— Это же его пёс. — Тьфу! — сплюнул я в сердцах. — А я-то думал, что твой… — Моя собака этому сестрой приходится. Моей, если хочешь, я даже лапу измерю и размер ноги тебе скажу… — Ничего… Они ведь от одних родителей? — воспрянул я было духом. Гиви пожал плечами. Вечером я всё-таки записал мерки на листке бумаги. И стал думать, кто же из деревенских псов мог оказаться отцом моего щенка. Стал вспоминать всех собак в деревне. С этими мыслями и уснул. С утра опять принялся чертить план конуры. Но разве у меня есть счастье? Во всём не везёт!.. Школьный звонок застал меня, когда я ещё спрыгивал с последней ступени лестницы нашего дома. Теперь классная руководительница пристанет ко мне после уроков: «Опять опоздал?..» «Да я…» «И почему ты такой неорганизованный, несобранный?..» «Да я…» «И уроки опять не выучил». «Если б вы знали, сколько у меня дел! Всё сразу не успеваю!» Но разве она поверит. Одно утешение: вы-то хоть теперь знаете, что я не вру, что я прав во всём. БУТХУЗ — Бутхуз! Эй, Бутхуз! — негромко зову я, прячась за кустами граната. Бутхуз — сын участкового агронома. У него такие уши, мимо которых нельзя пройти равнодушно — обязательно потянешь. Сейчас он скачет верхом на палочке. — Бутхуз! — опять зову я. Всадник так увлечённо объезжает «рысака», что ничего не слышит. Ему что! Он и поскакать может; счастливчик — его школа не ждёт. «Конь» у него с норовом. То переходит на галоп, то вдруг останавливается так неожиданно, что никакой наездник, кроме Бутхуза, пожалуй, и не усидит на нём. Такой непокорный норов «коня» даже мне трудно вынести, а о всаднике уж и не говорю. — Вот я тебя! Вот!.. — грозится мальчишка и лупит плёткой по торчащей между ног палке. Наконец побои надоедают обоим, и «конь» опять срывается на галоп и мчится мимо колодца в поле. — Бутхуз! — зову я на этот раз громче. — Кто-то зовёт тебя, сынок!.. Кто там? — выглядывает из кухни женщина в переднике; в руках у неё жёлтый мячик — тесто для кукурузной лепёшки. Я понадёжней прячусь за кустами граната: не хочу, чтобы мама Бутхуза увидела меня, даже когда обе её руки заняты тестом. Она возвращается на кухню, пошлёпывая будущую лепёшку. Бутхуз направил «коня» к калитке и стеганул его плёткой. — Бутхуз! На этот раз он услышал, развернул «коня» и поскакал вдоль ограды ко мне. — Ну и вынослив твой скакун! Не боишься, что от такой скачки у него жёлчь разольётся? — сказал я, когда он приблизился. Бутхуз натянул поводья и остановился. — Я к тебе по делу. Подъезжай поближе. — Не хочу… — замотал головой всадник. — Хе-хе-хе! — засмеялся я. — Подойди, новость сообщу. — А бить не будешь? — Ты что?! — возмутился я. — А в прошлый раз? Чуть уши не оборвал! — Вот ещё — вспомнил! А за что я тебя? — За то, что гвоздя тебе не принёс!.. — У него на глазах выступили слёзы. — Вовсе и нет. Я просто потянул тебя за ухо потому, что одно у тебя было меньше другого. Бутхуз потрогал свои уши и шагнул поближе. Но всё-таки держался на достаточном расстоянии, чтобы мне до него не дотянуться. Я как бы невзначай взглянул на их дом, недавно покрытый кровлей, и спросил: — Кончили стройку? — Нет, дядя Бесо хватил себя топором по пальцу. — Ох, и кто же тебе теперь сделает игрушечную арбу? — Он обязательно придёт. Ему руку вылечат, и придёт. — Меня как раз дядя Бесо и послал к тебе… — Он сам придёт, — упрямо повторил Бутхуз. — Даже если и придёт, не сможет сделать тебе арбу. — Нет, сделает. Он обещал. Двухколёсную. Тут я изобразил на лице огорчение, почти горе. — Бедняга дядя Бесо! Когда ему отрезали руку, он всё время кричал: «Погодите, я ещё не сделал для Бутхуза игрушечную арбу!» — Ему отрезали руку?! — Докторам нет дела до того, сделал человек арбу или нет! — вздохнул я и, заметив, что Бутхуз очень огорчился за своего дядю Бесо, извлёк из-за пазухи совершенно негодный фонарик и как бы между прочим подбросил его в руке. Бутхуз прижался к забору. Он не отрывал от меня глаз. А мне только того и надо было. Я разобрал фонарик, извлёк увеличительное стекло и приложил его к оскаленным зубам. Таких огромных зубов Бутхуз не видел, наверное, даже у лошади. С зубов я перенёс стекло на глаз, потом на мизинец, а после всех этих чудес наставил на кол ограды и прожёг сухую кору. Потом, не обращая внимания на протянутую через забор руку Бутхуза, я положил увеличительное стекло в карман и показал ему зеркальный отражатель, объяснил название маленькой лампочки — как она зажигается по ночам и светит, светит всю ночь напролёт. — Хочешь, одолжу тебе? — вкрадчиво предложил я. У Бутхуза округлились глаза. Он даже не заметил, как я вывернул из фонаря перегоревшую лампочку, а всё остальное быстро собрал и отдал ему. К вечеру всё было в порядке. Бутхуз в три приёма перетащил ко мне семь небольших досок, угольники и двадцать четыре гвоздя. Правда, из этих двадцати четырёх гвоздей три были гнутые, а один без шляпки. Разумеется, в результате он получил и перегоревшую лампочку. Ничего не скажешь — заслужил. Может, хоть в постройке конуры мне повезёт.