Илико обернулся. Постоял и побрёл дальше. Только я сделал несколько шагов за ним, как угодил ногой в какую-то яму и упал, но при этом не издал ни звука. Я лежал не шелохнувшись, смотрел и ждал: вот сейчас он встанет надо мной… Никого. В живот меня колючка колет. Полежал я, полежал, а потом махнул на всё рукой, вскочил — и опять за Илико. Одолел пригорок. Тишина. Ни звука. Побродил я, походил, потом подошёл к невысокой каменной ограде, заглянул за неё: среди огромных деревьев вроде стены дома белеют. Но… чу!.. Что это? Кто-то плачет. Да, да, плачет. Я приник к камням. Слушаю. Неподалёку от меня кто-то всхлипывает, еле переводит дух. И так меня это поразило, что я на какое- то мгновение всё позабыл: и Илико, и Джимшера, и Ломгулу — и подумал: сколько чего происходит на свете! Вот мы вершину хотим покорить, в столовой кто-то поёт, Илико куда-то бредёт среди ночи, а здесь кто-то плачет. — Саломе! — слышу вдруг я. — Я пришёл, Саломе… Я обратился в слух, но ответа от Саломе не было. — Саломе, погубительница моя! — Голос очень знакомый. — Ответь, Саломе! Что ты мне ответишь? — Это был Илико. Когда вслед за словами послышались рыдания, я испугался. «Неужели это Илико плачет?» Глаза у меня вылезли на лоб. — Саломе!.. — плакал он. У меня кожа покрылась пупырышками, как от холода. Илико плачет? Почему, о чём?.. — Саломе!.. — твердил и повторял он сквозь слёзы, а Саломе не отзывается. — Саломе, наш мальчик… — Голос у него сорвался, я не расслышал толком, что он сказал. — Наш Гела… «Что ещё за Гела? Сперва Саломе, теперь Гела. Во сне я, что ли?» Я перелез через ограду, сполз вниз. Мне было страшно, я весь дрожал, но всё-таки я шёл, чтобы подойти поближе и увидеть, к кому так безответно взывал Илико. Я перебрался через какой-то бугорок. Меня бросило в холод. Ещё бугорок — на этот раз меня бросило в жар. Я вскочил и тут же споткнулся, упал на большой плоский камень. Меня так и подкинуло — не касаясь ногой ни земли, ни камней, ни ограды, я вылетел оттуда… Оказывается, я был на кладбище. ГЕЛА Не помню, как я добежал до оврага, где оставались Джимшер и Ломгула. Но когда вдали замаячил огонёк в окнах придорожной столовой, я сразу успокоился и даже попытался отыскать на небе Большую Медведицу. Я присоединился к своим. Джимшер спал, а Ломгула не залаял при виде меня, а только зевнул и положил морду на лапы. Я лёг рядом с ними. Мне не спалось. Мысли мешались в голове. Ни одну я не мог додумать до конца — наверное, от усталости. Не помню, как и когда я уснул. Но помню, что во сне мне снился Илико. Он плакал и называл меня Гелой. Светало, когда я проснулся и растолкал Джимшера. — Вставай! Он сразу проснулся. — Тут неподалёку есть деревня, мы пойдём туда… Всходило солнце, когда мы поднялись в деревню. Но как быть дальше? С чего начать поиски? На наше счастье, встретился нам парнишка: идёт, обруч от бочки подгоняет. Я подозвал его и спросил, не знает ли он Гелу. — У которого волчок настоящий? — попробовал уточнить он. — Во-во, — кивнул я. — Это мой волчок. — Он тоже говорил, что не его. И никому не одалживал. — Правильно делал. Я предупредил его, чтоб не терял. — Не-е! — растянул парнишка. — Он его обменял на пистоны. А потом как начал палить — бах, бах, бах! — на всю деревню. Мать его сразу домой увела. — Нет, — сказал тут я, услышав, что у этого Гелы была мать. — Я ищу другого Гелу. — Другого? — задумался парнишка. — Да. У которого нет матери и отца… отца тоже нет. — У него и волчка нет. — Откуда ты знаешь? — Он сейчас на ферме. Ходит с такой большой палкой, коз пасёт. — А ферма далеко отсюда? — Вон там, за церковью. Когда мы поравнялись с церковью, я узнал места, виденные ночью, и подивился своим ночным страхам: сейчас, при свете дня, рядом с моими друзьями мне совсем не было страшно. Миновали мы церковь и кладбище, и впереди возникли такие красивые скалистые горы — одно загляденье! Я тут же подумал, что хорошо бы две из этих красивых вершин назвать нашими именами. Я стал высматривать самую красивую — так уж, видно, устроен человек. Если у меня будет своя собственная вершина и Лали захочет полюбоваться ею, должна же она ей понравиться. Мы сбежали вниз с горы, миновали луга и направились к стадам, пасущимся вдали. Но коз поблизости нигде не было видно. — Эгей! — слышу вдруг я. — Кто там орёт? — спрашиваю Джимшера. Он затенил рукой глаза. — Эй, ложитесь! Ложитесь, не стойте! Такая команда мне не по душе: я, понимаешь, именную вершину для себя подбираю, а тут — «ложись»! Но тут вижу, несётся на нас пёс, да такой, что перед ним от страху не только ляжешь, а нору себе выроешь, как мышь. Упали мы с Джимшером на траву, лежим не шелохнёмся. Огромный, лохматый пёс чуть не налетел с разгона на нас. Тоже остановился. Ломгула сперва упал на меня, а потом попытался под меня забраться. А псина стоит над нами, ждёт хозяина. Тут подходит к нам мальчишка. Ростом маленький, а походка как у взрослого. На плече у него большая палка. А на голове серая сванская шапка, того же цвета, что и его пёс. — Эй, ты! Не можешь быстрее ходить? Или думаешь, что у нас собаки нету? Уложил, понимаешь, на мокрую землю… — Я приподнял голову. Наш караульный зарычал и показал четыре зуба. Говоря по правде, и четырёх было вполне достаточно для того, чтобы я опять покорно распластался на земле. — Бурда, сюда! И, представьте себе, этот громила, этот похожий на медведя пёс тут же отошёл от нас и прилёг неподалёку от хозяина.