Тамара бросилась искать галоши. А её мать опять строго воззрилась на нас. И тут ей на глаза попался Ломгула, который, услышав строгий голос, залез поглубже под табурет. — Этому щенку чего ещё тут надо? Откуда взялся? — Тётя… — заговорил наконец я, — его надо было, конечно, оставить во дворе, но в такую погоду хозяин собаку не выгонит… — Может, ты его в постель мне прикажешь уложить? — Нет, что вы! Он и под кроватью хорошо поспит. — Пусть остаётся, мамочка… — Тамара поставила перед ней галоши. — Он такой мокренький, что, если его выгнать, обязательно простудится. — В доме собаке делать нечего! — отрезала мать и крикнула, глядя на нас — А эти чего у окна торчат? Не могут к огню сесть? — С этими словами она вышла в другую комнату и громко хлопнула дверью. Да, лучше б мы как-нибудь переночевали в нашем шалаше… Своё невезение я с удовольствием бы сжёг в камине, который горит перед белобородым дедушкой. Но потом эта строгая женщина собрала нам ужинать и, когда мы, скромно потупясь, присели к столу, цыкнула на нас: — Что это вы кривляетесь тут, как красотки! Ну- ка ешьте живо всё, что дают! Мы с Джимшером так и сделали. Ели всё, до чего только руки могли дотянуться. А я ещё при первой же возможности кидал куски под стол перепуганному Ломгуле. После ужина хозяйка не дала даже нам раззеваться, повела укладывать спать. И всё это делала, поминая недобрым словом наших матерей. — Идёмте, идёмте, чтоб им пусто было! Мы не могли ослушаться. Ломгула тоже потихоньку увязался за нами. Член правления не ушла из комнаты, пока не уложила нас обоих в постели, не подоткнула нам со всех сторон одеяла и ещё раз не обругала наших матушек. И, представьте себе, уходя, она не тронула даже забившегося под кровать Ломгулу. Мы с Джимшером долго не могли уснуть. «Неужели даже ночью, в туман и ливень, можно определять стороны света?» — думал я. А мы, если б не деревенский пёс, могли всю ночь носиться по лесу голодные, холодные и напуганные. — Джимшер! — позвал я. — Чего? — Ты не помнишь, куда ты положил учебник географии? — А на что тебе? — Надо бы нам завтра захватить его с собой. — Зачем? Своего, что ли, у тебя не было? — Был… был, да разве я знал… Разве учителя скажут и объяснят чего-нибудь толком!.. Вот бы Лали посмеялась, если б узнала, что я собираюсь украсть учебник географии!.. НА КЛАДБИЩЕ Надоело плутать по бездорожью. Мы выбрались на шоссе. По шоссе едут машины — грузовики и легковые, пыхтят автобусы, громыхают самосвалы. Пассажиры автобусов машут руками. Некоторые даже бросают нам фрукты в окно. Весело идти по шоссе. Иногда, когда дорога забирает в горы, можно догнать машину, повиснуть на борту так, что шофёр даже не заметит тебя, и проехать метров триста. Но потом приходится спрыгивать, потому что отставший Ломгула поднимает панику, а добежав до нас, набрасывается с ласками, словно год нас не видел. У придорожных родников задерживаемся — закусываем продуктами, набитыми в наши рюкзаки Тамарой и её строгой мамой, запиваем родниковой водой и листаем учебник географии, подаренный нам на память и для пользы дела. Оказывается, много чего надо знать тому, кто отправляется в путешествие. Я научился находить на небе Большую и Малую Медведицы и Полярную звезду и определять стороны света ночью при звёздах. …Вот опять вечер близится. Пора подумать о ночлеге, но поблизости не видно никакого села. Под открытым небом неохота оставаться — погода стоит неустойчивая. Солнце клонилось к закату, когда нас нагнала ползущая в гору, видавшая виды полуторка. Я подал знак Джимшеру, мы ловко повисли на кузове. И тут машина преодолела пригорок, дорога круто повернула, и мы помчались под гору. Ломгула с испуганным лаем кинулся за нами. Я ждал, что вот-вот опять начнётся подъём и на медленной скорости нам удастся спрыгнуть. Но машина мчалась всё быстрей и быстрей… Она словно радовалась, что наконец нашла среди этих гор ровную, прямую дорогу. Ломгула постепенно уменьшился, превратился в точку па дороге и совсем пропал из виду. Мы пронеслись по мосту. Я хотел было кинуться прямо в реку, но на большой скорости это было слишком рискованно. Потом мы нырнули в тень высоких деревьев и через минуту оказались в центре какого- то маленького городка. Машина затормозила так резко, что от заднего борта нас кинуло к кабине. Мы неслышно и ловко спрыгнули на землю и со всех ног бросились бежать назад. Бегу я, и так мне Ломгулу моего жалко, что прямо сердце кровью обливается! Бросил беднягу посреди дороги… Разве так настоящие друзья поступают? Да ещё не рискнул на мосту из машины выпрыгнуть. Может быть, он вовсе с перепугу с дороги сбился. И съедят его ночью волки… Прощай, мой верный друг! Много всяких трогательных воспоминаний пришло мне в голову за то время, что мы бежали назад. Раза два я даже чуть не прослезился. Выбежали мы на ровную дорогу, в начале которой отстал от нас Ломгула. Смотрим — никого не видать. Бросил я свой рюкзак на землю, сел рядом, чуть не плачу. А Джимшер свой рюкзак рядом кинул. — Погоди, — говорит, — я поищу! — и побежал дальше. Отдышался я, огляделся: сижу на окраине городка, в стороне от дороги за деревьями небольшая столовая виднеется, возле неё бочки из-под вина нагромождены. А дальше пустырь. И шоссе прямо от меня убегает, а по шоссе Джимшер скорым шагом идёт, всё уменьшается и уменьшается. «Не хватает мне ещё и этого друга потерять!» — подумал я, и не по себе мне сделалось. Неужели я такой ненадёжный в дружбе человек? Неужели я никогда не научусь беречь своих друзей?.. Совсем у меня скверно на душе стало. А что делать, никак не придумаю. Броситься вдогонку — можем и вовсе друг друга потерять. Ведь Джимшер помнит, в каком месте он меня оставил. Вдруг вижу — бежит назад мой дружок. Всё ближе, ближе… Я навстречу кинулся. А он бледный, лица на нём нет. — Каха! Каха! Там среди бочек лежит… А Ломгула… — никак не переведёт дух. — Кто лежит? Ломгула? — Нет, Ломгула над ним. — Живой? — Живой, подбежал ко мне, но потом назад к тому вернулся. — К кому? — Кто там среди бочек валяется. Подобрали мы свои рюкзаки и пошли. Свернули с дороги. Приблизились к бочкам, наставленным друг на друга. А там и впрямь среди бочек человек лежит. Живой. Дышит, ворочается. Даже иногда вроде пытается встать. Мы побоялись подойти к нему. Ломгула заметил нас, кинулся, затявкал. Но на полпути остановился, повернул назад и стал ласкаться к лежащему на земле. Я кликнул свою собаку. Признаться, меня немного задело то, с какой лёгкостью она променяла своего хозяина на кого-то спящего среди бочек. Ломгула подбежал ко мне, облизал, облаял радостно. И снова убежал. — Что такое? Я из-за него чуть с ума не спятил, с машины в реку хотел кинуться, готов был разреветься, а он видишь, что вытворяет? Не ожидал я от него такой неверности… Джимшер внимательно так на собаку смотрит и говорит мне: — Погоди, Каха… — Чего мне «годить»? Я сейчас всыплю этому щепку… — Тут что-то пе так… — многозначительно кивает мне Джимшер и бежит за собакой к лежащему на земле мужчине. — И ты туда же?! — крикнул я ему вслед и в сердцах махнул рукой — Ну и уходите оба! Видно, такая уж моя судьба: не видать мне верных друзей как своих ушей. Через минуту Джимшер опять появляется: — Каха! — Ну, что ещё? — Знаешь, кто там лежит?