании. Да раньше ему было плевать на типов, которые крутились рядом со мной, а таких с каждым «выходом в свет» становилось все больше. Присутствие Ивана предполагаемых поклонников не смущало, более того, конкурент в лице «самого Шерева» придавал флирту необходимую остроту. Меня же все эти комплименты-обещания раздражали, я ведь не дура, понимаю, что им нужна не любовь до гроба, а возможность при случае прихвастнуть, что в любовницах была «та самая Химера». Противно, но игра в стерву – часть имиджа, часть работы, и Лехин с Ароновым в четыре глаза следят, чтобы я выкладывалась на полную катушку, хорошо хоть спать с этими уродами не заставляют. Господи, до чего я докатилась… Интересно, а предложи Аронов завтра выбор: либо переспать с каким-нибудь особо важным типом из тусовки, либо возвращаться в прошлое, что бы я выбрала? Не знаю. Не хочу думать. – Молчишь. Вы все молчите, когда приходит время выбирать, а потом, понимая, что промедлили, ищете спасения, но поздно… Оно никогда не отпускает… – Кто? – Зеркало Химеры. Аронов дорисует портрет, а оно заберет душу. Оно любит слабых… Спроси у Ник-Ника, что случилось с Августой… – Кто такая Августа? – Августа? Действительно, а кем была Августа? – Иван разжал руки. – Спроси при случае. А еще лучше убегай, пока можешь. Творец Успокоился Аронов лишь в тишине своего дома. Недаром он когда-то настаивал на отдельном здании, ну и пусть дорого, зато спокойно, никаких соседей, способных устроить пьянку с салютом, никаких тявкающих собак, орущих за стеной младенцев и старушек-соседок, сплетничающих за спиной. И никаких пьяных идиотов, не способных держать язык за зубами. Шерев совершенно распустился, пора с ним что-то делать, но вот что? Засунуть в лечебницу? Тихо не получится, слишком заметная фигура, а громкий скандал и «правдивые» истории Аронову ни к чему. Да если разобраться, то Шерев сам по уши замазан и нечего теперь делать вид, будто он белый и пушистый, а все вокруг – садисты и ублюдки. Злость отзывалась легким покалыванием в висках – верный признак приближающейся мигрени. Неплохо было бы таблетку принять, но после водки она вряд ли поможет. И Аронов, добравшись до кухни, сварил себе кофе. Эльвира, увидев завтра грязную чашку, в обморок грохнется, как же, хозяин самолично руки пачкал… еще одна дура. Порой Аронову казалось, что в этом мире умных людей нет, или почти нет, вымерли вместе с мамонтами. Кофе перекипел и теперь имел отвратительный привкус металла, впрочем, когда-то он радовался и такому. Боже мой, как давно это было… Серый институт, тусклые коридоры, скучные предметы, занудные преподаватели, уверенные, что студенты созданы специально для того, чтобы было на ком злость сорвать, и клуши-однокурсницы. Ни одного приличного человека на всем курсе, может, отыщи он в институте единомышленника, не связался бы с Лехиным, и уж тем более с Иваном. Однако на фоне однокурсников – правильно было бы сказать однокурсниц, ибо парней на курсе было лишь четверо – школьные друзья казались тем самым пресловутым «меньшим злом». Лехин самозабвенно грыз гранит науки, мечтая стать врачом, Шерев весело проводил время на своем физико-математическом, а Аронову приходилось тухнуть в дебрях педагогики, которую он тихо ненавидел. Благодаря его стараниям редкие встречи бывших одноклассников стали частыми, а натянутые в прошлом отношения переросли в некое подобие дружбы. Да если бы не он, где бы эти двое были сейчас? Это Аронов предложил организовать кооператив, это он нашел девиц, которые умели прилично шить, он рисовал модели и учился зарабатывать деньги. Он рискнул и вышел из подполья, он создал «л’Этуаль». Да, деньгами сбрасывались все трое, но что такое деньги без умения их использовать? Это сейчас Лехин – финансист, а был простым хирургом, колупался в чужих внутренностях и жрал спирт. А Иван? Ладно, армия сделала из него человека, но на этом все и заглохло и если бы не тяга Сафонова к синематографу, если бы не детская мечта попасть на экран, то Иван так бы и пахал инженером, или кто он там по образованию. Нет, ну до чего несправедлива бывает судьба: мечтал Аронов, а знаменитым стал Шерев.