— Ты обещала помогать. — Помочь — не значит переписывать за тебя. — Хм, выходит, ты хочешь, чтобы я сам решал, писал, читал, а ты за меня благодарность получала? Ловко, ничего не скажешь! Вошёл учитель. Еле протиснулся в класс. Мы оба примолкли. Пока он проверял по списку, Лали просунула руку с тетрадью под партой и бросила мне на колени тетрадь с заданием. Лали всегда сидит передо мной. Когда она на месте вроде бы ничего, но однажды, когда она заболела свинкой и целых десять дней не появлялась в классе, мне все десять дней казалось, что я один-одинёшенек сижу в чистом поле. Потом она пришла — и опять ничего, как будто её и нету. Учитель прошёл по рядам, проверил домашнее задание — кто как решил задачу. Заглянул в тетрадь к Лали, потом в мою и не пошёл дальше, опять вернулся к тетрадке Лали и только потом проследовал дальше. И когда я думал, что уже всё — пронесло и гроза миновала, именно тогда раздался голос учителя. Несмотря на то, что он огромного роста и очень толстый, говорит почти шёпотом. Но для меня всё равно его шёпот как гром. — Девдариани, к доске! Вот какое у меня счастье! Я услышал, но сижу, как будто в классе у нас не один, а два Девдариани. — Девдариани?.. — Здесь! — К доске! — Я с места отвечу, Селиван Калистратович. — К доске! Что мне оставалось делать? Я вышел к доске, волоча ноги так, как будто на них у меня висели кандалы или жернова. — Напиши условие задачи, которая была задана вам на дом. — На дом? — удивился я. — Да. — Но я же её решил. — Объясни товарищам, каким способом ты её решил. Что мне оставалось делать? Надо было писать то, чего я ни разу и в глаза не видел, и к тому же решить именно так, как решала Лали Чихладзе. Лучше бы мне вовсе не рождаться на свет! Я взял мокрую тряпку и стал тщательно протирать совершенно чёрную доску. Можно было подумать, что я хочу соскрести с неё краску. Слух у меня напряжён так, что, если б не мешала эта задача, которой занята моя голова, я услышал бы, о чём беседуют муравьи. Разумеется, учитель предупредил, чтобы не было подсказок, но страх перед моими кулаками действовал сильнее, чем его шёпот. То из одного угла, то из другого полетели, посыпались подсказки — слово, полслова и даже четверть слова. С грехом пополам я собрал из этих обрывков условие задачи: какой-то чудак имел в кармане девять и четыре пятых рубля. После выхода из магазина у него оставалось семь целых и одна четвёртая рубля. Поди и реши тут, сколько он потратил или почему не потратил все свои деньги. Могло же у него быть ровно десять рублей! Но разве мне повезёт в чём-нибудь… Или мог же он хотя бы потратить три рубля без дробей. А ещё бы лучше вообще всё до копейки. Видать, жила порядочная. Ведь в магазине чего только не продаётся! Да разве мне повезёт хоть раз! Увлечённый такими мыслями, я совсем забыл, что стою у доски, и нехотя сказал учителю: — Не считая какой-то мелочи, он потратил примерно три рубля. Ребята прыснули. Хоть бы и учитель засмеялся. Но учитель арифметики никогда не смеётся. Такое уж у меня счастье. После этого меня не донимали дополнительными расспросами. Двойку получила и Лали Чихладзе. После уроков она ревела, закрыв лицо руками. И чего, спрашивается, ревела? Ей только один-единственный раз не повезло. А я каждый день в таком положении. Ребята обступили меня, расспрашивали: помогли ли мне их подсказки, не сержусь ли я на кого-нибудь… — Ну что вы, наоборот! — успокоил я всех. — Во всём виноват учитель, и только он один. Что мы можем сделать против учителя, который нас невзлюбил! Даже если б я и был продавец того самого магазина из задачи, он всё равно остался бы недоволен моим ответом. Что ни говори, нет мне никакого спасения… МОЙ «ДЯДЯ» Давно уж я решил вздуть Джимшера Долаберидзе. Я прекрасно знаю, что это за фрукт и разбойник. Как он только посмел сказать: «Ничего ваш Каха не может». Такие букашки, как он, не имеют права даже произносить моё имя! Когда я думаю о нём, руки у меня сами собой сжимаются в кулаки. Сперва ему врежу по подбородку — вот так! Он пошатнётся, взмахнёт руками. Однако, может, ещё устоит на ногах и пойдёт на меня, но я отскочу, дам ему по шее, подставлю ногу и толкну как следует в спину. Тут уж он растянется у меня как миленький. Попробует, конечно, подняться, но уж лучше ему лежать и нюхать землю, тогда ему меньше влетит. А я скажу так, чтобы слышали все ребята: «Ну, всё, набегался, хватит!» «Ладно, Каха, хватит!» — сжалятся над ним ребята. «Молчать! — цыкну я на них. — Вы не знаете, что это за разбойник. Из-за него иногда меня ругают и проклинают на селе. Я слышал, и в былые времена часто грабили людей именем Арсена…» Нет, Джимшера я обязательно вздую. Таким, как он, нельзя давать волю. На одном из уроков у меня появилась прекрасная идея… Пожалуй, стоит создать отряд из пяти-шести стоящих ребят. Тогда я буду спокоен. Одному не только мне с моим везением, а даже Арсену туго приходилось. Я подыскал двух надёжных ребят из своего класса, тех, что сидят в конце третьего ряда — Дито и Вахтанга. Гиви — разиня, но он ведь растит для меня щенка. К тому же если его не направить, не сделать из него человека, он так на всю жизнь и останется разиней. Эти трое из моего класса. Но и ребят из параллельного тоже нельзя оставлять без надзора; сердце у меня и за них тоже болит. Трое мне подойдут: головастый Зура Чихладзе, Коки Богорошвили и Саргис Джикия. Правда, о Саргисе говорят, что он много о себе воображает, но это не самый большой недостаток. Зато лазает по деревьям как кошка, которая оставила в пасти у собаки клок хвоста. А Коки, когда стащит с бахчи незнакомого человека арбуз, краснеет, как сердцевина того арбуза. Совсем не знает хозяина бахчи, а всё равно краснеет. Такие ребята, если их не поддержать, могут вовсе от рук отбиться. И как в моём сердце умещается столько добра к людям, сам удивляюсь. После уроков я взял с собой Вато Швангирадзе и Дито Джишкариани и встретил с ними возвращавшегося из школы Зуру. — Зура! — Чего тебе? — Сейчас узнаешь! — сказал я и свернул с дороги. — Идём за мной. — Я не говорил, что ты фрукты воруешь. — Знаю. А ты воруешь? — Я? — Да, ты. — Не знаю. Может быть. — Джимшер Долаберидзе, например, хулиган и разбойник. А ты ни то ни сё. Он заставляет тебя разбойничать — значит, с него и спрашивать надо. — Верно. Это верно — во всём он виноват. — Мы хотим составить отряд. Ребята всей деревни просятся в него. Арчил обещает даже дуло от ружья принести. Но за ним замечено — он доносил учителям разное, а на таких людей положиться нельзя. — Элгуджа тоже ябеда, верно? — Нет, Элгуджа не очень. Но стоит его позвать на дело, он тут же за уроки хватается. — По-моему, он просто трус, — вроде бы поддержал меня Дито и поскрёб в затылке. Если у Дито Джишкариани в случае самой крайней необходимости спросишь что-то, он тут же начинает чесаться — чешет спину, пузо, затылок — и промолчит; но куда бы ты ни шёл, пойдёт за тобой как телёнок, и ещё, что самое удивительное, — он даже и не заглядывает в учебники. У каждого свои достоинства и недостатки. — Ты же знаешь, какие мы честные и порядочные ребята! — прямо перешёл я к делу. — Знаю! — огляделся по сторонам Зура; видно, собирался бежать. — Ну, а от меня вам чего надо? — Мы должны покарать зло! — Покарать? — удивился он.