Неправда. Ее заметили бы и без Шерева, невозможно не заметить желтые глаза, лиловые волосы и совершенство линий. Она сама по себе чудо, безо всякого Шерева. Это он пользуется красотой своей спутницы, чтобы вновь вскарабкаться на киношный Олимп. Раньше Эгинееву нравились фильмы с участием Ивана, герои были честными парнями и простыми, почти такими же простыми, как капитан Эгинеев, теперь же мужественная физиономия в телевизоре вызывала глухое раздражение. Да по какому праву Шерев мешает ей жить? Нет, Кэнчээри вполне допускал, что у них любовь, которая в скором времени закончится громким бракосочетанием, но… но любовь не оставляла никаких шансов ему, простому российскому менту с непростым именем и совершенно нерусской физиономией. Как бы там ни было, но теперь в журнале, куда Эгинеев прежде записывал факты из биографии Аронова, поселились фотографии, снабженные глупыми комментариями, вроде «это платье почти неприлично». Ну какое ему дела до ее платьев, ее жизни да и вообще до нее самой? Никакого. Но безумие не отпускало. И Эгинеев впервые в жизни воспользовался служебным положением в личных целях. Узнать ее адрес было непросто, но… В жизни она была еще лучше, чем на фотографиях. В жизни она была более живой и более… женственной. В жизни ее звали Ксана. Кса-на. Так к ней обратился Шерев, а Кэнчээри услышал. Кса-на. Ксана Эгинеева. Мечтать о том, что эта недоступное, неземное существо снизойдет до капитана Эгинеева было глупо, но приятно, и Эгинеев мечтал. Устраивался на лавочке в ее дворе… или в соседнем – он не хотел привлекать внимание к своей особе – и мечтал. Ксана Эгинеева… Звучит. Химера Сбежать из дому не составило труда. То ли мне доверяли, то ли полагали, что я достаточно разумна, чтобы не наделать глупостей, то ли им просто было наплевать, но Аронов спихнул наблюдение за мной на Лехина, Лехин на Ивана, а Иван плевать хотел на меня и жизнь в целом. Знаю, что у них сегодня намечались какие-то посиделки в ресторане, вроде вечера встречи избранных выпускников или делового ужина партнеров, плавно перетекающего в пьянку. Иван снова заявится глубоко заполночь, будет бродить по квартире, хлопать дверями, шумно вздыхать и тихо матерится – он постоянно о что-то спотыкался, к счастью пока ничего не разбил. Ну у меня и жизнь, непонятная совершенно, днем работа, вечером тоже работа, но приправленная блеском чужих вечеринок, которые мне следовало «украшать», ночью бессонница, а утром уроки живописи. Так и свихнуться недолго, а еще эти конверты дурацкие… Надеюсь, Айша не станет отпираться. Судя по адресу обитала моя предшественница в самой обычной блочной девятиэтажке на окраине Москвы. Дом не понравился мне с первого взгляда. Серая унылая громадина, нависающая над крошечным двориком, вызывала острый приступ клаустрофобии, а стайка подростков весьма разбойного вида, сидящих в песочнице с бутылками пива в руках, заставляла задуматься о судьбе державы. Подростки встретили меня дружным свистом, а самый смелый даже предложил присоединиться к их теплой компании. Обойдутся. А все равно здесь неуютно. Пыльная трава, чахлые деревья, тощий кот и одинокий Запорожец, тихо догнивающий в дальнем закутке двора. Это место совершенно не вязалось с шикарной, яркой, как феерверк в честь дня рождения императора, Айшей. Может, я все-таки ошиблась адресом? Вроде бы нет. Металлическая дверь, заботливо подпертая кирпичом, чтобы не захлопнулась ненароком, уже никого не защищала, а домофон с выжженными кнопками стал еще одной деталью, характеризующей это место. Айша была дома, пьяная, раздраженная и совершенно непохожая на саму себя. От былого шика остался долгополый, расшитый мехом и бисером халат, да тапочки на каблуке. – Явилась? – мрачно поинтересовалась Айша. – Ну проходи, коли пришла. Узкая прихожая со стандартным шкафом-купе, крошечная кухня в два квадратных метра и до крайности захламленная комната. Самая обычная московская квартира, главным достоинством которой следует считать сам факт обладания квартирой в Москве. – Что, не впечатляет? – Айша даже не пыталась проявить гостеприимство, впрочем, не делала она и попыток выставить меня из квартиры или помешать импровизированной экскурсии. Не знаю, что я ожидала увидеть, но уж точно не то, что увидела. – Да подруга, вот в таком дерьме я живу. Ты смотри, смотри, тебя тоже ждет. Кофий будешь? – Буду. – Ну, рассказывай, за каким хреном приперлась. – Айша орудовала у плиты с профессиональной ловкостью, и кофе у нее вышел отменный, с пенкой и легким горьковатым ароматом. – А ты здесь живешь? – Я спросила совсем не о том, о чем собиралась, но очень уж удивила квартира. Почему она такая? Вернее, почему она не такая, как моя? Ни ремонта, ни приличной обстановки, словно живет здесь не известная модель, а какая-нибудь учительница младших классов с крошечной зарплатой и мужем-алкоголиком. – Здесь, подруга, здесь, – ответила Айша голосом доброй бабушки. – Удивляет? А ты не удивляйся, ты лучше о себе подумай. Тебя такой же финал ждет. Дай угадаю: живешь в шикарной хате, меха, зеркала, ковры и все такое… соседи приличные, во дворе тачки клевые, а в подъезде старушка-консьержка в круглых очечках. У меня такая была… Марья Сергевна. Вечно ворчала, что поздно прихожу, мусорю и вообще… теперь, небось, радуется. А я, дура, здесь теперь обретаюсь, спасибо Николаше за заботу. Что, думаешь от любви большой он поселил тебя на хате, в люди вывел и одел с ног до головы? Фигушки. Я вот тоже так думала, что до самой смерти шоколад жрать стану и на золотом унитазе газеты читать. А прошел годик и адью, Айша, уступай место. Как с собакой, честное слово, только что пинка под зад не дал. – А квартира? – Я мало что поняла из этого прочувствованного монолога. – Что квартира? Оказалось, что я к ней никакого отношения не имею, по документам хата принадлежит «л'Этуали», типа служебная. Это у них бизнес такой, Николаша покупает квартирку в приличном районе, чтобы метраж хороший, вид из окна и прочая фигня, а потом делает ремонт по своему вкусу, чтобы у нормального человека ум за разум зашел, а потом продает на порядок дороже, чем купил. Как же, сам Аронов над дизайном работал! Знаешь, сколько желающих на эти хатки? Очереди выстраиваются! У нас же как, если модно, то народ шею свернет, а добудет, чтоб как у всех. Николаша фишку просек и пользуется, он хитрый, мог бы по десятку квартир в год делать, а он максимум одну-две, дефицит создает, скотина этакая. А чтоб жилье даром не простаивало, таких как я туда селит. Шоколадно получается: и у меня квартира, и я у квартиры. – Айша поднялась и достала из шкафчика пачку сигарет. – Будешь? – Спасибо, нет. – Вежливая, однако. Ну как хочешь, а я без курева не могу, нервничаю. В общем, получается, что я и себя рекламировала, и квартиру. «Разрешите несколько фотографий для журнала «Дизайн»… а теперь для «Дома»… для «Модных страниц»…». Сколько их приходило, и не упомнишь, а я и рада стараться, рассказываю, показываю… Я ж в натуре решила, что квартирка моя, а когда Ник-Ник контракт расторг, сразу Лехин и заявился, с документами, значит. Выметайся дорогая отсюдова, дескать, квартира продана, два часа на сборы, а то новые хозяева с милицией выселят. Хорошо, у меня эта имелась, подарил один… козел. Все они козлы, а Аронов – самый козлистый. Думаешь, ты ему интересна? Думаешь, Ник-Ник – добрый гений, прямой посланец от Господа Бога? Засранец он. – Айша щелкнула зажигалкой и едва не опалила волосы, когда пламя взметнулось вверх. – Черт! – Зажигалка полетела в сторону. – Черт, черт. Черт! Дай огня! Нет. Стой. Сиди, где сидишь. Это он тебя прислал? – Ник-Ник? – Ну а кто еще? – Не он. Я сама. – Ну и дура. – Айше все-таки удалось прикурить сигарету, некоторое время она молчала, синий дым просачивался из уголков губ, сразу вспомнился сом из магазина: круглая рыбья морда, глаза-бусины и длинные печальные усы. – Ладно, я сама такой же была… Мы все такими же были. Хочешь, расскажу? Конечно, хочешь, иначе не пришла бы. Любопытная. Давай баш на баш? Я рассказываю про себя и Ник-Ника, а ты снимаешь маску? – Зачем тебе? – Интересно. – Полные губы разъехались в неком подобии улыбки. – Что он придумал на этот раз. Ник-Ник выдумщик. Ник-Ник – Бог или, по крайней мере, находится где-то рядом с Богом, в первой тройке апостолов. Ник-Ник запретил кому бы то ни было показывать лицо. – Давай, решайся, это не так страшно, как кажется. Вначале я тоже боялась нарушить его запреты, а потом… – Что потом? – Какая разница. Ну, ты согласна? – Она смотрела на меня с таким презрением, что я решилась. Да, черт побери. Я решилась снять проклятую маску и показать свое настоящее лицо. Без маски было… было как без кожи, надо же, а я оказывается не просто привыкла – приросла к ней. Айша молчит, на круглом лице спокойствие, узкие глаза загадочно блестят, а на губах улыбка. Стандартная вежливая улыбка воспитанной девушки. Одеваю маску и сразу начинаю чувствовать себя увереннее. С маской я – Химера, леди-ночь, леди-тень, загадочная красавица, у которой даже имени нет, а без маски… без маски я – никто, недоразумение. – Ну ты даешь, подруга. – В голосе Айши слышалось восхищение. – А Ник-Ник… Связаться с… ладно, извини, все мы уроды, только никто не видит. – В каком смысле? – А без смысла. Просто уроды. А Ник-Ник развлекается, заставляя остальных поклоняться уродинам. Вся эта тусовка в другой ситуации и не плюнула бы в нашу с тобой сторону, много чести, а теперь мы получили возможность плевать на них. Великолепная Айша! Неповторимая Айша! Вот уж правда, Ник-Ник не повторяется. Ладно, теперь мой черед, играю честно. – Не сомневалась. – А зря. Здесь никому нельзя верить, друзьям – в последнюю очередь, те, кто сегодня с тобой дружат, завтра с удовольствием утопят в дерьме, и не побоятся ради такого развлечения ручки замарать. Про Ник-Ника знаю мало, ну, в том плане, кто он такой, откуда появился, как стал тем, кем является. Зато знаю его сущность. Урод и подлец. Точнее одержимый подлец, маньяк. – Маньяк? – Слово имело привкус греха и боли, испуганных глаз, свернувшейся крови и оскорбленной смертью земли. – Маньяк. Он никого не убивал… наверное, не убивал… тут поручится не могу, у него еще тот характер, ну, скоро сама поймешь. Просто Ник-Ник, как бы это сказать поточнее… Ник-Ник охотится за красотой, у него идея – создать совершенную женщину, такую, которой покорится весь мир, причем покорится добровольно, и будет пищать от радости, если она примет власть в подарок. – Бред. – Согласна. – Сигарета, приклеившаяся к толстой губе, смотрится забавно, палочка в большой розовой масленке. Почему я раньше не замечала, какие у Айши крупные губы. А глаза, напротив, маленькие, узкие, словно пьяный художник неловко кистью мазанул. На круглом лице глаза теряются, и губы нагло выпирают, привлекая внимание. Губы шевельнулись, и выплюнули очередную порцию откровений. – Ник-Ник сдвинут на красоте. Ни тебе, ни мне не понять. Считает себя Творцом, а еще очень не любит, когда творения перестают ему подчиняться. Стоит нарушить хоть один запрет, стоит хоть раз, один единственный раз перешагнуть нарисованную им границу, и все, ты перестаешь быть Проектом. – Чем? – Проектом. Думаешь, ты для него человек? Нет, милая, ты – проект, новый, интересный проект. С тобой можно работать, использовать в качестве живой глины. Придавая ей ту форму, которая хочется Ник-Нику. И работать он будет до тех пор, пока по его мнению, ты не достигнешь совершенства. – А потом? – Потом не будет. Ник-Ник отпустит тебя на все четыре стороны, он не жадный, он позволит тебе жить, как ты захочешь, только вот… никто из нас не сумел прожить больше года. – Почему? – Не знаю. Мистика. Ты веришь в мистику? – Не очень. – Зря. – В узких глазах Айши, дочери Севера, предводительницы белых волков и хозяйке полярной ночи, проклятым серебром блестело Знание. То самое знание, которое передается с кровью, с жирными черными волосами и блинообразным лицом, с дедовским бубном, огнем и тенями на стене. Это знание требовало веры и обещало ответы на вопросы, на все и сразу. – Берегись, как только он приведет новенькую. – Новенькую? – Слушай, подруга, ты что, совсем не врубешься? Я тут битый час распинаюсь, как девочка, а ты вообще… – Айша затушила, точнее размазала окурок по дну стильной пепельницы. – Как только он заканчивает проект, сразу начинает новый. И тогда все, каюк. Без него ни мне, ни тебе не выжить, понимаешь? – Почему?