Меня обхватили руки, толкая в спину, и передо мной появилось другое лицо. Клов. Сейнт швырнул меня в его сторону, и я проехалась по затопленной палубе, пока не врезалась в него. Клов не мешкал ни секунды. Он взобрался на бортовые ограждения со мной на руках и прыгнул навстречу ветру. Мы упали в темноту, ударившись о воду вместе с раскатом грома, после чего все стихло. Бушующий шторм сменился низким рокотом моря. Под поверхностью в черной воде плавали неподвижные тела. Молнии вспыхивали снова и снова, освещая мачты и носы давно затонувших под нами кораблей. Когда мы вынырнули, я захлебывалась, цепляясь за Клова дрожащими руками. Внезапно рядом с нами появился Сейнт. – Плывите! – крикнул он. Прозвучал очередной оглушительный треск, подобный выстрелу из пушки, и я развернулась в воде. Корпус «Жаворонка» раскалывался надвое. Прямо посередине. – Плыви, Фейбл! Я никогда не слышала, чтобы голос моего отца звучал так отчаянно. Я никогда не видела, чтобы его лицо было искажено страхом. Я рассекала воду, стараясь плыть так быстро, как только могла, несмотря на то что тонущий корабль пытался утащить нас с собой. Сейнт плыл рядом со мной, поднимаясь на гребни волн. Мы плыли до тех пор, пока я не перестала чувствовать свои руки или ноги. Мой желудок был наполовину заполнен морской водой. Когда впереди замигал оранжевый свет фонаря, я начала тонуть. Рука Клова схватила меня за рубашку, и он потащил меня за собой. Когда я снова открыла глаза, один из матросов моего отца поднимал меня в маленькую лодку. – Мама!.. – воскликнула я, глядя, как вдалеке тонет нос «Жаворонка». – Мама, мама, мамочка… Сейнт не произнес ни слова, когда забрался вслед за мной в лодку. Он не оглянулся. Ни разу. Мы подняли маленький парус только на следующее утро, когда стих шторм и море погрузилось в сон. Я сидела на корме, наполняя ведра водой, пока корпус лодки не опустел. Глаза Сейнта не отрывались от горизонта. Лишь тогда я заметила, что человек, вытащивший меня из воды, был ранен, и бледность на его лице предсказывала его судьбу. Ему потребовалось всего несколько часов, чтобы умереть, и всего через несколько мгновений после того, как он испустил свой последний вздох, Сейнт сбросил его за борт. На следующее утро мы выбрались на гладкий пляж Джевала. Я никогда не была на острове, славящемся своим пиролитом, но моя мать исследовала его рифы. Я лежала на песке, чувствуя прикосновение волн к моим босым ногам, пока Клов отправился на поиски еды и воды. Мой отец снял с пояса нож. – Ты мне доверяешь? – спросил он, глядя мне прямо в глаза со спокойствием, которое напугало меня. Я кивнула, и он взял мою руку своими грубыми пальцами, повернув ее так, чтобы между нами оказалась мягкая кожа моего предплечья. Я не понимала, что он собирается делать, пока кончик его ножа не окрасила кровь. Я попыталась вырваться, но твердый взгляд Сейнта заставил меня замереть. Я уткнулась лицом в колени, пытаясь сдержать крик, пока мой отец вырезал на моей коже плавные изогнутые линии, которые тянулись от моего локтя до запястья. Когда он закончил, он отнес меня к воде и промыл рану, которую затем тщательно перевязал оторванным от рубашки лоскутом ткани. Клов вернулся с ведром моллюсков, которые он выменял на пляже, и мы развели костер, молча поедая скудный ужин. Мой желудок скручивало от боли, пульсирующей в руке, а сердце болело от потери матери. Мы не говорили о ней. И кстати говоря, за четыре года на Джевале я ни разу не обмолвилась даже словом о ней. Я не стала спрашивать, что случилось. Если бы мама была жива, Сейнт никогда бы ее не бросил. Мы переночевали там же, на пляже, а когда взошло солнце, Клов приготовил лодку к отплытию. Однако когда я зашла в воду вслед за ним, мой отец положил тяжелую руку мне на плечо и сказал, что я с ними не поплыву. Его губы произносили слова, когда он смотрел мне в лицо, и выражение его лица было таким же бесстрастным, как и всегда. Но я не понимала, что он говорил. Сейнту пришлось повторить слова три раза, прежде чем я наконец поняла их смысл. У меня задрожали руки. – Почему? – прохрипела я, стараясь, чтобы вопрос не прозвучал жалко. Мой отец ненавидел, когда люди вели себя жалко. – Потому что ты не создана для этого мира, Фейбл. На мгновение мне показалось, что я увидела блеск слез в его глазах. Услышала нотку эмоций в его голосе. Но когда я моргнула, на его лице снова была непроницаемая маска, которую я так хорошо знала. – Сейнт… – мне не хотелось умолять. – Не оставляй меня здесь. Я взглянула на лодку, в которой ждал Клов. Однако он не смотрел на меня, его плечи были словно высечены из камня. – Если дашь мне свое слово, я тебе дам свое. Я нетерпеливо кивнула, думая, что он передумал. – Останься в живых. Выберись с этого острова. И в следующий раз, когда я увижу тебя, я отдам то, что принадлежит тебе. Я посмотрела ему в лицо. – А если я никогда больше тебя не увижу? Но он уже отвернулся от меня, и его рука выскользнула из моих пальцев, когда он уходил. Я не осмелилась заплакать, пока он не сел в лодку. Я не издала ни единого звука. Слезы текли по моему лицу горячим потоком и впитывались в рубашку. Мое сердце сжалось, грозясь остановиться, и каждая частичка меня кричала внутри. И когда маленький треугольный парус исчез за горизонтом, я осталась совсем одна. Двадцать три Я откинулась на спинку кожаного кресла за столом отца, вдыхая теплый аромат дыма из курительной трубки, которым был пропитан каждый сантиметр комнаты. От сладкого, пряного и такого знакомого запаха у меня все заныло в груди. Напоминания о моей матери были повсюду. Компас, принадлежавший ей, лежал на подоконнике. Инструменты ныряльщика вываливались из маленького сундучка на полу. Рядом с дверью на ржавом гвозде висел потертый бирюзовый шелковый шарф. Если бы я закрыла глаза, то могла представить, как она накидывает его на плечи и как покачивается длинная коса за ее спиной, когда она идет. Поэтому я не закрывала глаза. Я зажгла свечи, когда солнце село, и подошла к окну, глядя на Пинч. Из темных окон по-прежнему выглядывали чьи-то лица, и я задавалась вопросом, узнаю ли я хоть одно из них. Узнает ли кто-то из них во мне ту маленькую девочку, которая ходила по этим улицам по пятам за Сейнтом? Я оглянулась через плечо на позолоченное зеркало, висящее на стене. Серебро начало сползать под стеклом, отчего все в отражении зеркала выглядело так, словно находилось под водой. В его центре отражалась я. Я замерла. Потому что мне была незнакома девушка в зеркале. И в то же время знакома. Я была похожа на нее. Очень похожа. У меня были такая же фигура, цвет кожи и линия подбородка. Прошедшие годы изменили меня. Естественно, я стала выше ростом, однако не подозревала, что у моих бедер появился изгиб. Веснушек, которые когда-то покрывали только мой нос, теперь было так много, что не сосчитать, и многие из них даже сливались вместе. Мои каштановые волосы стали темнее, поменяв цвет с наступлением темноты. Мне не нравилось видеть себя такой. Мое отражение меня нервировало. Я протянула руку, касаясь своего лица и проводя кончиками пальцев по челюсти. Моя рука замерла, когда я почувствовал в себе глубокий поток, бурлящий внутри. Изольда. Я чувствовала ее так, как будто она стояла в комнате рядом со мной. Как будто это ее тепло касалось моей кожи. На полке у стены что-то сверкнуло, и я прищурилась, фокусируя взгляд на бледно-зеленом сиянии. Внутри открытой деревянной шкатулки лежало что-то, знакомое мне. Что-то, что я, как мне думалось, никогда не увижу снова. Под ребрами у меня закололо от острой боли, а на глаза навернулись горячие слезы. Нет, не может быть… Внутри шкатулки лежал простой кулон, а его серебряная цепочка свисала сбоку. Это был зеленый морской дракон, сделанный из ракушки. Он не имел абсолютно никакой ценности. За исключением того, что он принадлежал ей. Кулон моей матери болтался надо мной каждую ночь, когда она целовала меня перед сном. Он свисал с ее шеи, когда мы ныряли на рифы. И он был на ней в ночь ее смерти. Так каким же образом он оказался здесь? Я осторожно подняла подвеску, как будто она могла превратиться в дым и исчезнуть в любой момент. Сквозь стеклянные окна послышался звук голосов, и мои пальцы сомкнулись на кулоне, когда я выглянула наружу. Синее пальто Сейнта светилось в тусклом свете, и это было единственное яркое пятно на мрачной улице. Люди уступали ему дорогу, когда он шел, и его безмолвное присутствие, казалось, оставляло за ним тянущийся след. Он всегда был таким. Дрожь в моих костях вернулась, и я убрала руку в карман моей куртки. Подвеска запуталась в моих скользких пальцах, когда я откинулась на спинку кресла. Я сидела прямо, расправив плечи и повернувшись лицом к двери. Его сапоги затихли снаружи, и он немного подождал, прежде чем вставить ключ в замок. Я пыталась успокоить свое колотящееся сердце, однако капельки пота уже начали собираться у меня на лбу. Я прикусила нижнюю губу, чтобы она не дрожала. Дверь распахнулась, впуская внутрь прохладный воздух и человека, которого мне никогда не разрешали называть отцом. Сейнт стоял передо мной, и его ледяные голубые глаза сверкнули в свете свечей. Я замерла, не в силах даже вздохнуть. – Я… – Фейбл, – низкий скрежет его голоса заполнил тихую комнату. Он узнал меня. Я так и знала. Сейнт закрыл за собой дверь и подошел к столу, на который оперся обеими руками, после чего посмотрел вниз на мое лицо. Я попыталась сморгнуть слезы, подступившие к глазам, но это было бесполезно. Я ждала, когда он заговорит первым, и мои мысли лихорадочно роились в ожидании его слов. Его действий. Однако Сейнт просто смотрел на меня. – Я заплатила за проезд на одном из твоих кораблей, – сказала я, не узнавая собственный голос. – «Мэриголд». Я кивнула. – Именно. Половицы заскрипели у него под ногами, когда он встал и подошел к полке, с которой взял трубку и набил ее листьями коровяка. – Где Клов?