Неумение остановиться, бросить, отказаться, освободиться — этим и страшна любого рода зависимость. Она всю жизнь человека переделывает под свои прихоти, нужды и требования. Она ставит ему условия, словно капризная жена, желающая властвовать над мужем. И горе тому, кто попадет под ее паразитическое влияние! Алан был весьма удачливым игроком. Юноша даже научился жульничать, и частенько, прибегая к различного рода уловкам, ему удавалось обкрадывать других, чуть менее ловких игроков. Отсюда он и получил свое прозвище — «Алан Воришка», которое следовало за ним позорным шлейфом всюду, куда бы он ни пошел. В Той-что-примыкает-к-лесу жандармы особенно тщательно следили за подозрительным юношей, который вечером мог вполне обдуривать их в кости, а днем, как ни в чем не бывало, с надменной физиономией бродить по деревне. Вот и сейчас Алан не смог устоять. Никакие здравые рассуждения не помешали ему, не остановили и не предупредили. Мысли о Тэнке, Артуре и вообще об их походе как-то растворились вместе с дымом игорного дома. Недолго думая, юноша шагнул в чад полотняной лавчонки и с наслаждением втянул ноздрями воздух: дым и пот возбужденных игроков — что может быть отраднее для ловкого азартного хитреца? Алан намеревался применить здесь парочку своих мудреных приемов, чтобы возместить деньги, потраченные в Мире чудес. Дело в том, что у него в кармане находился талисман — кубик со свинцовым наполнителем. Когда Алан играл в кости, он, благодаря ловкости рук, подменял кубики, а его утяжеленный талисман неизменно выбрасывал требуемое число очков. Надо сказать, юноше не всегда удавалось безнаказанно подменить кубики. Порою кто-нибудь из внимательных игроков обнаруживал мошенничество и тогда незадачливого обманщика выгоняли, не забыв снабдить его напутственными тумаками. Впрочем, Алан прибегал к своему талисману только в случае крайней нужды; его уж больно увлекал процесс, ему нравилось рисковать. Раззадоренного игрока манила даже сама возможность проиграть и потерять все — от какого-нибудь мало-мальски серьезного имущества до собственных штанов. Сейчас, однако ж, Алан не хотел рисковать. Победа казалась ему весьма соблазнительной — тем более, над нелюбимыми им армутами. Когда он вошел в заведение, почти никто не обратил на него внимание. Игроки, захваченные азартом, — жалкое зрелище. Они не видят ничего, кроме полета магического кубика, который, в какой-то степени, решает их судьбу. Завороженные, будто заколдованные, в дыму стояли эти люди, разных возрастов и полов, но преимущественно все же мужчины, глядя в одну точку перед собой. Алан потихоньку присоединился к ним и даже сам не заметил, как быстро оказался во власти игры, которая захватила все его существо. Вначале он играл наравне со всеми, чтобы не привлекать внимание. Ему даже удалось немного потратиться, что он сделал без особых сожалений. Спустя несколько часов, когда солнце стало двигаться к закату, юноша все же решился применить свой трюк. Игроки уже устали, измучились от ожидания выигрыша, концентрация внимания слабела и многим, в общем-то, становилось безразлично, одержат ли они верх в этой битве или нет. Тогда-то Алан и пустил в ход свой талисман. Он выжидал, будто хищный зверь в засаде, и наконец без сожаления кинулся на своих врагов. Юноша поразил их в сердце, начав забирать самое для них дорогое — деньги. Золотые венгерики с приятным звоном опускались в его карманы, и тогда-то его и заприметили. Мутные, тяжелые, полубезумные взгляды уставились на него, как на какую-то заморскую диковинку. Среди игроков было немало армутов, но также хватало пришельцев и иноземных купцов. Кем они были? Беруанцами или просто путешественниками, беглыми каторжниками с Полидексы или честными трудягами из Гераклиона? Алан не мог ответить на эти вопросы, хоть ему и доводилось встречаться со многими людьми во время своих путешествий. Но в Мире чудес, этом странном причудливом городе, размывались все границы, которые отделяли каторжника от честного гражданина. Здесь все были своими и вместе с тем — чужими, добросовестными и ворами, красивыми и уродливыми. Казалось, этот город, увешанный полотняными ширмами, для того и создавался — чтобы скрывать настоящие имена, настоящих людей, настоящие поступки. Алан неплохо заработал в тот вечер. Победа опьянила его и окончательно лишила здравого рассудка. Он даже умудрился забыть о том, с какой целью оказался в этом городе. Он забыл про своих спутников. Его новая кожаная сума через плечо была набита выигранными монетами, и этого ему вполне хватило для осознания полной удовлетворенности. Помимо монет он также получил халат одного из проигравшихся, который сидел на корточках перед игорным столом, тупо уставившись в пол. Это был почтенный, седовласый господин, прикрытый сейчас одним только платком, невероятно жалкий и несчастный. Увы, страсти одолевают в течение всей жизни, и почтенный возраст отнюдь не защищает нас от пороков и растления. Алан без малейшей жалости обернулся в свое пестрое приобретение; диковинный халат полностью скрывал его одежду и делал чрезвычайно похожим на армута, который зачем-то покрасил волосы в рыжий цвет. Юноша не понимал, что нечестным путем добытое имущество не принесет много пользы. Не осознавал он также и того, что деньги, полученные в награду за тяжелый, но честный труд, куда приятнее для души, нежели эта сума, доверху набитая золотыми, но при этом представлявшая собой ценность не бо́льшую, чем груда мусора. Сума, разорившая одних, но обогатившая Алана. Молодой человек не жалел незадачливых игроков, но отнюдь не потому, что был напрочь лишен сострадания. Просто ему казалось, что в подобных заведениях нет честных людей, а нечестных, стало быть, обманывать не зазорно. Когда он, вполне довольный собой, вышел из игорного дома, на улицах Мира чудес уже стемнело. Город окунулся в невиданную тишину: закончилась торговля, а вместе с ней прекратилась и жизнь. Шатры медленно покачивались на ветру, отбрасывая причудливые тени. Весь город погрузился во тьму, и ни в одной захудалой лавчонке, ни в одной таверне не горели лампады. Сейчас улицы были прямыми, свободными и широкими, так как уже никто не завешивал их своими покрывалами, по ним не сновали люди и животные. Пряные дневные ароматы поспешно уходили, позволяя свежести рассеять смрад кочевого города. Выйдя на улицу, Алан лицом к лицу столкнулся с довольно хорошенькой на вид армуткой. Она была молодой, с тонкой талией и такими длинными густыми волосами, что кончики их подметали песчаные улицы города. Узкие, казавшиеся черными в ночи глаза, беззастенчиво глядели на Алана. Тот остановился, смутившись. Он всегда немного робел перед прелестными женщинами. — Красавчик, не угостишь меня чашечкой кофе? — ласково промурлыкала она, и Алан, не в силах побороть волнение, кивнул головой. Она весело расхохоталась, грациозным движением откинув назад свои роскошные волосы. — Тем более что деньги, на которые ты будешь брать мне кофе, мои! — добавила она лукаво. Алан в замешательстве оглянулся. Ему показалось, что кто-то незаметно подошел к нему сзади. Потом был удар, едва слышный, аккуратный, профессионально исполненный, и незадачливый юноша, как мешок опилок, обернутый в цветной халат, повалился на землю. Глава 13 Или мойте иногда за шкафами: там можно найти много любопытных вещиц Сури постоянно училась. Она с неуемной любознательностью вбирала в себя науки. Ее любимым занятием было чтение. Девочка умудрялась за день освоить несколько свитков естествознателей, не забыв при этом побаловать себя и какой-нибудь научной литературой на ночь. В результате столь быстрого поглощения информации ей стали известны многие процессы и закономерности естествознательства. Впрочем, учебные свитки давали лишь узконаправленные знания, но при этом не помогали разбираться в простых бытовых ситуациях, и, что самое досадное, не давали никаких нравственных ориентиров. Сури, например, с легкостью могла отличить траву бериноски весмисткой от полявки, хоть растения внешне очень походили друг на друга, но при этом она бы затруднилась сказать, в чем разница между хорошим и плохим человеком и какие же существуют критерии для оценки нравственности. Вскоре, по уровню своих знаний Сури стала превосходить учителей, однако, несмотря на начитанность, девочке с трудом давались практические уроки. Она знала названия необходимых растений, чтобы вылечить лихорадку или поставить на ноги после тяжелой болезни, но самостоятельно исцелять без помощи медицинских средств не могла. Девочка досадовала на свою беспомощность, тысячу раз перечитывала одни и те же свитки, однако безрезультатно. Она чувствовала себя инвалидом, лишенным способности ходить или же пользоваться своими руками, которые во время практических семинаров казались ей такими немощными. Все умения, которыми могла бы похвастаться Сури, относились к какому-то другому источнику и совсем не зависели от естествознательства. Более того, с годами Сури с ужасом начала понимать, что ее внутренняя сила весьма похожа на ту, которой пользовалась злая старуха, ее кормилица. Несмотря на отсутствие навыков к естествознательству, девочка все же оставалась лучшей ученицей, которая всегда знала ответы на все вопросы. Однако же, как это бывает порой у людей, которые полностью посвящают себя науке в общем или узкой отрасли в частности, она не могла посмотреть на явления, происходящие в обществе, более широко и всеобъемлюще, чтобы сделать для себя хоть какие-нибудь выводы. Обычно заботливая мать своим примером учит детей доброте и жертвенности, но, к сожалению, Сури не знала родителей. Хорошие художественные книги тоже могли бы сослужить ей эту службу, но девочка презрительно отвергала их, считая бесполезной тратой времени. Учителя-естествознатели также должны были бы просвещать и учить отнюдь не только различным естествознательским премудростям; однако в то время, когда Сури попала в семью Ларри, в школьной среде стала прослеживаться одна тревожная тенденция: преподаватели не хотели брать на себя лишнюю ответственность и учить детей чему-либо, кроме как своим естествознательским наукам. Они были правы и неправы одновременно; осуждать их в этом нежелании с формальной точки зрения было нельзя, ибо, выполняя свою работу, они не обязаны были делать что-то сверх своих задач. Однако, конечно, с человеческой точки зрения это было громадным упущением, так как учителя бо́льшую часть времени проводят со своими подопечными, знают их характеры, привычки и действительно могут чему-то их научить, что пригодилось бы им в дальнейшем в повседневной жизни. Наконец, добрый поступок Ларри — спасение Сури и ее удочерение — являлся одним из тех мощных факторов, которые могли бы повлиять на становление характера девочки, но, увы, и это не сработало. Добряк Ларри не восхищал Сури, не был ее кумиром, на которого она хотела бы быть похожей. Его жена Цикория, милая, но совершенно недалекая женщина, вряд ли могла удовлетворить тягу девочки к познанию. Доброта других людей также оставалась без внимания, ибо Сури, считавшая себя образованней и умнее других, привыкла замечать не достоинства окружающих, а только недостатки или пороки. Во всем этом была одна немаловажная деталь. С тех самых пор, как девочка занесла осколок стекла над своей мучительницей, она ощутила в душе появление какой-то направляющей силы, которая впредь стала контролировать все ее поступки. Порою Сури хотелось отплатить добром своей приемной семье, приласкаться к Цикории и заварить травяной чай Ларри, когда тот возвращался после тяжелой работы домой. Однако эта странная сила внутри нее словно бы говорила, с укором покачивая головой: — Доброта — это удел слабых. Будь сильной! Иногда Сури сталкивалась с по-настоящему хорошими людьми, но научилась их не замечать, так как надоедливый голос без умолку твердил: «Они просто глупы, но ты ведь умна и все понимаешь». Так и получилось, что девочка стала видеть вокруг себя только негативные качества окружающих, такие как жадность, вспыльчивость, стремление к наживе и эту невероятную закостенелость в собственном эгоизме. Люди напоминали девочке окаменевшие раковины, совершенно обездвиженные, обескровленные, безнадежные в своей испорченности. Ничто, как ей казалось, не было способно смягчить эти каменные сердца и заставить их хоть чуть-чуть позаботиться о других. Таким образом, Сури, будучи талантливой и способной в одном, оказалась обделенной в другом, более важном — нравственной сфере. У нее совсем не было друзей, так как в целом она привыкла обходиться без них. Единственным ориентиром в ее жизни был Вингардио. В своей душе девочка чувствовала непреодолимое влечение к этому человеку, который, как ей казалось, смог бы удовлетворить все потребности и мечтания, пока еще дремавшие в ее сердце. Однажды, совершенно неожиданно для себя, Сури обнаружила один ранее скрытый талант, который, очевидно, также передался ей по наследству от кормилицы. Здесь надо отметить, что бедняжка довольно часто подвергалась осуждению со стороны других подростков-естествознателей. Причина эта крылась, возможно, в ее нежелании ни с кем общаться и в излишнем высокомерии, а может, и в том, что она, по сути, являлась чужачкой в здешних краях. До этого дня Сури никогда не противилась такому положению вещей, ибо слабо понимала, что необходимо делать в подобных случаях. Она со стойким великодушием терпела поджигание своей одежды во время занятий, презрительные перешептывания девчонок за спиной, язвительные шуточки мальчишек в свой адрес, а порой просто холодное игнорирование со стороны ребят. Однако этим вечером чаша ее терпения была переполнена. Сури возвращалась домой, нагруженная драгоценными книгами, которые сейчас наполняли смысл ее существования. Смеркалось, но Ларри позволял девочке прогуливаться до поздней ночи, так как не сомневался в благоразумности своей приемной дочери. Да и потом, если уж где-то на земле и был город, достойный звания самого спокойного и безопасного, то этим городом являлся Воронес. Призрачные домики появлялись прямо перед ее взором, но Сури не видела ничего, так как была погружена в свои мысли. Вдруг резкий удар заставил книгу упасть прямо на мостовую. Красивая берестяная обложка слегка повредилась. Такая мелочь неожиданно глубоко взволновала Сури. Ее мучители могли делать все, что угодно с ней самой, но не с книгами, которые действительно представляли огромную ценность! Она в совершенной растерянности посмотрела на преследователей, которые окружили ее со всех сторон наподобие того, как волчья стая окружает свою жертву. Что ей следовало сейчас делать? Как заставить эту толпу глупых, пустых и злых детей отступить от нее и оставить в покое? Неужели нужно было драться с ними, используя приобретенные в школе знания? Сури почувствовала, что в ее сердце будто бы появился шар, наполненный темной энергией, который мог выскочить из ее груди и погубить всех вокруг за считаные секунды. Еще один подарок старухи — умение убивать? Стоит ли прибегать к этой способности, которая могла исходить только из самых далеких и страшных глубин человеческого сознания? Правильным ли будет этот ход? Да, она покалечит пару-тройку своих врагов, и, возможно, они оставят ее в покое. Но перестанут ли они ее ненавидеть? Не будут ли они мешать ей в дальнейшей учебе? Все эти размышления, вызванные отнюдь не человеколюбием или жалостью, отразились на ее лице. Преследователи же ошиблись, посчитав эти эмоции страхом своей жертвы. Двое парней постарше подошли к ней вразвалочку с наглой, бессмысленной улыбкой. Чего они хотели? Сперва просто припугнуть, поиздеваться, насладиться страхом чужачки, которая так не вписывалась в размеренную жизнь Воронеса. И вот тогда-то в Сури неожиданно проснулась одна древняя, совершенно немыслимая способность: она поняла, что, если захочет, может вполне изменить свою внешность. Опять-таки, возникал вопрос: кем ей следует быть? Если она сделает себя сильным мужчиной, то все остальные непременно сочтут это черным колдовством и, чего доброго, эта проделка обернется хуже для нее самой. Девочке не следовало сильно меняться. Что тогда? Сури посмотрела прямо в глаза мальчиков, которые, насмешливо улыбаясь, надвигались на нее из темноты, неумолимые и непреклонные, подобно самой смерти, которая, забирая людей, никогда не спрашивает их позволения. Неожиданно Сури тоже заманчиво улыбнулась своим мучителям. Мальчики недоуменно переглянулись между собой. — Чего это она лыбится? — как-то жалко поинтересовался местный заводила, один из самых отвязных драчунов. Мальчику вдруг отчего-то стало не по себе, словно не он преследовал свою жертву, а, наоборот, заяц вдруг решил напугать волка. — Давайте испробуем на ней сегодняшний свиток? — робко предложил еще один парень, чья уверенность тоже была поколеблена. Смелые ребята, которым никогда не представляло особого труда подраться с кем-нибудь, на спор переплыть реку или же спрыгнуть из окна призрачного дома, умудрившись ничего себе не сломать — они оробели сейчас, столкнувшись с настоящей храбростью. Когда один стоит против оголтелой толпы, не отводя глаз, не прячась, не убегая, хоть и зная, что физически он куда слабее, чем его противники, то все-таки этот смельчак выигрывает битву, потому что сила духа может быть выше силы физической. Затем произошло то, что навсегда поменяло отношение местных забияк к чужестранке. Как же так они проглядели! На них сейчас смотрела все та же Сури, но какой прекрасной она показалась им вдруг! Ее нежное, почти неземное личико, выступавшее из темноты, с глубокими темно-желтыми глазами, чуть подернутыми дымкой, насмешливыми, игривыми, таинственными, многообещающими и безмолвными, как сама эта темная ночь… Ее гладкие мягкие руки, излишняя худоба, которая вызывала в их сердцах какую-то невозможную щемящую жалость… Как могли они так себя вести по отношению к девочке, существу по природе гораздо более слабому и хрупкому, нежели они сами! Как они могли осмелиться покуситься на эту тайну, недостойную их жестоких сердец? Зачем они вырвали книгу из нежных рук и кинули на мостовую? Недостойные, притихшие, оробевшие, они стояли, опустив глаза, не в силах встретиться с бездонными омутами цвета армутской степи… Ребята бежали за невозможной дурнушкой, а встретили белого лебедя. Молчание и ступор, сжатые до судорог пальцы и напряженная обстановка длились недолго. Сури сама прервала всеобщее оцепенение. Она аккуратно подняла упавшую книгу и плавно прошла сквозь этот немой круг мальчишек, высокомерно глядя каждому в глаза. Из этой сцены девочка вынесла один урок: красота действительно дает власть. Она помогает управлять другими. Благодаря этой незначительной мелочи — достоянию материального мира — можно было действительно влиять на сердца людей. Сури тогда еще плохо понимала прикладную ценность власти, однако безотчетно, в глубине своей души, девочка амбициозно к ней стремилась. Теперь она будет их повелительницей. И никогда больше не побежит. Тем более, что и бежать было некуда. Через пять лет Сури успешно завершила свое обучение. Она, как и предсказывали все вокруг, быстро стала самой талантливой ученицей среди естествознателей. Девушка буквально поглощала свитки, оставляя за собой только пустые фантики. Она по-прежнему не умела ничего, что обычно так легко дается естествознателям, и сложнее всего ей представлялась наука исцеления. Однако девушка, если бы захотела, могла в будущем стать прекрасным преподавателем и помогать другим людям осваивать азы естествознательства. Учителя наперебой хвалили Сури и восхищались ее природным умом вкупе с начитанностью. Впрочем, нужно отметить, что, помимо этого, девочка частенько хитрила. Она делала вид, что занимается естествознательством, при этом прибегая к тем умениям, что ей достались от кормилицы. Например, в редких случаях Сури удавалось прочесть чужие мысли. Она особенно явственно слышала внутренние голоса людей касательно их здоровья, другие же мысли оставались для нее неведомыми. Используя это необычное умение на экзамене, умелица вылечила студента только за счет того, что знала, о чем он думает. Молодой человек как-то невнятно рассказал о своей проблеме, и из его туманного описания сложно было поставить правильный диагноз, однако Сури смогла узнать из его разрозненных мыслей, что речь идет о больном животе и ежедневных запорах. Применив нужную травку, эта неординарная девушка смогла за несколько минут на глазах восторженных экзаменаторов полностью излечить хворого. Таким образом, при помощи книг и хитростей, Сури сдала все экзамены и закончила школу. Учителя, конечно же, мечтали о том, чтобы талантливая ученица осталась с ними и продолжила свою карьеру здесь, в стенах школы Воронеса. Поэтому директор, наместник самого Вингардио, однажды решил серьезно поговорить с ней. Это был лысеющий мужчина лет сорока, одинокий и уже не надеющийся на счастливое будущее. Когда хрупкая девушка вошла к нему в кабинет, он невольно вспотел от волнения. Влага стекала ему на лицо, попадая в глаза и затуманивая взор. Умница была не только талантливой, но еще и необычайно хорошенькой, и никто даже не мог объяснить, в какой точно момент произошло это изменение. Сури была одета в простенькое платье; оно ладно смотрелось на ее стройной фигуре, которую как дым окружали длинные темные волосы, густыми локонами струившиеся по плечам. Она выглядела скромной, но в глазах читалась сила характера. Ее тонкие губы были плотно сжаты, словно бы она решилась на что-то очень серьезное. — Э… — заблеял директор, вспотев еще больше обычного. — Я… видите ли, должен выдать вам сертификат об успеваемости и присвоить вам звание… Вот только мы сомневаемся в какой области… Вы такая талантливая. Мы думали, может, вы захотите остаться работать в школе? То, что ответила хорошенькая девушка, удивило стареющего мужчину неимоверно: — Я хотела бы уйти из Воронеса, — решительно сказала она. — Но куда? — удивился тот, подумав, что карьера всадника была совсем не под стать миловидной девушке, казавшейся такой хрупкой и беззащитной. — Я знаю, что естествознателям нельзя использовать силу вне городов… — замялась девушка, не отвечая на его вопрос, — и поэтому я хотела бы попросить вас выдать мне бумагу о том, что я могу покинуть этот город. Я хочу помогать Вингардио и работать с ним. Директор широко улыбнулся. Конечно, Сури была самой талантливой ученицей в школе, но все же… Слишком уж амбициозное желание. — Вы уверены? — по-отечески ласково спросил он у нее. Так обычно разговаривают с неразумными детьми. — Абсолютно, — твердо сказала ему девушка. Директор вздохнул. «Ох уж эта молодежь…» — подумал он про себя, не понимая выбора Сури. Ему казалось, что лучше Воронеса пристанища не найти. Благодатный климат вкупе с безопасностью — что может быть лучше для счастливой жизни? Мужчина с неохотой достал из своего стола какую-то замусоленную бумажку и подписал ее, при этом глубоко вздохнув. Затем, подышав на круглую печать, проштамповал документ и торжественно вручил его девушке. — Надеюсь на вашу благоразумность, — напутственно сказал директор. Он, конечно, и не предполагал, что эта девчушка сможет стать помощницей самого Вингардио… Так, побегает за ним по городам, а там и осядет где-нибудь, замуж выскочит, да и над домашним очагом будет применять свитки. — Силу запрещено использовать вне городов… — еще раз предупредил он, уже в спину уходящей девушки. Она через плечо повернулась и приятно улыбнулась мужчине. — Я это запомню, — тихо проворковала она и была такова. Только Ларри со своей женой с грустью провожали девушку. Им было искренне жаль, что их приемная дочь покидает семью и бежит вслед неизвестной судьбе. Они не понимали ее выбор — ведь здесь она могла бы реализовать себя в полной мере. Но упрямая Сури предпочла уйти, покинув тех, кто заменил ей отца и мать. Жители Воронеса простились с девушкой с заметным облегчением — она была той встряской, которая так нехарактерна для городов с закоренелыми обычаями. Она никак не вписывалась в местную жизнь. При этом женщины были чрезвычайно рады, так как их сыновьям больше не надо было соревноваться за внимание высокомерной выскочки. А те, в свою очередь, также обрадовались — ведь теперь более никто не смущал их фантазии и не ссорил между собой. Словом, все вернулось на свои места, и город продолжил функционировать в том ключе, в каком его оставил знаменитый Вингардио — предводитель всех естествознателей. На его счету было уже более тридцати подобных городов. Сам же он предпочитал постоянно перемещаться с целью проверки, а также поддержания духа своих подчиненных. Уходила Сури с надеждой о том, что Вингардио поможет ей определиться с направлением, в котором будет развиваться ее дальнейшая жизнь. Также ей страстно хотелось стать личной помощницей предводителя. Сури совсем не давались перемещения в пространстве; благодаря развитому воображению она могла, конечно, перемещаться, но единственно в своих мечтах. Таким образом, ей приходилось путешествовать пешком, налегке, с небольшой холщовой сумой за спиной. Вингардио оказался неуловимым призраком, которого приходилось разыскивать, преодолевая непроходимые леса, бескрайние поля и луга. Но при этом Сури вела какая-то подсознательная, руководящая сила, которая с момента убийства старухи прочно обосновалась в ее сердце. Она шептала и подсказывала нужные действия, правильные ходы и решения. В один морозный денек смрадня до смерти уставшая путница приблизилась к очередному городу естествознателей. Имя ему было Индемберг, что означало на местном наречии «каменное сердце» от слова «инд» — камень и «берги» — сердце. Вообще естествознатели говорили на одном языке, однако акцент все же разительно отличался от города к городу. Если люди были уроженцами полей, то они, как правило, произносили слова с придыханием, и к каждой фразе в конце добавляли букву «и», что, собственно, и отличало их от бывших поселенцев Беру. Однако Вингардио стремился к искоренению других наречий — он считал, что единство естествознателей должно быть достигнуто, в первую очередь, посредством общего языка. Забравшись на высокий заснеженный холм, откуда открывался прекрасный вид на безмолвный город, заботливо укутанный снегом, Сури присела отдохнуть, с почти детским восторгом созерцая то место, куда она так долго шла. Удивительно, но индембергцы не захотели изменять климат, оставив природу нетронутой и прекрасной в своем разнообразии. Сидя под ночным звездным небом, девушка могла немного помечтать о своем будущем, которое в настоящий момент представлялось ей довольно туманным. Она понимала, что люди, являясь существами телеологическими, другими словами, целеустремленными, нуждаются в том, чтобы иметь в своей жизни определенный смысл, цель, к которой надо стремиться. Однако же ей сложно было при этом найти смысл собственного существования. Бедняжка так долго жила во тьме, подвергаясь всяческим унижениям со стороны своей кормилицы, что это не могло не отразиться на ее характере: порой девушке по-прежнему казалось, что она находится в старом покосившемся домике и ждет неминуемого наказания. Жизнь вне этого замкнутого мира казалась ей нереальной, немного фантастической. Даже сейчас, узнав все тайны науки естествознательства, познакомившись с другими людьми, открыв для себя новые земли, бедняжка все еще находилась там, в той хижине, в непроглядной глубине леса, наедине со своими страхами, рожденными самой тьмой. Вдруг ее размышления были резко прерваны следующим событием. Какой-то человек пролетал над холмом, где сидела озябшая и уставшая Сури. Незнакомец гордо восседал на красивом единороге такого причудливо-неестественного окраса, что казалось будто на его спину случайно вылили целую банку фиолетовой краски, и он из нормального белого превратился в грязновато-сиреневого. Цвет слякоти после затяжного снежного смрадня, неприятный и неприветливый, не радовал глаз.