— И я б ещё за Корнетом приглядела, — сказала Раисмихална, оглянувшись. — А то совсем дураком стал парень на любовной почве… Глава 30 — Он допрошит, — вкрадчиво сказал Профессор в зеленовато-буром полумраке «гангстерского» кабинета Медиума. — И что? — равнодушно шевельнул белёсой бровью Медиум — словно плечом пожал. — Он нам об этом не сказал. — А вы спрашивали? — Медиум небрежно плеснул в стакан из графина коньяка, не без удовольствия вдохнул его аромат и пригубил напиток. — Нет, но… — Профессор голодными глазами проводил опустевший стакан, вернувшийся на серебряный поднос на краю стола. — Если скрыл это, наверняка и ещё какие-то секреты у него имеются. — Конечно, имеются, — всё так же равнодушно ответил Медиум, поудобнее угнездившись в своём роскошном кресле, — как и у всех нас. — Мне от Города скрывать нечего! А к Хиддену неплохо бы присмотреться. Тем более сейчас, с появлением Гейт, вполне возможно, он станет для нас бесполезным. Оттого вдвойне не хотелось бы, чтобы ещё и опасным… Медиум кивнул: — В этом кабинете Творецк слышит абсолютно всё, потому что именно к здешним разговорам он особенно внимательно прислушивается. Будьте уверены, он вас услышал и сделает выводы. Благодарю за бдительность. Удовлетворённая улыбка скользнула по губам Профессора. — Как вам Гейт? — Смышлёная, — многозначительно ответил Профессор. — И схватывает на лету. — Приведите её завтра ко мне, познакомимся. Молодые грифоны дозрели? — Со дня на день ожидаем рождение. Медиум одобрительно кивнул. — Что ж, тогда и тянуть нечего: я поговорю с Гейт, и если сочту, что она готова, попробуем глубокое сканирование. Что-то хотите спросить, Профессор? — Да. Вы не сказали, кого Город выбрал прототипами разума для этих грифонов. — Потому что с претендентами я разговариваю сам, и чем меньше народу о них знает, тем лучше. Вы же понимаете, Профессор, слухи всё равно просочатся. — Но ведь я непосредственно задействован на проекте и было бы справедливо… — О да, Профессор, вы непосредственно задействованы! Я сообщу вам второе имя после разговора с Гейт. А пока — свободны. Уже выйдя из кабинета, Профессор задумался: Медиум сказал «второе имя». Но чьё же первое? Всю дорогу обратно в Каланчу он восстанавливал в памяти прошлый их разговор о глубоком сканировании, но так и не припомнил, чтобы Медиум кого-то называл. Заинтригованный, Профессор перебрал в памяти всех, на его взгляд, более-менее подходящих для такой цели ребят из близкого круга Медиума и из тех, кто занимался внешними связями и benedicat acutifolia. Остановившись на троих претендентах, так и не смог выбрать двоих. Один — Вермут — руководил теплицами и вполне подходил для грифоньего разума. Двое остальных — Сметана и Блик — в чём-то сильны, но в другом, не менее необходимом, имеют пробелы, причём каждый в своём, и кого из них Городу выгоднее сделать грифоном — непонятно… — Интер-р-ресно! — пророкотал Профессор себе под нос, словно обращаясь к клубящемуся вокруг него туману. — Я думал, что достаточно хорошо понимаю тебя, но вот эта задачка для меня сложновата! Однако хотя бы с Вермутом я наверняка прав. Может, и Медиум не назвал его имени как очевидного, а я сперва не понял. — Он с лёгкой досадой пригладил на затылке и без того идеально причёсанные волосы. *** За пару дней в Творецке Гейт освоилась как у себя дома и уже успела назаказывать привычных ей атрибутов: на лице красовался агрессивный макияж, в брови и в носу вновь поблёскивали колечки пирсинга, на пальцах — массивные кольца-черепа, а вокруг запястий вились кожаные браслеты, ради которых приходилось поддёргивать до локтей рукава косухи, украшенной цепями, шипами и клёпками. Она так и расхаживала по Каланче: в этой своей бряцающей металлом кожанке, в высоких тяжёлых ботинках на толстенной тракторной подошве, в узком тонком топе на голую грудь, который скорее относился к нижнему белью, а не к спортивной одежде, и в кожаных штанах в обтяжку и с такой низкой талией, что, когда Гейт наклонялась, выглядывали не только её татуировки, но и лиловые кружевные стринги. Профессору это всё, конечно же, не нравилось, но он молчал, что ещё раз доказывало важность Гейт для него, а значит — и для Города. Он даже отстал от неё со своими извечными просьбами надеть белый халат, потому что на второй день Гейт надоело его занудство, и она-таки халат надела, проходив в нём по Каланче чуть больше часа. Проблема оказалась в том, что она наделатолькохалат (если не считать ботинок и браслетов). Разумеется, нараспашку. После такого представления оставшийся рабочий день Профессор провёл в своём кабинете, даже на обед не пошёл, и Раисмихална уже начала с воодушевлением планировать поминки, предположив, что того хватил удар. — Да вполне бы и запросто, что хватил! — отвечала она на фальшиво-укоризненные взгляды Стали. — Эта фиолетовая, хоть и тощая, и сохранилась сносно, но уж не молодуха, чтобы телесами своими сверкать, мужикам на воздымание, остальным на зависть! В её возрасте такие сверкания — стресс для окружающих, а не причина шаловливых фантазий. В ответ Сталь пыталась вложить во взгляд ещё больше укоризны, но Раисмихална лишь вздыхала: — Знамо бы дело, что этого отутюженного так легко извести, сама б уж давно заголилась! — Раисмихална! — с упрёком в голосе восклицала Сталь. — А что? От меня и эффекту больше бы вышло… — пожимала плечами Раисмихална. …Гейт, нагнав Хиддена в коридоре, крепко хлопнула его по плечу: — Ну что, как жизнь, малец? Он бросил на неё прохладный взгляд и ничего не ответил. — Дуешься, что ли? А то я тут уж чуть не неделю, а ты всё не дойдёшь поздороваться! Или Каланча большая, топать далеко? — Она пихнула его локтем, требуя ответа. — Боюсь тебя голой застать, — кисло ответил Хидден. — У меня психика не столь крепка, как у Профессора — сказываются травмы прошлого… Гейт расхохоталась, дважды хлопнув в ладоши: — Уел, пацан! Но надо же — уж где-где, а в Творецке никак не думала тебя встретить! — А где думала? — Хидден резко остановился и развернулся к Гейт лицом. — В тюрьме? — Зна-а-аешь! — протянула она, подбоченившись и нахально глядя ему в глаза — для этого ей пришлось чуть запрокинуть голову. — Зна-а-аешь, что я сдала тебя, да, пацан? — Меня чуть не взяли в «Логове». Кто же, кроме тебя? Гейт хмыкнула. — Но ты же ушёл? — Как видишь. — Ну а чо, хороша прятка от фараонов, — одобрила она. Хидден развернулся и пошёл дальше. — Да ладно тебе! — крикнула Гейт ему вслед. — Грешно обижаться, ты ж сам первый нас кинул! После того, что мы для тебя сделали, между прочим! После того, как мытебясделали! Хидден не отреагировал, будто и не слышал, с каким злым наслаждением она задела его за больное. Он знал: Гейт нужна свара, и она провоцирует. Она считала Хиддена их командным проектом, предметом, который обязан служить им верой и правдой — столько сил и старания в него вложено! Да ещё и быть благодарным, потому что они «мало того, что спасли сопляка от голодной смерти, так ещё из него равного себе человека сделали». И не могла простить, что он бросил их, разрушив все их планы. А теперь вот — ушёл от возмездия, скрывшись от фараонов в Творецке. Поэтому Гейт хотелось поквитаться хотя бы по мелочи, доступными сейчас способами: неприглядным скандалом и прилюдным полосканием грязного белья. Но Хидден ей такого удовольствия не доставил. — Неблагодарный ублюдок! — фыркнула Гейт себе под нос, но догонять Хиддена не стала. — Ничего, тут, говорят, каждому — по делам. Вот и поглядим, когда тебе твои аукнутся, умник! — Гейт, — окликнул её сзади мягкий мужской голос. — Чего тебе, Проф? — спросила она, всё ещё не отрывая взгляд от удаляющейся спины Хиддена. — Вечером задержитесь, пожалуйста. У меня к вам дело. — Горизонтальное, что ль, раз вечером после работы? — хохотнула Гейт. Обычно невозмутимо-доброжелательное лицо Профессора заметно скривилось. — Нас с вами ждёт Медиум. — Ого! — Гейт наконец-то соизволила развернуться к собеседнику. — Это местный главнюк, что ли? — Доверенное лицо Города, — поправил Профессор. Гейт опять хохотнула. — Ну пойдём, поглядим на это… лицо! — кивнула она, перекатив во рту внушительный комок жвачки. — И вот от этого, пожалуйста, избавьтесь, — Профессор указал пальцем на свои губы, имея в виду жвачку Гейт. — Хотя бы на время встречи. — От языка, что ль? — невинно вздёрнула брови Гейт. «Хорошо бы и от него тоже», — читалось на лице Профессора. — Вы же меня поняли, Гейт, — с лёгкой укоризной в голосе ответил он. — Да ладно, батя, не боись, паинькой буду! Даже куртку застегну, чтобы соски не торчали, — великодушно улыбнулась она, ковыряя Профессора наглым взглядом, словно пытаясь найти брешь в его самообладании.