— Нет, кажется, у меня озноб… Уже весь дрожу… — продолжал озабоченно повторять странный субъект. Артур сразу понял, что перед ним один из представителей замечательного семейства Ролли. Иначе и быть не могло. Об этом говорил дорогой с прекрасной вышивкой халат, холеные руки, которые не имели ни малейшего понятия о тяжелой работе, удобные сандалии, похожие на те, что носил старый армут… Клипсянин с интересом наблюдал за этим странным юношей, который с озабоченным видом ходил по саду. Тот продолжал болтать всякий вздор, однако в какой-то момент он увидел, наконец, перед собой Артура и нахмурился. Надо сказать, что Карм презирал такой феномен в армутском обществе, как рабство. Он находил это негуманным и весьма устаревшим. Ему казалось, что всякий мало-мальски образованный человек должен ненавидеть любые ограничения свободы так же сильно, как и он сам. Однако, недолюбливая рабство как категорию, Карм все же благосклонно воспринимал тот факт, что в течение дня кто-то должен обмахивать его опахалом, причем совершенно безвозмездно. Такие лицемерные люди часто встречаются в нашем обществе; они с гордостью провозглашают себя сторонниками справедливости, но при этом живут так же, как и те, с кем они борются. Со словами «как можно так бесчеловечно относиться к единорогу» они тем не менее способны отведать его на ужин в качестве основного блюда, и это нисколько не будет противоречить их идейным принципам. Карм ненавидел пристрастия папаши, но и не отвергал их, считая вполне приемлемыми, когда дело касалось лично его персоны. Артур привстал на своих подушках и безо всякого стеснения насмешливо разглядывал долговязого хилого юношу. Мальчика изумляло странное желание армута закутаться в свой халат в самом разгаре оюня на южной пустынной равнине, где климат был куда жарче и засушливее, чем, например, в Клипсе или в Троссард-Холле. Незнакомец с отвращением покосился на спину мальчика, которая была сейчас покрыта толстым слоем лечебных мазей, и изящным движением руки достал из кармана платочек. Он поднес его к губам, словно ему вдруг сделалось дурно. Юноша даже немного пожелтел лицом. — Все в порядке? — участливо осведомился Артур у незнакомца. Карм несколько секунд смотрел на мальчика. Казалось, он задумался. Сам того не подозревая, клипсянин задал правильный вопрос с правильной интонацией. — Нет, не в порядке, — ворчливо заметил юноша, который, как потом выяснилось, оказался вовсе не юношей, а вполне себе солидным мужчиной. — Очень плохо. Все ужасно. Меня уже второй день лихорадит, и мне кажется, что я страшно болен. Вчера я выпил крепкой настойки от лихорадки, но мне не особенно это помогло. Артур вспомнил, как в Троссард-Холле ребята начинали утро тем, что ходили делать зарядку и закаляться. — Нужно поменьше лежать, а по утрам обливаться холодной водой, — заметил мальчик нравоучительно, но не без язвительности, с трудом представляя, как этот худой бледный юноша расстанется со своим теплым халатом. Удивительно, но Карм схватился за эти слова, как, наверное, утопающий схватился бы за веревку. — Да, да… Я где-то читал про эту методику… Обливаться водой… Это правда помогает? — с искренним интересом спросил он, чуть приблизившись к Артуру. Было видно, что слишком близко он подходить не хочет, вероятно, из-за боязни подхватить какую-нибудь инфекцию. При этом интерес его повысился до такой степени, что Карм даже вытянул вверх шею, немного освободив ее из ворота халата. — Очень помогает. А еще лучше поможет, если вы сами будете обмахивать себя опахалом, а того мальчика отпустите отдохнуть, — язвительно добавил Артур, кивая в сторону раба в кандалах, который следовал за своим тщедушным хозяином, пытаясь хоть как-то уменьшить мучения господина. Карм надменно поднял брови: — Забываешься, молодой человек, ты не в том положении, чтобы делать мне замечания. — Что вы, какие замечания, я просто дал совет. Ведь если вы сами будете мало двигаться, то и кровь не будет бегать по венам, и вам все время будет холодно. Отсюда и лихорадка, на которую вы жалуетесь. — Гм… Трезвые речи. Даже невероятно, что я говорю со своим невольником! — воскликнул Карм, который при этом все же не рассердился и не ушел. Напротив, он еще ближе придвинулся к Артуру, со все более возраставшим интересом его разглядывая. — Так ты что же, умеешь врачевать? Артур пожал плечами. В принципе, он умел врачевать, хоть никогда особенно не любил уроки профессора Листа. Впрочем, мальчик был естествознателем, и если бы его былая сила хоть изредка давала о себе знать, то он, наверное, мог бы стать неплохим лекарем. Как его отец. — Да, я начинал учить эту науку, — немного туманно ответил он. Карм воодушевился еще больше. Ему это так понравилось, что его бледные щеки даже окрасились легким румянцем от возбуждения. — Как тебя зовут? — в нетерпении спросил он. — Артур, — ответил мальчик. Карм ухмыльнулся. — Это ведь твое настоящее имя, да? Бунт? Надо отметить, что тщедушному юноше чрезвычайно понравился Артур. Во-первых, новый раб не был похож на прежних работников. Мальчик отвечал открыто, без утайки, глядя прямо в глаза собеседнику. Во-вторых, видно было, что его не испугать даже самыми изощренными пытками папаши, а это было очень и очень приятно для сына, который презирал собственного отца. «Он может мне быть полезен… Хоть с кем-то я смогу пообщаться по интересующим меня вопросам…» — думал Карм. Тридцатилетний бездарь был одинок; со слугами разговор всегда был короткий, а с родителями разговаривать ему не хотелось. Родная сестра внушала презрение, так как была крайне ленива и неспособна к учебе. Карм, будучи сам ленив и пассивен, интуитивно стремился к своим антиподам — личностям, которые могли бы хоть как-то расшевелить его безвольное амебное тело. К сожалению, в стане армутов таких людей он пока еще не встречал. — Мы могли бы иногда беседовать… Мне было бы небезынтересно поговорить на темы, связанные с лекарской наукой, — почти робко предложил Карм. Артур насмешливо улыбнулся. — Боюсь, с моей занятостью у меня не останется времени на разговоры. Карм согласно кивнул головой и заметил: — Думаю, работы будет меньше. Учитывая, что Мир чудес вновь отправляется в путь… — В путь? — переспросил Артур, не совсем понимая. Карм рассеянно пожал плечами. — Обычное дело. Когда торговать больше не с кем, армуты уходят. Говорят, в Кагилу пусто, а нам нужны покупатели. — Куда мы отправляемся? — спросил Артур с деланным безразличием. Эта информация могла оказаться очень важной для него и Тэнки. — Куда, куда… Мне без разницы. Надоели эти переходы, сквозняки, трудности… Боюсь, что место следующей стоянки — Полидекса, а это очень далеко от Беру. — Какая разница, Беру или Полидекса? — небрежно поинтересовался Артур, внутренне сжимаясь. Он лихорадочно думал о том, как бы во благо употребить полученные от Карма знания. Карм недоуменно посмотрел на мальчика. — Как это какая разница? Город мечты и город рабов — такое уж маленькое отличие? — Мечты тоже имеют своих рабов, — философски изрек мальчик, прикрыв глаза. Он понял, что у него с Тэнкой есть всего-навсего один шанс. Клипсянин задал еще один очень важный вопрос: — Когда мы уходим? — Через два дня, а что? — теперь уже заинтересованность Артура показалась Карму подозрительной. — Думаю, за два дня мы вполне сможем облегчить вашу лихорадку, — как ни в чем не бывало ответил новоиспеченный слуга. Глава 12 Или не украл, так взял, а вором стал В тот день, когда Артур с Тэнкой на свою беду последовали за господином Ролли, Алан, ничего не подозревая, отправился искать нужную лавку с провизией и снаряжением для похода. Юноша был чрезвычайно недоволен и раздосадован; во-первых, ему приходилось иметь дело с армутами, которые, как известно, хорошие дельцы, но нечестные продавцы. Во-вторых, Алан сетовал на самого себя и на свою рассеянность и забывчивость. Право же, как мог он оставить замечательную, вместительную суму в Кагилу? Но не возвращаться ведь теперь за ней в город мертвецов… И хоть скептически настроенный юноша и не верил в существование мифических теней, тем не менее, идти вновь под землю, где разыгралось поистине трагическое действо, ему весьма не хотелось. И наконец, Алан переживал за семью Тэнки. Впрочем, насчет последнего он был настроен более или менее оптимистично, так как всем сердцем надеялся, что Лейланде с детьми удалось выбраться. Возможно даже, они идут сейчас в Беру или в Ту-что-примыкает-к-лесу. Юноша брел по улице, надеясь не забыть месторасположение харчевни, где он оставил своих спутников. Водоворот Мира чудес сводил его с ума и раздражал невероятно. Более всего ему не нравилась манера местных жителей громко общаться. Действительно, казалось, что все армуты глуховаты, вследствие чего они старались кричать во все горло и одновременно, задыхаясь при этом от невозможной жары. Продавцы орали на своих покупателей, а те, в свою очередь, не отставали от первых и, яростно жестикулируя, выкрикивали что-то в ответ. Казалось, что даже животные, обитавшие в этом хаосе, ведут себя куда громче своих сородичей, живших в других местах. Ослы недовольно кричали под ездоками, лошади поминутно ржали, сетуя на свою судьбу, облезлые кошки вопили от голода, тощие собаки облаивали прохожих. Шум, пестрота, запах масел, потные тела, горелая еда, грохочущие повозки, толкучка, повсюду палатки, преграждающие дорогу, навязчивая трескотня торговок, песчаный ветер, сбивавший с ног — решительно все чувства обострялись у того, кто попадал в Мир чудес. Человек словно бы внезапно прозревал, начинал осязать и слышать так, как никогда ранее. Алан долго искал необходимое. Сперва его не устраивала цена, в другой раз он ушел из лавки только из-за того, что торговка слишком навязчиво предлагала ему свой товар, что действовало ему на нервы. Наконец он смог купить вяленого лошадиного мяса, огниво, нож, крючки и леску для рыбалки, несколько пестрых ковриков, которые можно было использовать в качестве матрасов, лучину, крепкую веревку, горшок для приготовления пищи. Также ему чудо как приглянулась фляга для воды с красивым изображением орла, державшем в своем клюве добычу. Однако продавщица, торговавшая флягами и специями, оказалась крайне несговорчивой. Она запрашивала целых три золотых за свой товар. — Это же грабеж средь бела дня! — возмущался Алан. — Э-э, нет, мой хороший. Я сейчас все объясню. Что ты видишь на этой фляге? — Ну… Орла, — не понимая к чему она клонит, произнес юноша. — Орел этот на свободе, не так ли? — с лукавой улыбкой проговорила торговка. У нее было узкое лицо, напоминавшее хищную мордочку куницы, острые проворные руки и некрасивый нос с горбинкой, как и у всех армутов. — Ну так… — озабоченно подтвердил Алан. — А за свободу надо платить… Она просто так не дается. За это один золотой. Смотрим дальше. Что у орла в клюве? — Еда, которая просто так на земле не валяется, я полагаю? — воскликнул юноша. — Вот видите, мой хороший, вы начинаете прозревать, — обрадовалась торговка. — Еда тоже стоит денег. Далее. Орел летит по небу — место, куда все стремятся, но далеко не многие туда попадают… Но все же, небо — благочестивый символ, стало быть, за него еще один золотой. — Вы-то уж вряд ли туда попадете, так как благочестием, похоже, не отличаетесь — так обдирать покупателей! Просто бессовестно! — простонал Алан в изнеможении, мечтая как можно скорее закончить свои покупки. Мир чудес обошелся ему слишком дорого. Торговка ничуть не обиделась на заявление Алана — вероятно, в душе она с ним полностью согласилась. Однако ж цену понижать не стала. — Мануфактура господина Ролли — лучшая в Мире чудес, — заговорщицки прошептала она Алану. — И ее изделия можно встретить даже на рынках Беру… Эта информация чего-то стоит? Алан скептически смерил глазами торговку. — Передайте своему господину, что цены у него грабительские. Юноша взял также мешочек с пахучим кардамоном, трубочку корицы, стручок ванили и немного золотистого карри. Продавщица была так довольна, что, прощаясь со своим покупателем, она грубо обняла его и расцеловала в обе щеки, отчего Алан скривил лицо и незамедлительно покинул лавочку с навязчивой торговкой. Как же ему претили эти дикие манеры армутов, их постоянное желание проникнуть в твое личное пространство, возмутительные выходки, которыми они сопровождали общение! Алан уже подходил к харчевне, где должны были ждать Тэнка с Артуром, как вдруг его слух, обострившийся до болезненности, уловил едва знакомый, но такой манящий стук, который можно услышать, когда два кубика, вырезанные из суставов копытных животных, легонько сталкиваются между собой. Алан вытянулся, принюхался, будто заправская гончая, и глаза его заметались, пытаясь в пестроте красок отыскать искомый источник звука. — Продаю мибесинский кувшин, продаю, — заунывно канючил загорелый армут, надеясь, вероятно, своим жалобным голосом растопить сердца покупателей. — Красавчик, рыженький, купи бальзам для своих кудрей, они станут еще прекраснее! — кричала полная армутка, которая была настолько объемной, что могла вполне сойти не за одного, а за целых трех торговцев. Где-то вдалеке резвились ребятишки возле своей мамы, нелепо развалившейся на земле и просившей милостыню. «Все не то, не то…» — бормотал про себя Алан. И вдруг он увидел то, что искал. Прямо перед его глазами выплыла яркая лавчонка, в которой было так накурено, что седые пары огромными клубами вылетали из многочисленных отверстий меж полотняных стен. Над входом висела многообещающая вывеска, которая тоже была окружена облачком дыма. Вот что на ней было написано: «Игорный дом». Алан задержался на пороге лавочки чуть дольше обычного. Надо сказать, что у этого, на первый взгляд благоразумного юноши, была одна существенная слабость, которая могла вмиг исказить его сильную смелую натуру и превратить в бесхарактерного и совершенно безвольного человека. Алан на свою беду был азартен. Игры в кости — обычное занятие для прожигателей жизни, манящее, но весьма сомнительное развлечение, которое зародилось именно в армутских городах, а затем, подобно заразной болезни, распространилось и на другие людские поселения. Алан узнал об этой игре от беруанцев, которые никогда не брезговали кинуть кубики разок-другой под стаканчик винотеля, приправленный трубкой с фирменным табаком. Чем страшны азартные игры? Тем, что порою они бессовестно деформируют нашу волю, делают из господ рабами. Игроки безвольно приползают в игорные дома и уползают почти на коленях, как ничтожные пресмыкающиеся, в пух и прах проигравшиеся, по уши погрязшие в долгах, но, несмотря на все это, с безумным огоньком в глазах, твердящие лишь одно — «еще, еще…»