– Клюев. Ну ты же с Айшей носился, потом эта вторая появилась, коллекция опять же. Да к тебе не пробиться, Аронов. Поэтому успокойся и посмотри с другой стороны: ты выгодно вложил деньги, при этом не оторвав от стула задницы. – Фонтан с бабами – это отвратительно. – А народ тащится. Тут три этажа, первый, где мы сейчас – ресторан, есть столики, есть кабинки. Второй – тоже ресторан, но спецефический, никаких кабинок и столиков, вместо них – кровати, как в древнем Риме. Хочешь лежи, хочешь сиди, можно откинуть полог, можно задернуть, чтобы уединение было. Третий – дискотека. Потолок стеклянный, хочешь поднимай, хочешь опускай. Полный эксклюзив. И это только из основного. Ну так как? – Нормально. – Аронов решил, что проще закрыть тему, чем вдалбливать в пустую Лехинскую башку различия между эксклюзивом и варварским представлением о нем. Открывающаяся крыша… кровати… Господи, только бы никто не узнал, что Ник-Ник Аронов совладелец этого гибрида дискотеки и борделя. – А вот и Ванька. – Лехин помахал рукой. Еще одна плебейская привычка, существующая вопреки всем стараниям Аронова. Ну сколько можно повторять, что привлекать внимание к своей персоне просто-напросто неприлично, официант и без всяких размахиваний руками знает, к какому столику привести гостя. – Опаздываешь, – с упреком произнес Лехин. – Лучше поздно, чем никогда. – Иван выглядел неплохо, Аронов в который раз подивился, сколь удачно сложились обстоятельства. Шерев словно создан для того, чтобы оттенить изысканную красоту Химеры. Заказ делал Лехин, Ник-Нику хватило одного взгляда, брошенного в меню. «Радость капустницы». «Орденская лента». «Печаль махаона». Пусть с этой зоологией Марат разбирается, а то закажешь ненароком какой-нибудь жареной саранчи. Поначалу разговор походил на дохлую анаконду, такой же длинный и никому нафиг ненужный. Погода, общие знакомые, чья-то жена, которую видели в модном ресторане с молодым и модным альфонсом, чей-то развод, чьи-то дети… кому это интересно? Бред да и только. Скукотища. Водка, правда, в меру холодная, а закуски против ожидания съедобны. – Вот ты, Аронов, – Марат слегка захмелел, он вообще хмелеет очень быстро и поэтому на всяких там фуршетах-презентациях и иже с ними предпочитает обходится соком или на худой конец минеральной водой, но сегодня другой случай, сегодня Марат был в дружеской, ну или почти дружеской компании и поэтому пил, не стесняясь. – Вот ты скажи, Колян, лет двадцать назад, будучи юнцом сопливым мог ли ты предположить, кем станешь? Думал ли ты о карьере? – Не думал. Пьяный Марат согласно икнул и продолжил. – И я не думал. Врачом хотел стать. – И стал. – Стал, а что толку? Вот кому врач нужен? Государство о нем заботится? Ни хрена не заботится. И учителя не нужны. Государству вообще никто не нужен, кроме налогоплательщиков… вот пахал бы я сейчас в какой-нибудь больничке, дежурил бы сутками, трахал медсестричек и пил спирт, а не… Чего мы пьем? – Водка. Хорошая. – Подсказал Иван. При всем пристрастии к алкоголю, сегодня Шерев выглядел гораздо приличнее Марата, должно быть опыт сказывается. – Вот, беленькую пьем, по офигенной цене за бутылку. Как буржуи. А мы с тобой и есть буржуи. Скажи, Колька, ты мечтал стать буржуем? Нет. И я не мечтал, а вон как получилось. Выпьем? – Призыв Лехина не остался без внимания, и Ник-Ник даже позавидовал другу: пьяным быть легко. Аронова же водка пока не брала, так, легкий шум в голове и никакого расслабляющего эффекта. – А где наши одноклассники? В дерьме, Аронов. В полном и абсолютном дерьме. Жизнь дерьмо и мы с тобой тоже дерьмо, потому и выплыли, оно, знаешь ли, не тонет. А тот, кто был получше, утонули… Помнишь… – Прекрати, – попросил Аронов, и Марат моментально пошел в атаку. – Не хочешь вспоминать школу? Аронову показалось, будто Лехин издевается. Да нет, глупости, Марат, кончено, себе на уме, но причин издеваться над товарищами вроде бы нету, и Ник-Ник, укорив себя за излишнюю мнительность, ответил. – А что там вспоминать? Как курили в подсобке? И тряслись, что классуха занюхает? Или как самогонку впервые попробовали? – Ага, и ты еще сблеванул с непривычки. – Поддержал беседу Лехин. – А я вообще отрубился. Очнулся ночью в кустах, домой крался, как нашкодивший кот, стыдно было… Ваньку, опять же, гоняли… а чего гоняли? Вань, ты не помнишь? – Помню. – Шерев профессиональным жестом опрокинул стопку и занюхал кусочком хлеба. – Не нравился я вам, вот и все. – Определенно, не нравился. – Аронов чувствовал, что захмелел, и черт побери, это было замечательное состояние. – Воевали, а теперь пьем вместе… жизнь – странная штука. – Странная. – Согласился Ник-Ник, сейчас он был готов согласиться с чем угодно, лишь бы вечер продолжался. В голове возникали удивительно логичные и правильные мысли, которые следовало бы записать, но увы, под рукой не наблюдалось ни блокнота, ни ручки, а искать было лень… поэтому Аронов просто наслаждался этим удивительным, близким к вдохновению состоянием. Завтра депрессия вернется, она всегда возвращается, но сегодня можно жить на полную катушку. Молодец, Лехин. – Нет, ну прикинь, как нас повязало-то. Ты, Ванька и я. Машка опять же… Кстати, вы встречались? – Встречались. – И что? – Сука она. – Сука. – Охотно подтвердил Лехин. – Я еще тогда знал, что сука. – Тогда зачем женился? – А ты зачем? – Красивая потому что. – Аронову было смешно, сидят два дурака и обсуждают стерву. Нет, дураков за столом трое, просто третий молчит, потому как не был женат на стерве, то ли повезло, то ли Машка не сочла Шерева достойной добычей, но у них дело ограничилось романом. – Почему красивые бабы – такие сучки? Со мной развелась, за тебя выскочила… ты не подумай, я не обижаюсь, наоборот, спасибо сказать хочу, вовремя она слиняла, еще бы чуть-чуть и… Машка, она деньги задницей чует. Тебя обдерет, как липку, и снова на охоту выйдет… – Лехин вздохнул и закусил печаль маринованным грибочком. Жевал он медленно, размеренно, как старая корова, которой больше нечем заняться. И глаза у него сейчас коровьи, большие, печальные и совершенно тупые. – Сколько она с тебя стрясла? – Много. – Но за свободу Аронов готов был выложить и в три раза больше. Хорошо, что Машка об этом не догадывалась, иначе… Прав Лехин, сука она. В свое время выскочила замуж за более перспективного Марата, послав всех остальных поклонников по определенному адресу, а когда оказалось, что скромный директор ателье, кооператор и так далее зарабатывает в несколько раз больше хирурга, то и старая любовь вспыхнула с невиданной силой. Марату повезло: при разводе пострадало лишь чувство собственного достоинства, больше у него все равно ничего не было, а вот у Аронова другая ситуация. Но ладно, даст бог, обойдется, если Машуля сама заговорила о разводе, значит он ей и вправду нужен. – Эта твоя новая девка хорошо работает. Хотя тоже сука… – Почему? – Неожиданно подал голос Иван. – Нормальная девчонка, задурили голову дурочке, а теперь еще и обзываетесь. – Да ладно тебе… – Ни черта не ладно! Будто ты не знаешь, что… да по какому праву ты вообще их трогаешь? Для тебя это игра, забавная, интересная игра в то, что Николай Аронов умнее всех окружающих и способен любую кобылу превратить в королеву, а для них? – Для них – возможность стать королевой. Они сами просили. И она тоже просила. Ты попробуй, предложи ей убраться восвояси, думаешь, послушает? Как бы не так. Да она тебя с землей сравняет, если осмелишься в мечту плюнуть. А все остальное… не более, чем случайность… – Шесть раз подряд? Или семь? Извини, все время забываю, сколько их было. Та, предыдущая, она ведь пока жива? Интересно, как надолго. Какой там у нас рекорд? Два месяца? Три? Срок подходит, Аронов, подходит срок… – Ванюша, – Ник-Ник постарался, чтобы голос звучал как можно спокойнее, – тебе домой пора. А то завтра мероприятие, а ты нажрался, как скотина, херню всякую несешь… – Дурак ты Аронов! – Иван поднялся. – Ты что, не понимаешь? Рано или поздно с тобой тоже произойдет несчастный случай. Маленький такой, обыкновенный несчастный случай. Конечно, понимаешь. Ты ведь ждешь, правда? Игра, интересная такая игра… – Шерев покачнулся и чтобы не упасть ухватился за скатерть. На пол с оглушительным звоном посыпались тарелки и столовое серебро. – Черт. Кажется я и в самом деле надрался… Я… это… – Завтра поговорим. – Да, Вань, – поддержал Лехин, – завтра. Все завтра. Кажется мы тут все нажрались… Мотыльки, блин. Дневник одного безумца. Тебе доводилось бывать в церкви? Вряд ли, откуда, в наше время верить в Бога было неприлично. А я сегодня зашел, поставил три свечки за упокой души: твоей, моей и Арамиса. Там спокойно. Мы с Богом научились понимать друг друга. Он дал мне право и указал путь. Он обещал прощение и покой. Я долго не желал внимать Его словам, в упор не замечая знаки и знамения, но Он был терпелив. Четвертая свеча лежит рядом, я специально взял ее с собой, чтобы помолиться дома. Это особая молитва, ибо я собираюсь выполнить то, чего Он хочет. Скоро еще одна душа обретет покой. Если бы ты знала, Августа, как я устал. В самый первый раз было страшно, в самый первый раз я не знал, зачем я это делаю, разум противился, но душа требовала, и я подчинился, о чем не жалею. Тогда моя болезнь проявлялась в виде редких мигреней, после которых меня терзали тяжелые воспоминания о тебе. Я искал выхода и жаждал прощения, и Господь дал мне шанс. Он сказал: «Вот ложь, разрушив которую, ты совершишь благой поступок». Ты ведь знаешь, ты сама передала мне Его слова и сама пояснила, что я должен сделать. Я не хотел. Я умолял избавить меня от непосильной ноши, но ты требовала. Ты имела право требовать, ведь мое бездействие, моя трусость привели к твоей смерти. И я послушал тебя, Августа. Как странно, ты запрещаешь мне мстить, но вместо этого подталкиваешь к убийству. В первых двух случаях я не виноват – это судьба или воля Господня, но именно это совпадение убедило меня. Если Богу угодна смерть, если Он решил избрать меня орудием своим, мне остается лишь смирится и благодарить Его. Она уже звонила. Она плакала и просила о помощи. Я помогу, не так, как того желает она, но так, как должно быть. Она заблудилась во лжи, я укажу ей путь. Пусть душа рабы божьей Марии упокоится с миром. Будь милосердна, Августа, ко мне и к ней. Спаси душу мою. Защити сердце мое. Укрепи руку мою. Якут Как бы ни парадоксально звучало, но с каждым днем Эгинеев все сильнее влюблялся в проклятый снимок. О его неожиданной страсти не знал никто, даже Верочка. Особенно Верочка. Уж она бы отыскала слова, чтобы наглядно продемонстрировать Эгинееву всю глупость его поведения. Влюбиться в фотографию… Да даже авторы сладких, как кленовый сироп, любовных романов не позволяют себе подобных вольностей в отношении героев. Каждому разумному человеку понятно, что нельзя любить фотографию, тем более такую, на которой и лица-то не разглядеть. Самое забавное, что Эгинеев полностью осознавал, что со своей тайной страстью он глуп, смешон и более того, ненормален. Осознавал, но ничего не мог поделать. Она была такой… такой… невероятной. Далекой, как туманность Андромеды, и столь же загадочной. Она не имела ни малейшего отношения к его, Эгинеева, обыденной жизни, к тусклым коридорам отделения, к заплеванному подъезду и бродячим кошкам у мусорных бачков, к ежедневным Верочкиным скандалам и самодовольной роже шурина. Она существовала в каком-то другом пространстве, раскрашенном модными именами и красивыми людьми. Пожалуй, все дело в маске… или в волосах? Лиловые волосы – это ведь так… необычно. А желтые глаза? Ни у одной из прошлых знакомых Эгинеева не было желтых глаз. Ни одна из прошлых знакомых не умела смотреть так… с вызовом, насмешкой, пониманием, печалью и еще тысячей оттенков. Ни одна из прошлых знакомых и близко не стояла рядом с ней. Ни одна из прошлых знакомых не была настолько женщиной. Хуже всего была не любовь, больше похожая на одержимость, а ревность. Он, капитан Эгинеев по кличке Якут, москвич во втором поколении, человек практического склада ума, не склонный к сантиментам и ненужным эмоциям, безумно ревновал женщину из журнала к мужчине из того же журнала. На одной из фотографий – «Сплетница», «Космо», «Гламур», «Маленькие тайны» и «Женские секреты», журналов было много, и Кэнчээри, кляня себя последними словами, просматривал все или почти все из них, в поисках новых снимков. Так вот, на одном из этих снимков-икон они были вместе: невообразимо мужественный и знаменитый Иван Шерев и Она. Химера. Дурацкое имя, совершенно ей не идет, слишком ненадежно, слишком похоже на кличку, слишком претенциозно. Химера. Как можно назвать ее Химерой? И она согласилась? Или ее не спрашивали? Наказали именем и знаменитым поклонником. Верочка говорила, что именно Шерев со своей изрядно потасканной славой привлек внимание к этой девице.