Глава девятнадцать – Я обеспокоена, и ты не можешь меня в этом винить. Госпожа Цай расчесывала щеткой волосы Джульетты, хмурясь всякий раз, когда зубья упирались в комок помады. Джульетта определенно могла сделать это и сама, но ее мать настаивала. Когда Джульетта была маленькой и ее волосы доходили ей до талии, мать приходила в ее комнату каждый день и расчесывала их, пока не оставалось ни одной спутанной пряди и госпожа Цай наконец не была удовлетворена состоянием головы своей дочери, что иногда касалось и мыслей в ней. Теперь, когда Джульетта окончательно вернулась, ее мать возобновила этот ритуал. Ее родители были занятыми людьми, и для матери это был способ продолжать играть в ее жизни хоть какую-то роль. – Что бы это ни было, – продолжала госпожа Цай, – в этом городе слишком много людей, у которых есть личный интерес. И которые могут многое потерять. – Она нахмурилась, причиной чему были не только ее слова, но и тот факт, что, хотя теперь волосы у Джульетты были короткими, их расчесывание сильно затрудняла помада, которую она использовала каждый день, чтобы заставить их лежать волнами. – Мама, твое беспокойство будет только расти, – Джульетта поморщилась, когда щетка наткнулась на комок помады, который не вымылся из ее волос, – если помешательство продолжит распространяться. Сокращение численности наших людей должно вызывать у тебя куда больше беспокойства, чем недовольство коммунистов тем, что я сую нос в их дела. Сокращение численности Алой банды. Сокращение численности Белых цветов. Их кровная вражда была сущим пустяком по сравнению с последними смертями, но, похоже, только Джульетта считала, что эпидемия безумия может выбить почву из-под ног и тех и других. Ее родители были слишком горды, они слишком привыкли к ситуациям, которые им было под силу взять под контроль, к таким противникам, которых они могли победить. Они не видели положение дел таким, каким его видела Джульетта. Закрывая глаза, они не видели, как Алиса Монтекова пытается разорвать собственное горло, как это теперь видела их дочь. Эта девочка еще так мала. Как же это могло случиться и с ней? – Что ж, естественно, что кое-кто недоволен. – Госпожа Цай фыркнула. – Но я бы предпочла, чтобы, когда ты ведешь дела, рядом с тобой были наши люди. Джульетта ощетинилась. Хорошо, что ее родители начинают воспринимать помешательство всерьез. Они по-прежнему полагали, что оно не требует их личного вмешательства – а вернее, не понимали, как они могут помочь, если речь идет о болезни, заставляющей людей захлебываться собственной кровью, – но они были в достаточной мере обеспокоены, чтобы поручить это дело Джульетте, освободив ее от других обязанностей. Ей больше не нужно было выбивать арендную плату. Перед ней стояла только одна задача – выяснить, что вызывает психоз, и найти способ остановить его распространение. – Прошу тебя, не приставляй ко мне наших людей, – сказала она, содрогнувшись от одной этой мысли. – Я могла бы легко уложить их всех. Госпожа Цай сердито посмотрела на нее в зеркале. – Что? – воскликнула Джульетта. – Дело не в том, кто кого мог бы уложить, – твердо ответила ее мать, – а в том, как ты должна выглядеть. Все должны видеть, что твои люди поддерживают тебя. О Боже. Джульетта сразу же почувствовала, что сейчас последует длинный монолог. – Не забывай, что один раз твоего отца сместили. Джульетта закрыла глаза, мысленно вздохнула и открыла их опять. Ее матери не надоедало рассказывать эту историю, упиваясь ею, как будто это был самый великий жизненный урок, который когда-либо выпадал на долю человечества. – Когда этот мерзкий Монтеков отомстил за своего отца, убив твоего деда, – сказала ее мать, – во главе Алых должен был встать твой отец. Щетка госпожи Цай опять застряла в комке помады, и Джульетта поморщилась. – Но тогда он был моложе, чем даже ты сейчас, поэтому коммерсанты сместили его и решили, что банду возглавит один из них. Они заявили, что он всего лишь зеленый мальчишка и они не дадут ему верховодить только потому, что он сын своего отца, поскольку Алая банда – это не монархия. Но затем, в… – В 1892 году, – театрально жестикулируя, продолжила рассказ Джульетта, – люди на улицах Шанхая вышли из-под контроля, поскольку и в Алой банде, и в банде Белых цветов власть захватили самозванцы, отодвинув молодых законных наследников в тень, и начались бунты… Госпожа Цай сердито посмотрела на дочь в зеркале, и Джульетта замолчала, пробормотав извинения. Она восхищалась способностью своего отца вновь вскарабкаться на вершину после того, как его сбросили с нее, и со свойственным ей беспристрастием признавала, что и господину Монтекову – с которым после гибели его отца поступили так же – хватило таланта и воли, чтобы сделать то же самое. Вот только пока обеими бандами руководили те, кому было плевать на узы и месть, поскольку им были важны только барыши, бушевавшая до их прихода кровная вражда почти сошла на нет. – Твой отец, – сказала госпожа Цай, дернув Джульетту за волосы, – вернул себе то, что принадлежало ему по праву, потому что у него были сторонники, которые верили в него. Он обратился к простым людям, которые составляют большинство, которые защищают его ныне и готовы отдать за него жизнь. Это вопрос гордости, Джульетта. – Госпожа Цай наклонилась, и в зеркале ее лицо оказалось рядом с лицом дочери. – Он хотел, чтобы Алая банда уподобилась сокрушительной природной стихии. Чтобы членство в ней давало власть. Именно этого и желали рядовые члены, и с ним во главе они свергли коммерсантов, которым пришлось подчиниться. Джульетта вскинула бровь. – Иными словами, – заключила она, – все решает численный перевес. – Можно и так сказать. – Ее мать цокнула языком. – Так что не думай, будто для того, чтобы оставаться на вершине, нужно только умение владеть оружием. Важно также уметь сохранять верность своих людей. С этими словами госпожа Цай сжала плечи Джульетты и пожелала ей спокойной ночи. Деловитость и быстрота – в этом была она вся. Мать вышла, закрыв за собой дверь, и предоставила Джульетте обдумывать ее слова. Остальные этого не знали, но в то время, как господин Цай являл собой лицо Алой банды, госпожа Цай проделывала не меньшую работу, чем ее муж, хотя и оставаясь в тени. Она просматривала все поступающие в их дом бумаги, и именно она убедила мужа, что будет лучше, если во главе Алой банды после него встанет их дочь, а не кто-то из его родственников-мужчин. Поэтому Джульетта считалась наследной принцессой, и господин Цай рассчитывал, что когда-нибудь его место займет она и все в банде присягнут ей на верность. Джульетта наклонилась к зеркалу и коснулась своего лица. Действительно ли власть – результат верности? Или же верность возникает, только когда обстоятельства складываются благоприятно, и исчезает, когда они оборачиваются против тебя? Господину Цаю и господину Монтекову помогает тот факт, что оба они мужчины. Джульетта отнюдь не была наивной. Каждый их посыльный, каждый мальчик на побегушках, каждый рядовой, но беззаветно преданный им член их банды был мужчиной. Большая часть Алой банды боялась и уважала Джульетту, но во главе их стояла не она. Как они отреагируют, когда она попытается взять бразды правления в свои руки? Джульетта устало потерла глаза. День был тяжелым, однако вместо утомления она испытывала тревогу. Когда она легла поверх одеяла, ночная рубашка липла к ее телу, сердце колотилось в темноте. Она резко села. Кто-то стучал в стеклянную створку дверей ее балкона, находящегося на втором этаже. – Нет, – глухо пробормотала она. Стук послышался опять, ритмичный, неторопливый. – Нет, – повторила она. Опять стук. Джульетта вскочила на ноги, устремилась к балконным дверям и сильнее, чем было необходимо, рванув шторы, раздернула их. На перилах балкона в небрежной позе сидела знакомая фигура, освещенная светом полумесяца. Она с усилием сглотнула. – Ты взобрался на второй этаж? – спросила она через стеклянную дверь. – Неужели нельзя было просто бросить пару камешков? Рома посмотрел вниз, в сад. – У вас там нет никаких камешков. Джульетта опять потерла глаза, на сей раз более энергично. Возможно, если потереть их достаточно энергично, она поймет, что все это просто горячечная галлюцинация и сейчас она придет в себя. Она отняла руку от глаз, но Рома никуда не делся. Да, надо усовершенствовать систему безопасности. – Джульетта, мне нужна твоя помощь. Все пути, по которым я шел, закончились тупиками, так что мне больше некуда идти, не к кому обращаться. Но ты – я знаю, что ты что-то знаешь. Джульетта медлила с ответом. Она стояла неподвижно, пытаясь справиться с ощущением в низу живота и не понимая, что это – ненависть или страх. Страх, что, если помешательство будет распространяться, она окажется в том же положении, что и Рома, и ей тоже придется смотреть, как кто-то из ее родных будет умирать. Страх, что, даже просто сочувствуя ему, она переступила черту. В ненависти плохо то, что, даже когда само это чувство ослабевает, физиологические реакции остаются. Сжатые кулаки, ощущение жара в крови, затуманенное зрение, учащенный пульс. И все это может вылиться во что-то еще. Например, в стремлении к чему-то такому, чего трудно достичь. – Ты просишь меня о помощи, – тихо сказала Джульетта, – но сколько крови на твоих руках, Рома? Пока меня не было, сколько моих людей просили тебя о помощи, о пощаде перед тем, как ты их убил? Глаза Ромы казались черными в лунном свете. – Мне нечего на это сказать, – ответил он. – Кровная вражда – это кровная вражда. Но сейчас другое дело. Если мы не поможем друг другу, мы все можем погибнуть. – Сведения есть не у тебя, а у меня, – сказала Джульетта, чувствуя себя не в своей тарелке. – Так что постарайся воздержаться от огульных заявлений, касающихся нас обоих. – Пусть у тебя имеются сведения, зато я контролирую другую половину города, – парировал Рома. – Если будешь действовать в одиночку, то работать в той части Шанхая ты не сможешь. А если в одиночку буду действовать я, то мне не будет хода на территорию Алых. Подумай, Джульетта, – раз болезнь бьет по нам обоим, то нельзя заранее сказать, на чьей территории мы сможем найти ответы. Джульетту обдало холодом. Она попыталась не обращать на него внимания и рассмеялась резким смехом. – Насколько я понимаю, отсутствие разрешения не мешает тебя находиться на моей территории. – Джульетта. – Рома прижал ладони к стеклу. В его умоляющем взгляде читалась беззащитность. – Ради всего святого, она же моя сестра. Боже… Джульетта отвела глаза. Она не могла этого вынести. Напрасно она так изводит себя: вся эта беззащитность – просто личина, которую Роман Монтеков надел на себя, чтобы выиграть время, пока у него не появится шанс нанести удар. Она это знала. Но, возможно, она не способна учиться на своих ошибках. И ее воспоминания о Роме погубят ее, если она не вырвет из своей груди все остатки мягкости. – Ради Алисы, – выдавила из себя Джульетта, наконец опять посмотрев на него, – и ради всех маленьких девочек в этом городе, которые могут стать жертвами игры, в которую они не хотели играть, я помогу тебе. Но и ты должен будешь внести свой вклад. Я помогу тебе, а ты поможешь мне решить проблему распространения этого помешательства как можно скорее. Рома выдохнул воздух на стекло, и на лице его отразились облегчение и благодарность. Она пристально смотрела на него и видела, как из его плеч ушло напряжение, как ужас в его глазах сменился надеждой. Интересно, что из этого правда, а что всего лишь маска, надетая, чтобы она подумала, что приняла правильное решение. – Согласен. Это может погубить ее. Это может погубить все. Но сейчас главное не она и не ее чувства, а поиск решения. Если ради спасения ее людей ей придется рискнуть своей репутацией, то так тому и быть, она принесет эту жертву. Кто еще может ее принести? Кто кроме нее? – Хорошо, – тихо сказала она. Наверное, теперь уже нельзя сдать назад. – У меня есть домашний адрес Чжана Гутао. Я собиралась проникнуть туда и устроить там обыск, однако, – она подчеркнуто небрежно пожала плечами, – если хочешь, мы можем отправиться туда вместе. – Да, – ответил Рома и энергично закивал. – Да. – Тогда встретимся завтра, – решила Джульетта. Внезапно воспоминания об их общем прошлом – том самом, которое она четыре года старалась забыть, – вернулись и нахлынули на нее. Она не могла не вспоминать, несмотря на стеснение в груди. – Приходи к статуе. Этой статуей было небольшое каменное изваяние плачущей женщины, спрятанное и словно забытое в безымянном парке в Международном квартале. Четыре года назад Рома и Джульетта случайно наткнулись на него и долго пытались выяснить, кого изображал скульптор и откуда оно взялось. Джульетта настаивала, что это Ниоба, женщина из древнегреческих мифов, которая так плакала, когда убили ее детей, что боги превратили ее в камень. А Рома полагал, что это Ла Льорона, плачущая женщина из латиноамериканского фольклора, оплакивающая своего ребенка, которого она убила. Они так и не пришли к единому мнению. Если Рома и был удивлен тем, что она заговорила об этой статуе, он этого не показал. И только спросил: – Когда?