– Ты все еще разговариваешь со мной? Венедикт торопливо прошел по коридору на кухню. Маршал вынимал сковородки и кастрюли, держа во рту веточку сельдерея. Венедикт даже не спросил его почему. Надо думать, этот малый грызет сырой сельдерей без всяких на то причин, просто так. – А с кем еще я могу говорить? – откликнулся Венедикт, взгромоздившись на кухонный стол. – Ведь этот город становится все более опасным, правда? Маршал вынул веточку сельдерея изо рта и взмахнул ею, показывая на Венедикта. Но тот молчал, и Маршал бросил веточку в мусорное ведро. – Да ладно тебе, Веня, я просто шучу. – Маршал чиркнул спичкой и зажег газ. – Этот город всегда был опасным. Это средоточие грехов, сердце… – Но разве ты не заметил? – перебил его Венедикт. – Как часто в последнее время мужчины в кабаре взбегают на сцену и пристают к молодым танцовщицам? Как они вопят на улицах, когда рядом оказывается слишком мало рикш, чтобы хватило на всех? Казалось бы, теперь, когда в Шанхае свирепствует этот психоз, количество посетителей в кабаре должно уменьшаться, но ночные заведения остались единственными, которые платят моему дяде без задержек. В кои-то веки Маршал ответил не сразу, ему нечего было сказать. На губах его играла едва заметная улыбка, но в ней сквозила грусть. – Веня. – Маршал заговорил было по-русски, но несколько раз замолкал, словно не находя верных слов, и в конце концов перешел на свой родной язык. – Дело не в том, что город стал более опасным, а в том, что он изменился, стал иным. – Иным? – переспросил Венедикт, тоже перейдя на корейский. Все эти уроки не прошли для него напрасно, и, хотя у него был чудовищный акцент, говорил он свободно. – Это помешательство уже свирепствует повсюду. – Маршал достал из сумки, стоящей у его ног, веточку кинзы и начал жевать ее. – Оно распространяется как чума – поначалу все случаи происходили у реки, затем оно проникло в центр города, а теперь людей везут в морг из особняков на окраинах. Те, кто хочет уберечься от него, остаются в своих домах, запирают двери, закрывают окна. А те, кому на все это плевать, те, кто страстен и горяч, те, кто любит то, что ужасно, – Маршал пожал плечами и взмахнул руками, подыскивая слова, – у них все просто зашибись. Они ходят куда хотят. Нет, город не стал более жестоким. Просто живущие в нем люди изменились. Словно по сигналу послышался звон разбитого стекла. Маршал вздрогнул, а Венедикт просто повернулся, хмурясь. Они оба прислушались – вдруг это какая-то угроза? Затем последовали крики – кто-то в переулке ругался из-за долгов за аренду, значит, им незачем беспокоиться. Венедикт спрыгнул с кухонного стола, закатал рукава, вышел в коридор, затем зашел в спальню Маршала и схватил его куртку. – Все, пошли, – сказал он, вернувшись на кухню. – О чем ты? – воскликнул Маршал. – Я же готовлю еду! – Я куплю тебе поесть в уличном ларьке. – Венедикт бросил ему куртку. – Сегодня нам надо найти того, кого поразило это помешательство, но кто по-прежнему жив. * * * Маршал и Венедикт несколько часов бродили по территории Белых цветов, но все напрасно. Они знали, что переулки являются рассадником помешательства, поэтому они и выбрали для поисков именно этот лабиринт, с которым оба были хорошо знакомы. Но вскоре им стало ясно, что от их усилий мало толку, тщетно они останавливались и прислушивались к слабым шорохам, вдыхая узнаваемый запах с оттенком металла. Дважды они спешили туда, откуда доносился такой шорох, но оба раза это оказывались крысы, обнюхивавшие окровавленные трупы умерших людей. Если же в очередном переулке не было трупа, то было молчание. И везде лежали горы мусора, потому что жители были слишком напуганы, чтобы уносить его далеко. Венедикт почти испытал облегчение, когда они снова вышли на торговую улицу, вернувшсь в мир, где слышались разговоры уличных торговцев и тех, кто покупал у них товар. Вот он, настоящий город, настоящий Шанхай, а в его переулках теперь обитают лишь призраки, пустые оболочки прежней жизни. – Выходит, мы только зря потратили время, – сказал Маршал и поглядел на свои карманные часы. – Ты расскажешь Роме о том, что у нас ничего не вышло? Венедикт состроил рожу и подул на руки, пытаясь их согреть. Было еще не настолько холодно, чтобы носить перчатки, однако воздух стал зябким. – А куда он вообще подевался? – спросил он. – Ведь заниматься решением этой задачи мы должны были вместе. – Он наследник банды Белых цветов, – ответил Маршал, убирая часы в карман. – А значит, он может делать все, что пожелает. – Ты же знаешь, что это не так. Маршал вскинул брови, и они оба замолчали, растерянно уставившись друг на друга, хотя теряться им случалось нечасто. – Я хочу сказать, – поспешно поправился Венедикт, – что он должен отчитываться перед своим отцом. – Ах, вот оно что, – протянул Маршал. На лице его было написано некоторое смущение, что было для него необычно, и, видя это, Венедикт тоже почувствовал себя не в своей тарелке. У него засосало под ложечкой, и ему захотелось взять свои слова назад, чтобы вновь увидеть на лице Маршала привычную беззаботность. – О чем ты? – спросил он. Маршал покачал головой и расхохотался. Венедикт тотчас расслабился. – На секунду мне показалось, будто ты хотел сказать, что он больше не наследник. Венедикт поднял глаза на серые облака. – Нет, – сказал он, – я имел в виду не это. Но в глубине души они оба знали, что лишь немногие Белые цветы прилюдно демонстрируют верность Роме. А остальные помалкивают, ожидая, что будет дальше – укрепит ли Рома свои позиции, подтвердив свое право наследовать отцу, или же он будет отодвинут на задний план тем, кого приблизит к себе господин Монтеков. – Может, пойдем домой? Венедикт вздохнул и кивнул. – Почему бы и нет. * * * Пока Венедикт и Маршал торопливо шагали на юг, Кэтлин направлялась на север, заходя в банки, стоящие на Бунде. Бунд, – рассеянно подумала она. Какой странный перевод. По-китайски здешние места называются Вайтань, то есть Внешний берег. Полоска земли, расположенная вниз по течению реки Хуанпу у самого выхода к морю. А Бунд означает «набережная». Сюда приходили корабли, здесь строились здания компаний, торговых домов и иностранных консульств. Многие из этих зданий, выдержанных в неоклассическом стиле, были еще не достроены, и дующий с моря ветер свободно гулял между балками и в строительных лесах. Шум стройки был слышен даже сейчас, в этот вечерний час. Здесь было запрещено строить высокие здания, поэтому архитекторы стремились перещеголять друг друга в изысканности. Любимым зданием Кэтлин было огромное шестиэтажное неоклассическое здание Банковской корпорации Гонконга и Шанхая, которое сейчас сияло огнями. Оно было выстроено из мрамора и медно-никелевого сплава с колоннами и фигурными решетками, над которыми возвышался величественный купол. Жаль, что те, кто работает в этих чудесных зданиях, так неприветливы и недружелюбны. Кэтлин устало вышла из здания Банковской корпорации Гонконга и Шанхая и, прислонившись к стене одной из его внешних арок, тяжело вздохнула, думая о том, что же предпринять теперь. «Я понятия не имею, о чем вы», различные варианты этой фразы ей повторяли в одном банке за другим, а ведь она так не любила проигрывать. Как только служащие понимали, что Кэтлин пришла к ним не затем, чтобы справиться о состоянии своего кредитного счета, а для того, чтобы спросить, не встречали ли они каких-нибудь чудовищ по дороге на работу, они сразу же закатывали глаза и просили ее не задерживать очередь. Надо думать, те, кто проводит дни за этими гранитными стенами, в гулких подземных хранилищах, полагают, что уж им точно помешательство не грозит, что их не касаются слухи о чудовище, которое его породило. Это было видно по тому, как жестикулировали, показывая, что готовы заняться следующим клиентом, по тому, как отмахивались от ее вопросов, всем своим видом демонстрируя, что они не стоят их внимания. Иностранцы не верили в то, что такое возможно. По их мнению, помешательство, охватившее город, было всего лишь глупой выдумкой китайцев, чем-то таким, что коснется лишь и без того обреченных бедняков, находящихся в плену суеверий. Они мнили, что сверкающий мрамор спасет их от здешней заразы, поскольку эта зараза есть всего лишь миф, в который уверовали туземцы-дикари. Когда помешательство проникнет и сюда, за эти колонны, люди здесь даже не поймут, что это такое, – подумала Кэтлин. А затем ей пришла в голову жестокая мысль: Вот и хорошо. – Эй! Xiaˇo gūniáng! Кэтлин обернулась на голос, надеясь, что это кто-то из банковских служащих, вспомнивший, что он что-то видел. Но перед ней была пожилая женщина с густыми белыми волосами, которая шаркающей походкой шла в ее сторону, прижимая к себе сумку. – Да? – спросила Кэтлин. Женщина остановилась и уставилась на ее нефритовый медальон. По коже Кэтлин забегали мурашки, и ей захотелось поправить волосы. – Я слышала, как вы спрашивали их… – Женщина подалась вперед и перешла на заговорщицкий тон. – Насчет чудовища. Кэтлин поморщилась. – Извините, – сказала она. – Я тоже ничего об этом не знаю… – Зато я знаю, – перебила ее женщина. – От этих банковских служащих вы ничего не добьетесь. Они не отрывают глаз от своих бумаг и столов. Но я была тут три дня назад. И видела его. – Вы… – Кэтлин огляделась по сторонам и, понизив голос, наклонилась вперед. – Вы видели его здесь? Собственными глазами? Женщина сделала ей знак идти следом, и она пошла, посмотрев направо и налево, прежде чем перейти через дорогу. Подойдя к молам, старуха остановилась, поставила свою сумку на землю и заговорила, размахивая руками. – Это было здесь, – сказала она. – Я выходила из банка вместе с моим сыном. Он милый мальчик, но совершенный bèndàn, когда речь идет о финансах. В общем, пока он ходил за рикшей, я стояла у банка, и вон оттуда… – она показала на одну из улиц, ведущих в город, – выбежала эта тварь. – Тварь? – повторила Кэтлин. – Вы хотите сказать, чудовище? – Да… – До сих пор она говорила с жаром, похоже, радуясь тому, что у нее есть благодарный слушатель, но сейчас до нее, кажется, начало доходить, что она видела, и ее энтузиазм поугас. – Это и впрямь было чудовище. Жуткая бессмертная тварь. – Вы уверены? – Части Кэтлин хотелось немедля бежать домой и рассказать обо всем Джульетте, чтобы та собрала силы Алых и вооружила их вилами. Но другая ее часть, та, которой был присущ здравый смысл, подсказывала, что этого недостаточно. Нужно узнать побольше. – Вы уверены, что это было чудовище, а не тень или… – Уверена, – твердо ответила старуха. – Потому что рыбак, чья лодка стояла вот у этого мола, стрелял в него. – Она указала на мол, врезающийся в широкую реку, на котором сейчас кипела жизнь благодаря пришвартованным кораблям. – Я уверена, потому что пули отскакивали от его спины и сыпались на землю, как будто это не просто тварь, а божество. Это было чудовище, я в этом уверена. – А что потом? – прошептала Кэтлин, чувствуя, как ее затылок и руки холодеют. Это явно был не морской ветерок, а леденящий страх. – Что было потом? Старуха моргнула, словно выйдя из транса. – То-то и оно, – нахмурившись, сказала она. – У меня, знаете ли, не очень хорошее зрение. Я видела, как это существо прыгнуло в воду, а потом… Кэтлин придвинулась к ней. – Что? Старуха покачала головой.