– И, пока рана будет заживать, твое тело будет производить больше крови. Но если рана слишком большая и глубокая, если ты потеряешь слишком много крови и твой организм не сможет ее восстановить, чтобы было, чему течь по твоим венам, – ты умрешь. – Я знаю, как это работает, – ворчу я. Он сердито смотрит на меня и снова проводит пальцем по моей руке. На этот раз я не могу сдержать дрожь. – Для фейри магия – то же самое, что для вас кровь. – Я не понимаю. У вас нет крови? Но ведь это не так. Я видела, что у Себастьяна есть кровь – и иногда лично залечивала его небольшие раны. – У нас есть кровь, но лечит нас магия, которая течет по нашим венам. Она, а не кровь, сохраняет нам жизнь. Тебе дает жизнь твоя кровь. А нам – наша магия. Он смотрит на мои губы, и у меня перехватывает дыхание. Он отпускает мою руку так же внезапно, как схватил, и отступает. Глядя в окно, он убирает волосы с лица, как будто готовится к тренировочному бою. – Это не самая точная аналогия, но лучшая, которую я могу подобрать. Магия не бесконечна. Она связана с нашим источником жизни. Чтобы не перегружать себя, мы должны знать, какие у нас способности. Магия фейри должна восстанавливаться подобно тому, как восстанавливается в организме кровь. Сколько магии фейри может потратить без потерь и регенерировать, зависит от его силы. – А что происходит, если фейри теряет силу слишком быстро? – В большинстве случаев мы теряем сознание, прежде чем получаем долговременный урон, но если лимит магии истощать намеренно… – он поворачивается ко мне, и в его прекрасных глазах появляется что-то похожее на печаль. – Если расходовать магию слишком быстро, фейри может умереть от использования своей магии? – Это выбор. Магический акт, столь великий и столь дорогой для фейри, что оно должно того стоить. – Ты думаешь, я могу умереть, если буду слишком быстро расходовать свою магию? Он наклоняет голову набок и изучает меня. – Ты еще не начала постигать глубин своей силы. Тень в моей руке лопается, как пузырь, и распадается. Финн оглядывает меня с ног до головы и с отвращением качает головой. – Просто поразительно, как мало ты пользуешься своим даром. Твоя сила огромна, как океан, и ты ограничиваешь себя тем, что можешь держать в руке. – Я делала то, что меня попросила сделать Прета. – И у тебя не получилось, – рычит он. Я вижу, как раздуваются его ноздри. – Чего ты от меня хочешь? – я цепляюсь за свое раздражение. Меня куда больше устраивает вражда между нами, чем те… другие чувства, которые я начинаю из-за него испытывать. – Ты пришел помочь или просто решил меня поунижать? Он складывает руки на груди. – Прекрасно. Покажи, на что ты способна. Не эту горстку тени. Впечатли меня. Я поднимаю ладони, чтобы показать, что не знаю, как выполнить его просьбу, но он фыркает. – Комната наполовину погружена в тень, – говорит он. – Хватит мусолить. Просто покажи мне, на что ты способна. Я отхожу в тень, сосредотачиваюсь и пытаюсь заставить свои пальцы то появляться, то исчезать. Но я чувствую – всегда чувствую, когда он близко, – как сила закипает у меня в крови и жаждет вырваться наружу. – Скажи, что мне делать. – Ты борешься с ней. Просто позволь ей течь. Я смотрю на свою руку и пытаюсь… не пытаться. Когда темнота снова начинает мерцать, я рычу от отчаяния. – Кажется, мне и правда становится хуже. – У меня есть идея, – говорит он, выглядывая в окно. – Иди за мной. Не оборачиваясь, он идет на улицу – но не через парадную дверь, через которую мы с Претой каждый день заходим в дом, а к заднему входу, которым, как мне казалось, никогда не пользовались. Я следую за ним через заставленный мебелью внутренний дворик, вниз по тускло освещенному переулку, мы обходим несколько зданий. Когда он наконец останавливается, мы оказываемся на огромном кладбище. Вечер ясный, и ряды могильных плит красивы, хоть и немного мрачноваты. – Почему здесь? – спрашиваю я. Финн отводит взгляд от стаи парящих в небе воронов и поднимает бровь. – Это ты скажи. Потому что мне комфортнее всего на улице. Потому что надвигающаяся темнота ночи всегда необъяснимым образом придает мне уверенность. – Потому что ночь питает мою магию? Он пожимает плечами. – Что ты чувствовала раньше, когда у тебя получалось пользоваться своей силой? – Гнев? Отчаяние? Я не знаю, – я прикусываю губу и смотрю на него из-под опущенных ресниц. Ненавижу чувствовать себя дурой. – Магию можно творить с помощью гнева? Он пожимает плечами. – Конечно. Это более слабая эмоция, но все же гнев является функциональным катализатором для менее значимой магии. А чтобы получить доступ ко всей глубине твоих сил, одного гнева недостаточно. Я закатываю глаза. – Полагаю, ты намекаешь, что, чтобы творить магию, мне нужна любовь? В его серебристых глазах вспыхивает искра, а губы растягиваются в улыбке. Я потрясена. Кажется, я впервые вижу, как он улыбается – и делает это без издевки. Он… потрясающий. Я не хочу этого замечать, но эти острые скулы и завораживающие глаза, полные губы, которые приоткрываются, когда он смотрит на меня… Красоту Финна не заметит только слепой. – Можно сказать, что обладание полной магической силой чем-то похоже на любовь, – говорит он. – Но больше всего… – он прикрывает глаза, двигает пальцами и делает глубокий вдох. – Больше всего оно похоже на надежду. – Тогда я обречена. Он открывает глаза и раскачивается на пятках, изучая меня. – Почему? Я качаю головой. – Я ни на что не надеюсь. Это пустая трата времени. Более того, это опасно. Он наклоняет голову набок. – А вот тут ты ошибаешься. Что действительно опасно, так это отсутствие надежды. Я вздыхаю. – А если надеяться не на что? Его губы дергаются и снова растягиваются в насмешливой усмешке. – Ты лжешь мне – или и себе тоже? – Я не лгу. С его губ срывается усмешка. Этот урод смеется надо мной. – Ты живешь во дворце, ищешь реликвии Неблагого двора, умудряешься остаться собой в этом двуличном дворе. Приходишь сюда и тренируешься до потери пульса. Зачем ты это делаешь? – Чтобы спасти сестру. Он поворачивает руки ладонями вверх, как бы желая сказать: «Ну вот». – Это не одно и то же. Мной движет логика, а не отчаяние. – А кто сказал, что надежда должна быть отчаянной? – Он делает шаг вперед и берет меня за руку. Наша связь теперь становится очевидной – небо темнеет, на нем появляются звезды. Я ахаю. Темнота успокаивает мою истерзанную душу и заставляет сойти на нет мою тревогу, даже несмотря на то, что я понимаю, что это не ночное небо, а всего лишь окружающий нас пузырь. – Как красиво, – говорю я. – Ты сделал так, что оно стемнело. – Она внутри тебя, – он говорит мягко, почти печально. – Это не моя сила. А твоя. Я – всего лишь проводник, инструмент, который открывает дверь. А ты, черт побери, сама себе мешаешь.