Я направился к Гиви домой. Звал, звал — никто не откликается. Где-то за домом залилась лаем собака. Наверное, мамаша моего Ломгулы. Вот и между ними тоже не больше сходства, чем между Гиви и его дедушкой- кузнецом. — Кто там? — слышу наконец из-за калитки. — Это я, Кахабер Девдариани! — Тебе Гиви, что ли? Его нету дома! По голосу узнаю младшего брата Гиви — Гаджи. — А где он? — бросаю в калитку, потому что хитрюгу Гаджи всё ещё не видно. — С дедом ушёл… До вечера не вернутся. — Покажись, если тебе не очень трудно. Дело у меня есть… — Я просунул нос в щель в калитке. Неподалёку от калитки прислонены снопы сухой кукурузы. И вот оттуда-то вылезает маленький чертёнок— ну вылитый его дед: шустрый, жилистый. В руках у него садовый нож и длинный тонкий кол. Этот на год младше Гиви и ростом не вышел, но если такого потеряешь в непролазном лесу, он раньше тебя домой вернётся да ещё заблудившегося чёрта домой приведёт. — Что за дело? — спрашивает, а сам продолжает палку свою стругать. — Твой дед больше не работает кузнецом? Или как понимать? — Кто тебе сказал? — Кто сказал? — обозлился я. — А чего говорить? Вон на кузнице пудовый замок висит. — А сегодня выходной. Забыл? Чёрт возьми! Я и в самом деле забыл. — Значит, отдыхает? — А что? Не на тебя же ему любоваться. — Это верно, чего на меня любоваться. Рабочий человек, ему и отдохнуть не грех, — согласился я. С таким чертёнком лучше добром дело вести. Иначе его не уговорить. — А что это ты мастеришь? — Силки для птиц. — Силки?! — решил я возмутиться. — Ты, как видно, собираешься уничтожать ни в чём не виновных и полезных птиц. — А ты что, не ловил никогда птиц, что ли? — Похоже, он немного растерялся от моего вопроса. — Кто? Я ловил птиц? Да я им дома и скворечники строю. Как по-твоему, если птицы в наших лесах переведутся, я за них щёлкать и заливаться буду и жуков-червяков уничтожать? А? Гаджи пожал плечами и хотел что-то возразить, но я не дал ему и слова вымолвить. — Ты, я вижу, птах несчастных не жалеешь. Небось и ласточкины гнёзда из-под крыш сбиваешь и неоперившихся птенцов живьём глотаешь? Это я здорово придумал! От такого страшного обвинения даже он вздрогнул — перепугался. Но сбить с ног противника — половина дела, надо положить его на лопатки, припечатать к ковру. — Я это пока что тебе говорю… Но не только тебе— я всем скажу, на всю деревню растрезвоню! — повысил я голос. — Ты разбойник и хулиган, и недолго тебе ещё безобразничать! Я с твоим вожатым поговорю, с классным руководителем. До директора школы дойду!.. — На что тебе сдался мой брат! — прервал он меня и хитро так прищурился. — «На что, на что»! Соскучился я по нему, вот на что… — Соскучился, говоришь? — И в сощуренных глазах у него чертенята запрыгали. — Да, соскучился. Я ведь не такой бессердечный, как ты. — И по дедушке тоже соскучился? — Чего по нему скучать. Он мне не ровня… — слегка опешил я от его вопроса. — У меня дело, понимаешь? — Что же ты Гиви ищешь? Разве он кузнечное дело знает? Ему дашь чего-нибудь от кузницы до дому донести, так он по дороге потеряет. «Да-а, этот чертёнок почище меня вырастет!» — с уважением подумал я. — Тут мне выковать кое-что надо, твоя помощь требуется, — сознался я наконец, решив, что с этим пострелёнком лучше действовать в открытую. — Я тут санки новые придумал. — Санки есть санки. Что можно нового придумать? Летать-то они у тебя всё равно не станут. — Полететь, конечно, не полетят, но техника сам знаешь, как вперёд шагнула, а санки какие были, такие и остались. Хорошо бы, подумалось мне, хоть чуточку их усовершенствовать… — Ну и что ты придумал? — Да пока решил хотя бы тормоз им приделать. Не то иной раз так разгонишься, что сам видишь — не к добру дело идёт, а никак не притормозить. — Подожди тут! — сказал он мне и пошёл к дому. Пока он ходил, мне столько отличных выражений в голову пришло, какими я мог бы отчитать-отругать его. Я раздумывал, выпалить ли ему всё, но он вдруг появился с ключом от кузницы в руках. Мы развели огонь в горниле. Потом две полные лопаты мокрого угля сверху насыпали. Я говорю ему: мол, угли- то мокрые, погасят огонь, а он уверяет, что мокрый уголь лучше горит. Поставил меня к мехам: — Качай! Пфф! — зашипело под кучей угля. Дым повалил такой чёрный, что нам друг друга не разглядеть. — А говорил — погаснет!.. — Ещё немного… Ещё немного — и из-под горки угля пробились тонкие язычки пламени. Ещё немного, и запылал костёр. Дым рассеялся. Я отыскал железку нужного мне размера и протянул её Гаджи: — Надо бы её вот тут вот согнуть слегка и заточить. Я взял железку длинными щипцами и сунул головкой в горн. Гаджи достал с полки молоток, а мне кивнул на молот и пояснил: — Когда я положу раскалённое железо на наковальню и пристукну его молотком, ты следом за мной лупи молотом. Потом опять я, и опять ты. Так друг за дружкой и будем стучать: пам-бам, пам-бам. Понял? — Оказывается, это плёвое дело! — воскликнул я и собрался было вынуть из горнила кусок железа, но… но я вытащил только щипцы. Изумлённый, я оглянулся, отложил щипцы и попытался заглянуть в сердцевину огня. Гаджи засмеялся: — Ты него ищешь? — Как чего? — Железку свою, что ли? — А чего ещё, балда? — Я стал ворошить в огне ломиком. — Брось, она же расплавилась. Лучше найди новую. — Как это расплавилась? — Так. Разве ты не знаешь, что сталь плавят. Во второй раз мы уже не дали железу утечь из рук. Но долго колотили невпопад. Я то бил мимо, то по молотку Гаджи, а то и по пустой наковальне. А раз я так неловко хватил, что сломал молоток Гаджи. — Заснул ты, что ли! — кричу ему. — Чего молоток не убираешь?