Да нет же, воюем. Это внезапное озарение стало для Джульетты ушатом ледяной воды, и ее объял могильный холод. Она уткнулась лицом в изгиб между шеей и плечом Ромы, заставляя себя не плакать. Рома почувствовал эту перемену еще до того, как ее осознала она сама, и обнял ее. – Что ты делаешь, Рома Монтеков? – хрипло прошептала Джульетта. – Что ты творишь со мной? Неужели ей недостаточно той, первой игры с ее сердцем? Разве один раз он уже не разорвал ее надвое и не скормил волкам? Рома молчал. Джульетта ничего не могла прочесть по его лицу, когда подняла голову и посмотрела на него, широко раскрыв глаза. Она резко отшатнулась и быстро вскочила на ноги. И только сейчас Рома отреагировал, сжав ее запястье и прошептав: – Джульетта. – Что? – прошептала она в ответ. – Что, Рома? Объясни мне, что происходит между нами, ведь четыре года назад ты ясно дал мне понять, кому верно твое сердце. Мне что, надо держать тебя на прицеле, пока у тебя не останется иного выбора, кроме как признать, что ты опять играешь со мной… – Я с тобой не играю. Джульетта выхватила пистолет, спрятанный где-то в складках ее платья, другой рукой сняла его с предохранителя и прижала дуло к нижней части его челюсти – к той мягкой плоти, которой ее губы касались всего несколько минут назад, – а он только поднял подбородок, так что давление дула стало менее заметным и больше похожим на поцелуй. – Я не могу этого понять, – выдохнула она. – Ты уничтожаешь меня, а затем целуешь. Ты сначала даешь мне причину ненавидеть тебя, а затем причину любить тебя. Это ложь или правда? Это хитроумный ход или это твое сердце тянется к моему? Его пульс был таким частым, что Джульетта чувствовала удары сердца, поскольку стояла над Ромой, держа руку совсем близко к его шее. В маленькое окошко светила луна, освещая тело Ромы, его обнаженные плечи, его обнаженные руки, которые не двигались и не пытались помешать Джульетте лишить его жизни. Она могла нажать на спусковой крючок. Могла избавить себя от той муки, которую несла с собой надежда. – Тут не может быть одной правды, – хрипло ответил Рома. – Ничто никогда не бывает таким простым. – Это не ответ. – Это все, что я могу тебе дать. – Рома поднял руку и обхватил пальцами ствол ее пистолета. – И единственное, что ты готова услышать. Ты разговариваешь со мной так, будто я по-прежнему тот человек, который предал тебя четыре года назад, но это не так. И ты тоже не та Джульетта, которую я любил. Пистолет находился в руке Джульетты, но она вдруг почувствовала себя так, будто пуля угодила в нее. В «Мантуе» теперь царила тишина, рейд завершился, и муниципальные полицейские уехали. – Почему? – прохрипела она. Это был тот вопрос, который ей следовало задать четыре года назад. Тот вопрос, который все эти годы давил на нее, камнем лежал на ее сердце. – Почему ты напал на близких мне людей? Рома закрыл глаза, как будто ждал пули. – Потому, – прошептал он, – что у меня не было выбора. Джульетта убрала пистолет и прежде, чем Рома смог сказать что-то еще, выбежала вон. Глава тридцать Джульетта глубоко погрузила обе руки в плодородную почву и сжала пальцами садовый перегной. Она работала на разбитых перед домом цветочных клумбах с самого рассвета, рассчитывая избавиться от мучающей ее головной боли с помощью звуков природы и солнечных лучей. Но, судя по ее хмурому виду, боль не отступала. Когда она трудилась в саду в детстве, очищая почву клумб с помощью сухих цветочных лепестков, зажатых в кулаках, это означало, что она не в духе и пытается избавиться от накопившейся в ней агрессии с помощью работы, а не с помощью пуль. Среди Алых это стало чем-то вроде городской легенды – если заговоришь с Джульеттой, когда в руке у нее растение, то пеняй на себя. После того как в саду умерла Али, никто больше не занимался им. Джульетта сделала глубокий вдох и, развернув маленький фиолетовый гиацинт, аккуратно опустил его в выкопанную ямку, затем, чтобы не дать цветку упасть набок, наполнила ямку землей. Вот бы можно было так же заполнить и ту пустоту, которая образовалась в ее сердце. Заполнить ее плодородной землей, чтобы на ней выросли и зацвели розы. Может быть, тогда она перестанет снова и снова слышать в своей голове голос Ромы, занимающий все ее мысли. Ее колени были покрыты свежими ссадинами. Она упала в полукилометре от «Мантуи» и какое-то время лежала на земле, чувствуя под своими ладонями гравий и не мешая своему платью впитывать дождевую воду и грязь. Всю дорогу до дома ее израненные колени болели, но сейчас эта боль успокаивала ее, как и прохлада земли, как и утреннее солнце, согревающее ее лицо, как врезающиеся в ее кожу мелкие камешки и обломки веток – все это успокаивало, все это было хорошо. Это все, что я могу тебе дать. Во всем этом не было никакой логики. Если Рома Монтеков все эти годы не испытывал к ней ненависти, то почему он притворялся, будто ненавидит ее? А если он ненавидел ее все эти годы, то почему он притворялся, притом с такой мукой в голосе, будто он так же страдал от своего предательства, как и она сама? У меня не было выбора. Джульетта испустила вопль и впечатала кулак в землю. Две служанки, работавшие неподалеку, вскочили и бросились прочь, но Джульетта не обратила на них ни малейшего внимания. Да сколько можно? Ведь четыре года назад она делала то же самое, что делает теперь – сопоставляла дела Ромы и его слова и не могла понять, почему – почему – он ее предал, хотя говорил, что любит ее. И сейчас она тоже не могла его понять, не могла соотнести его тягу к ней с ненавистью, которую он должен был испытывать, не могла постичь эту печаль в его глазах, когда он говорил о том, что она стала другой Джульеттой, холодной Джульеттой, на которую ему тяжело смотреть. Тут не может быть одной правды. Ничто никогда не бывает таким простым. Джульетта схватила лежавшую рядом с ней лопату, и бушующий в ней гнев достиг апогея. Сажать цветы – это детская игра. Встав с колен, она подняла лопату и с силой всадила ее в клумбу, над которой работала последние часы. Снова и снова лопата вонзалась в клумбу, пока все цветы не были изрублены на куски и их лепестки не усеяли черную землю. Кто-то позвал ее издалека, и звук ее имени взбесил ее еще больше, взбесил так, что она повернулась и атаковала первое, что попалось ей на глаза – тонкое деревце, которое было вдвое выше, чем она. Подняв лопату, она принялась колотить ею по его стволу. – Джульетта! Кто-то перехватил лопату. Повернувшись, Джульетта увидела Розалинду, ее изящная рука с наманикюренными ногтями твердо удерживала черенок лопаты, не давая Джульетте нанести по деревцу еще один удар. – Какая муха тебя укусила? – тихо спросила Розалинда. – Ты что, сошла с ума? – Оставь меня, – резко ответила Джульетта, выдернула лопату из руки своей кузины и торопливо вошла в дом, оставляя грязные следы по дороге в свою спальню и ничуть не тревожась об этом. Здесь она вытащила из гардероба свое самое унылое и бесформенное пальто и надела его, закрыв свое платье, скрыв свое лицо и вообще все, что могло бы выдать ее социальный статус. Подняв капюшон, она спрятала и волосы, хотя в этом не было нужды, поскольку сегодня она не воспользовалась помадой и не стала укладывать их фирменными волнами. Вместо этого волосы щекотали ее шею. Сжав одну из прядей над своим ухом, она дернула ее, словно затем, чтобы проверить, реальны ее волосы или нет. Она вышла из дома, глядя прямо перед собой и всего один раз оглядевшись по сторонам. Следят ли за ней? Ей было все равно. Ее сердце воинственно стучало, а руки она сжала в кулаки, чтобы не позволить пальцам дрожать. Джульетта всегда гордилась тем, что ей дороги ее приоритеты, знала, на что надо ориентироваться, что нельзя упускать из виду – так путешественники ищут на небе Полярную звезду. Важнее всего для нее были ее город, ее банда, ее семья. Ее семья, ее банда, ее город. Но может ли путешественник найти на небе Полярную звезду, если мир перевернулся вверх дном? Джульетта шла все дальше и дальше, дошла до Бунда и стала обходить беспорядочно пришвартованные моторные лодки. Может, перестать идти прямо и вместо этого свернуть в сторону? Она могла бы просто шагнуть с пристани в воду, превратившись в очередную утерянную единицу товара, очередную цифру в графе убытков. Миновав Бунд и выйдя за пределы Международного квартала, она наконец-то оказалась на территории Белых цветов. Она надвинула капюшон на лицо. В этом не было необходимости – ей было куда легче оставаться незамеченной во владениях Монтековых, чем Роме на земле Алых. Без алой ленты на запястье или в волосах, без каких бы то ни было отличительных знаков патрулирующие улицы Белые цветы примут ее всего лишь за еще одну китаянку, живущую неподалеку. – Ой! Джульетта вздрогнула и опустила голову прежде, чем тот, кого она случайно задела плечом, успел как следует разглядеть ее лицо. – Простите, – бросила она и, прежде чем завернуть за угол, подумала, что, малый, которого она толкнула, был светловолос и с любопытством посмотрел ей вслед. * * * – Со мной произошла одна ужасно странная вещь, – сказал Венедикт. Он сел на стул и, сняв с шеи шарф, положил его на их маленький угловой столик. Маршал кивнул, показывая, что слушает его, а Рома держался так, будто вовсе не слышал, что сказал его кузен. Он тупо глядел в пространство и – к немалой озабоченности Венедикта – выглядел так, будто не спал уже несколько ночей. С тех пор как зараза поразила Алису, усталость, написанная на лице Ромы, с каждым днем становилась все заметнее, но сейчас дело было не только в этом. Что-то в выражении его лица изменилось, стало иным. Как будто не только его тело, но и его разум дошел до последней черты и отключился. Интересно, возвращался ли он вообще домой вчера вечером или минувшей ночью? Наверное, нет, ведь на нем сейчас была та же белая рубашка, что и вчера, только теперь она выглядела мятой. Стоит ли поинтересоваться у него, что стряслось, или же лучше сделать вид, будто все хорошо и вести себя с ним как ни в чем не бывало? И, побоявшись услышать ответ на вопрос о том, что стряслось, Венедикт предпочел держаться со своим кузеном так, будто все шло своим чередом. – Кажется, я только что видел Джульетту Цай. Колено Ромы дернулось и с такой силой врезалось в нижнюю часть столешницы, что тарелка Маршала едва не свалилась на пол. – Эй, осторожнее, – укорил его Маршал, придержав свою тарелку с куском медового торта. – Если тебе до сих пор не принесли твой заказ, это вовсе не значит, что ты можешь сбрасывать со стола еду других. Рома не обратил на Маршала ни малейшего внимания. – Как это? – спросил он Венедикта. – Ты уверен, что это была именно она? – Успокойся, – ответил Венедикт. – Она просто шла по своим делам… Рома уже вскочил со стула и не успел его кузен понять, что происходит, как он выбежал из ресторана и распашные двери заведения заходили ходуном. – Что… что это было? – удивился Венедикт. Маршал пожал плечами. И, отломив ложкой большой кусок торта, положил его в рот. – Хочешь торта?