Связи нет. Глупо, глупо куда-то бежать, убеждаю я себя. Но просматриваю возможные маршруты до сектора Рыб. Она со всем справится, говорю я себе. И одновременно рассчитываю, за какое время у меня получится одолеть сто семьдесят световых лет. Ты — идиот? — спрашиваю я себя. Не можешь потерпеть? И связываюсь с четырьмя транспортами, идущими к транзитному узлу, выясняя, какой может взять меня на борт. Три отпадают сразу. Два не приспособлены для перевозки человеческих особей. Экипаж третьего готов разместить меня в контейнере с замороженным мясом. Если, конечно, я обеспечу себя достаточным запасом кислорода… Четвертый транспорт, пузатый пассажирский шонгэн с непроизносимым названием, имеет буковку «м» в трек-листе, то есть, принадлежит маддирцам. Мы замирились совсем недавно, лет тридцать назад, и отношения между Маддир-Эт и Содружеством все еще оставляют желать лучшего. В сущности, купив место на шонгэне, я рискую быть «по ошибке» выкинутым в космос. Но другого выхода у меня нет. Никто под меня и мои страхи прыжковый корабль в центре не выделит. Получив заказ на кислородную капсулу, капитан шонгэна тут же требует соединения. Я разворачиваюсь к монитору. Как и все маддирцы, капитан похож на ящерицу ростом со среднего человека, помещенную в гофрированную банку с отверстиями для головы и передних конечностей. На сером лупоглазом лице его выступает розовый узор удивления. Он прищелкивает широкой пастью, и переводчик шепчет мне в ухо: — Вы — человек. — Несомненно, — отвечаю я. Маддирец слушает короткие пощелкивания переводчика. Чешуйки на его лице белеют, когда он пытается взять себя в лапы. Наверное, в знак дружбы я мог бы поделиться с ним копией «успокоительного» списка Жорика. — Вы хотите лететь до Каэр-Натха? — спрашивает капитан шонгэна. — И даже дальше, — говорю я. — Зачем? — Есть тот, кто нуждается в моей помощи. Маддирец зеленеет от уважения. — Это я понимаю, — пощелкивает он ороговевшими пластинками языка о свод пасти. — В этом мы похожи. Я выписываю себе командировочный трек, подбираю необходимое оборудование, робера-помощника и отправляюсь на шонгэн. Связи с Иркой нет как нет, и это заставляет меня торопиться. Я лечу, милая! * * * Ни для кого не секрет, что раньше кислородные капсулы в маддирских кораблях использовались для транспортировки пленных. Они узки, как пеналы. У них круглое окошко на створке — заглядывай не хочу. В сущности, весь путь до транзитного Каэр-Натха я провожу под пристальным наблюдением взрослых и не очень взрослых маддирцев. Кто-то из них коричневеет от презрения, кто-то, как кровью, наливается злостью. Дети желтеют от любопытства, указывая на меня суставчатыми лапками. Я так и слышу, как им в прищелкиваниях объясняют: если оторвать человеку конечность, то новая у него не отрастет. Но и умрет он не сразу. Поэтому лучше отрывать голову. Впрочем, мне не страшно. Все время на шонгэне я провожу за тем, что рассматриваю изображения Ирки на планшете, роюсь в технической документации модуля, ищу места быстрого доступа, изучаю возможные поломки и способы их устранения. Щиты, контуры экранирования, закороченные участки… Прыжок (или переход, все называют это по-разному) застает меня за виртуальной распаковкой монтажного энергостола. Несколько мгновений я уверен, что кто-то проделал во мне дыру, и в нее, как в бездну, растягиваясь в тонкие молекулярные нити, проваливаются глаза, язык, пальцы, слова и мысли. Потом все возвращается на место, но еще час или два я чувствую, будто обратная сборка произошла с изъяном. Это знакомо всем, и многие из-за этого не переносят межпланетные путешествия. Перед самым спуском на Каэр-Натх (мы уже прошли орбитеры и причальные бакены) ко мне стучится капитан и, высокопарно пощелкивая, дарит сувенир на долгую память — стилизованное чешуйчатое яйцо на подставке, исцарапанной маддирской вязью. Я принимаю с благодарностью. — Могу ли я взглянуть на того, ради кого вы выбрали мой шонгэн? — спрашивает капитан. — Конечно. Я показываю ему Ирку. Маддирец смотрит долго, смотрит на нее, на меня, снова на нее, словно сравнивает. Все, что выдает его лицо, — это несколько крапин недоумения. — Это она? — уточняет он. — Да, — отвечаю я. Далее следуют категоричные щелчки: — Нет, мы никогда не поймем друг друга. Улыбаясь, я жму плечами. * * * Каэр-Натх — большой транзитный узел. Здесь специализированные сектора ожидания, торговый рынок и настоящая выставка кораблей — от легких одноместных флапов дьи-ха до монструозных шлюпов коваки. Впрочем, смотреть на них мне некогда. Я сканирую трек-листы ближайших отправлений. Робер, навьюченный ремонтным оборудованием, безмолвно присутствует рядом. Когда я восклицаю, обнаружив, что тишинский хаалаван отменил прыжок на Ка-Такет, он поворачивает ко мне приплюснутую голову и удивленно выдвигает ряд объективов. Возможно, ищет, что во мне испортилось и как это быстро починить. — Мы в заднице, мой друг, — говорю я ему. Робер встречает известие стоически. Все, что не имеет отношения к адресованным ему командам, оставляет его равнодушным. Связи нет. Я пытаюсь соединиться с Иркой по выделенному каналу, но получаю в ответ лишь возмущенное шипение помех. На кластере ЦСО в логах я нахожу коротенькое послание. «Иг…». «Иг…» и все. Что-то она хотела сказать мне, чем-то поделиться. Возможно, буря оказалась не такой уж и безобидной. Возможно, она в опасности. Я чувствую, что задыхаюсь. Потерпи, моя милая, потерпи! У меня, видишь, тоже не все складывается. Я смотрю на робера — двоих нас не хватит угнать прыжковый корабль. Думай, Игорь, думай! А если попробовать через Бахуту в секторе Кассиопеи? Тоже крупный порт, до тысячи стартов-посадок в стандартные сутки, с него кто-нибудь обязательно пойдет на Алларик, что на краю Персея, а там и Циста, и Куотта-Нге, и Фферн-58. Точки переходов в созвездии Овна закрыты из-за гугонов и дивноразума, не поделивших несколько окраинных планетных систем. Но остаются Ти-О и Жуткая Эча в секторе Тельца, через них я вполне могу попасть в Оотукан, а из сектора Кита добраться до Рыб — раз прыгнуть. По времени же… Занявшись подсчетами, я получаю двадцать пять стандартных суток. Рекорд! Это если все сложится и мой командировочный трек выдержит траты. О возвращении обратно я не думаю. В крайнем случае, подам аварийный сигнал из Иркиного модуля. Спас-служба у нас замечательная, месяца через три где-нибудь подберет. Уж это время мы с Иркой на ее запасах протянем. Я веселею. — Что есть до Бахуты? — спрашиваю я, зайдя в кабинку заказа. Робер топчется рядом. Рейс для меня находится всего один, но и того мне довольно. Кычгольмский ойякан-гокан, набитый разношерстными пассажирами, принимает меня на борт. Правда, места мне приходится купить все-таки два. * * * Ирка как-то рассказывала мне, что раньше, до Содружества, до первых колоний и, кажется, даже до орбитальных полетов (представить страшно, да?), людей перевозили по миру на убогих деревянных кораблях, где им отводилось одно помещение-трюм на всех. Одно. Оторопь берет. И десятки, а, может, и сотни путешественников вынужденно делили между собой тесное пространство — ни возможности уединиться, ни нормально поспать, ни выйти наружу. Только оказавшись внутри, я понимаю, что ничего нового во Вселенной изобретено быть не может! Ойякан-гокан — просто космическое воплощение одного из тех древних кораблей, что когда-то бороздили океаны Земли. Верхняя палуба предназначена для экипажа. Нижняя — для всех остальных. Мне с робером полагаются две скамьи, но одна уже занята семейством паххакидов, которые очень недружелюбно относятся к любому посягательству на их собственность. Они, стрекоча, наскакивают на меня всем своим волосатым прайдом, едва я заикаюсь о том, чтобы они подвинулись. Конфликтовать мне с ними не хочется, поэтому уединение на оставшейся свободной скамье кажется мне разумным выбором. Глава семейства еще какое-то время смотрит на меня десятком крохотных глазок сквозь визор продолговатого шлема, а я изо всех сил изображаю спящего. Как ни странно, мне удается задремать среди шума, гама и мельтешения множества разумных существ. Даже то, что ойякан-гокан, добираясь до точки прыжка, трясется и дребезжит плитами внутренней обшивки, не может мне помешать. Во сне я вижу Ирку. Модуль стоит на взгорке, и слепяще-белая, в косматых протуберанцах звезда медленно всплывает над ним, растягивается вширь, занимая все обозримое пространство. Воздух гудит и дрожит от накопленного электричества. Буря. Буря! Огромные ветвистые молнии с треском начинают бить в модуль, испытывая его на прочность. Ж-жух! Ж-жух! — Ирка! — кричу я. — Держись! И, кажется, босой бегу по красному песку. Мне остается одолеть метров двадцать, когда рядом со мной в шелестящем воздухе проносится разряд. Я подлетаю вверх, плюхаюсь со скамьи на пол и понимаю, что причина моего падения находится в реальности.