Люси с любопытством выглянула из-за колонны, а присяжные как-то сразу подобрались. — В протокол будет внесено все, что сказала доктор Скарпетта — слово в слово, — подытожил судья. — Больше вопросов нет, — скомканно пробормотал Колдуэлл. Судья ударом молотка закрыл заседание, разбудив пожилую женщину в заднем ряду, лицо которой было скрыто под черной соломенной шляпой. Та почти все время мирно проспала. Встрепенувшись, она выпрямилась и выпалила: «Кто там?» Опомнившись, она сообразила, где находится, и залилась слезами. — Мама, мама, все в порядке, — успокаивала ее женщина помоложе. На этой ноте судья объявил перерыв. Прежде чем уехать из центра, в четверть второго я заглянула в Мэдисон-билдинг, где располагалась администрация штата. Там меня интересовало отделение регистрации актов гражданского состояния, возглавляла которое моя давнишняя приятельница. Ни один человек на территории Виргинии не считался официально родившимся или умершим без подписи Глории Лавинг. Она же, хоть и была так же неразрывно связана с этим краем, как виргинский табак, знала всех своих коллег в каждом штате. На протяжении многих лет именно к Глории я обращалась, устанавливая, существовал ли на свете тот или иной человек, женился ли он, разводился и не был ли усыновлен. В отделении мне сказали, что Глория спустилась в кафетерий. Она в одиночестве сидела за столиком с ванильным йогуртом и фруктовым коктейлем в пластиковом стаканчике, погруженная в чтение объемистого детектива в мягком переплете — бестселлера в списках «Нью-Йорк таймс», судя по обложке. — Из-за такого обеда, по-моему, и беспокоиться не стоило, — сказала я, придвигая стул. Она подняла на меня глаза, и недоумение на ее лице тут же сменилось радостью. — Боже правый! Господи, Кей, что ты здесь делаешь? — Я вообще-то работаю через дорогу, если ты забыла. Она счастливо рассмеялась. — Заказать тебе кофе, дорогая? Ты что-то устало выглядишь. Фамилия Глории Лавинг[7] определила ее характер с самого рождения, а повзрослев, моя приятельница стала соответствовать ей полностью. Эта крупная добродушная женщина около пятидесяти крайне бережно относилась к любому документу, попадавшему к ней на стол. Свидетельства о смерти и рождении значили для нее гораздо больше, чем просто бумажки с кодовыми обозначениями, — ради любого из них она не задумываясь созвала бы или распустила Генеральную Ассамблею штата, а если понадобилось бы, не оставила бы от нее камня на камне. — Нет, кофе не надо, спасибо, — поблагодарила я. — Я, между прочим, слышала, что ты там уже не работаешь. — Мне нравится, как все отправляют меня в отставку, стоит пару недель не появиться в офисе. Я теперь консультирую ФБР и постоянно в разъездах. — Надо думать, в разъездах по Северной Каролине, судя по тому, о чем говорят в новостях. О деле малышки Стайнер сообщали даже в вечерних выпусках на Си-би-эс и Си-эн-эн. Господи, как же здесь холодно. Я окинула взглядом зал кафетерия, немногочисленные посетители которого в застегнутых до подбородка куртках и кофтах буквально тряслись от холода, сгорбившись над своими подносами. — В целях энергосбережения все термостаты поставили на шестнадцать градусов — ну разве не смешно? — продолжала Глория. — У нас же здесь отопление от медицинского колледжа — паровое! — и ни единого ватта электричества мы этим не сэкономим. — По-моему, тут даже холоднее шестнадцати градусов, — заметила я. — В кафетерии сейчас двенадцать — практически столько же, сколько на улице. — Стоит перейти через улицу, и мой офис в твоем полном распоряжении, — с лукавой улыбкой предложила я. — Да уж, у вас там атмосфера теплая, что и говорить. Так в чем дело, Кей? — Мне надо разузнать о смерти младенца в Калифорнии — около двенадцати лет назад, предположительно в результате СВДС. Имя ребенка — Мэри-Джо Стайнер, родители — Дениза и Чарльз. Глория, конечно, сразу же уловила связь, но, как истинный профессионал, ничего расспрашивать не стала. — Девичью фамилию матери ты не знаешь? — Нет. — А где именно в Калифорнии? — Тоже не знаю, — ответила я. — Установить никак нельзя? Чем больше исходной информации, тем лучше. — Пока предпочтительней ограничиться этими данными. Если не получится, тогда посмотрим, что можно уточнить. — Говоришь, предположительно СВДС? То есть причина смерти могла быть и иной? Мне нужно знать — на случай если она проходила под другим кодом. — Меня смущает то, что девочка умерла в возрасте около года. Ты же знаешь, что пиковый период смертности от синдрома — от трех до четырех месяцев после рождения. У детей старше полугода он практически не наблюдается, а после года речь почти всегда идет о какой-то другой разновидности скоропостижной смерти. Так что причина вполне могла быть закодирована как-то иначе. Она поболтала в чашке пакетиком чая. — Случись это в Айдахо, я бы просто позвонила Джейн, она бы быстренько просмотрела записи по коду СВДС и дала бы ответ через каких-то полторы минуты. А в Калифорнии как-никак тридцать два миллиона человек — один из самых трудных штатов. Придется, наверное, повозиться. Давай-ка я провожу тебя до выхода — хоть немного ноги разомну. — Твой калифорнийский коллега сидит в Сакраменто? — спросила я, пока мы проходили через унылый коридор, полный посетителей, добивавшихся различных социальных благ. — Да. Как только поднимусь к себе, сразу ему позвоню. — Значит, с ним ты тоже знакома? — Конечно. — Она рассмеялась. — Нас ведь всего пятьдесят. С кем нам еще разговаривать, как не друг с другом? Вечером я вытащила Люси в «Ла Пти Франс», где мы сдались на милость шефа Поля, и тот приговорил нас к неторопливому ужину в виде кебаба из ягненка во фруктовом маринаде и бутылки «Шато Грюо Лароз» урожая 1986 года. Десерта мы дожидаться не стали — я пообещала Люси по возвращении домой достать из морозилки крема ди чоколатта элетта — роскошный шоколадный мусс с фисташками и марсалой, который хранился у меня для подобных непредвиденных случаев. Впрочем, сначала мы отправились в Шокко-Ботом, район дорогих ресторанов и бутиков, куда мне одной и в голову не пришло бы пойти. Мы гуляли под фонарями по булыжной мостовой, совсем рядом текла река, на почти черном, в синеву, небе густо высыпали звезды. Я подумала о Бентоне, а затем — но по совершенно другой причине — о Марино. — Тетя Кей, — сказала Люси в кафе, куда мы зашли выпить капуччино, — мне надо нанять адвоката. — Для чего? — спросила я, хотя знала ответ. — Даже если ФБР не удастся доказать, что я совершила то, в чем меня обвиняют, они ведь все равно меня теперь ни за что на работу не возьмут. — В ее ровном голосе слышалось страдание. — И чего же ты хочешь? — Мне нужен кто-нибудь по-настоящему пробивной. — Ладно, будет тебе «пробивной», — пообещала я. В понедельник вместо запланированного возвращения в Северную Каролину я вылетела в Вашингтон. У меня имелись кое-какие дела в штаб-квартире ФБР, но в первую очередь нужно было повидаться со старым другом. С сенатором Фрэнком Лордом мы ходили в одну и ту же католическую школу в Майами, хотя и в разное время — он был намного старше. Потом, когда я работала в отделении судебно-медицинской экспертизы округа, а он занимал пост окружного прокурора, между нами установились дружеские отношения. К тому времени как он стал губернатором, а затем членом конгресса, я уже давно покинула город моего детства, и наше сотрудничество возобновилось лишь с назначением его главой юридического комитета сената. В свое время Лорд попросил моей консультации в связи с всеобъемлющим законопроектом в области уголовного права. Мне тоже однажды потребовалась помощь сенатора. Люси и не знала, что в высших сферах у нее есть ангел-хранитель. Без его вмешательства она вряд ли получила бы разрешение на работу в академии, которая засчитывалась ей как стажировка. Я просто не знала, как рассказать Фрэнку о случившемся. В полдень я сидела на роскошной кушетке с атласной обивкой в холле с ярко-красными стенами, персидскими коврами и ослепительно сиявшей хрустальной люстрой. Снаружи, из отделанных мрамором коридоров, доносились голоса, а время от времени в дверь заглядывал случайный турист, надеясь хоть краешком глаза увидеть в обеденном зале сената кого-нибудь из политиков или других знаменитостей. Точно в назначенное время Лорд энергичным, пружинистым шагом вошел в зал и коротко, немного скованно обнял меня — он был славным, застенчивым человеком, и его всегда смущало публичное проявление чувств. — Я тебя испачкала, — сказала я, стирая помаду с его щеки. — Зря убрала — коллегам будет нечего обсудить. — Ну, думаю, у них и без того хватает предметов для обсуждения. — Кей, ты не представляешь, до чего приятно тебя видеть, — произнес он, ведя меня в обеденный зал. — Так уж и приятно, — кокетливо ответила я. — Ну разумеется. Мы заняли столик перед витражным окном с изображением Джорджа Вашингтона верхом на коне. В меню я заглядывать не стала — там сто лет ничего не менялось. Лорд, как всегда, выглядел безупречно: высокий, подтянутый, синеглазый, с аккуратно уложенной седой шевелюрой. Он питал слабость к элегантным шелковым галстукам и старомодным штучкам вроде жилеток, запонок, карманных часов и галстучных булавок. — Так что привело тебя в столицу? — спросил он, раскладывая льняную салфетку на коленях. — Надо проанализировать кое-какие улики в лабораториях ФБР, — объяснила я. Он кивнул. — Работаешь над тем убийством в Северной Каролине? — Да. — Этого психа нужно остановить. Думаешь, он все еще там? — Не знаю. — Кажется, оставаться ему вроде бы незачем, — продолжал Лорд. — Логичнее куда-нибудь уехать и на какое-то время залечь на дно. Хотя, конечно, поведение таких нелюдей обычной логике не поддается.