Еще раб горбится, втянул голову в плечи: – Проситель, господин. К вам… – Ты хотел сказать, к моему сыну? – Нет, господин. Он спрашивает вас. – Меня? Я умер. – Он знает, господин. Боюсь, он не уйдет. Был раб, нет раба. Сгинул. Даже позволения идти не дождался. Дедушка велит его выпороть? Кликнет слуг? Нет, не кликнул. Куда это он смотрит?! Оставаясь на лестнице, Сизиф сверху вниз смотрел на ворота, распахнутые настежь. За воротами, в пыли, прямо на дороге стоял проситель. Стоял на коленях, склонив голову. По виду нищий, а может, бродяга. Что это за запах? Наверное, гость воняет. В пути не очень-то помоешься. Нет, глупости. Нищий явился к владыке Эфиры? Бродяга? Это кто-то знатный, а лохмотья в знак траура и покаяния. Это убийца! Точно вам говорю, убийца! Зарезал кого-то из родственников. Теперь явился, чтобы дедушка его очистил. Поэтому все и разбежались. Не хотят чужим грехом запачкаться. – Войди, – наконец произнес Сизиф. – Я позволяю. И добавил изменившимся тоном, так, что меня пробрало до последней косточки: – Если, конечно, мое позволение что-то значит для тебя. Убийца встал, вошел. Вместе с ним во двор вошел запах. Тина, ряска, мягкий ил. Кувшинки. Гниющая листва на берегу. Рыба. Вода чистая. Вода цветущая. Я путался в этом запахе, тонул в нем, разбирая на части, давая каждой имя – и вновь уходя на глубину. Дедушка перестал кутаться в плащ. Выпрямился, расправил плечи. Убийца же, напротив, целиком завернулся в теплую шерстяную хлену[40], какую в наших краях называли «геройской». Край хлены он накинул себе на голову. По-моему, убийца не хотел, чтобы Сизиф хорошенько разглядел его. – Значит, – произнес он со смирением. – Запрети ты мне входить, и я оставил бы Эфиру. Радуйся, Сизиф, сын Эола! Дедушка кивнул: – Радуйся и ты, Асоп, сын Океана. Полагаешь, у нас есть повод для радости? – Вряд ли, – откликнулся гость. – Ты узнал меня? – С тех пор, как я побывал в Аиде, – дедушка сделал шаг навстречу, – зрение подводит старика. Вот беда! Всего один шаг, не более. Сизиф стал на одну ступень ниже, гость остался прежним. – Я смотрю на человека, а вижу реку. Смотрю на просителя, а вижу бога. Посочувствуй мне, Асоп Океанид. Такая болезнь сильно осложняет жизнь. Вероятно, слепым живется легче. Я сел, где стоял. Река? Бог? Сын Океана?! Асоп тек из Сикиона в наши земли. В смысле, река текла. Но чтобы речной бог взял и явился в эфирский акрополь? Пал в пыль перед дедушкой? Так запросто?! А я думал, он убийца. Хотя… Может, он все-таки убийца? Убежать? Поздно. – Слепым? – бог рассмеялся. Я впервые слышал смех, похожий на рыдание. – Среди слепцов встречаются прорицатели. Один такой направил меня к тебе. – Зачем? – Сказал, ты поможешь мне. Ответишь на мой вопрос. – Спрашивай. Но не жалуйся, если оракул солгал. – Где моя дочь, Сизиф? Где моя Эгина? Дедушка стал ниже еще на одну ступень: – Откуда же я знаю? Я слишком стар для того, чтобы подглядывать за нимфами. Более того, я мертв. Тот, кого ты видишь – нелепая случайность, плод судьбы и случая. – И хитрости, Сизиф. Великой хитрости. Оракул пообещал, что в твоем дворе я узнаю, куда пропала моя дочь, моя нежная гадюка. Я верю прорицателю. Нежная гадюка? По-моему, бог не слишком любил свою пропавшую дочь. – Гадюка? Ты говоришь про свое дитя? Дедушку тоже заинтересовало это сравнение. – Эгина любила принимать этот облик, – Асоп сбросил край плаща с головы. Открыл лицо: мрачное, исчерченное глубокими морщинами, как земля, иссушенная зноем. – Струйка песка, вот кем была она. Песок и бурые пятна, словно вода пролилась. Голова же черная, как ночь. Разве это не прекрасно? – Видел! – завопил я. – Дедушка, я ее видел! Не знаю, насколько меня спасало мое укрытие. Скорее всего, меня просто не замечали. Вот, заметили. – Дедушка! Ее нес орел! Два дня назад нас с братьями возили на границу с сикионскими владениями. Там, на обильных лугах, паслись папины табуны. Главк Эфирский, сам известный лошадник, хотел, чтобы сыновья выросли достойными отца. Нас частенько отправляли на пастбища под присмотром опытных дядек – слушать рассказы табунщиков, чинить колесничную упряжь, смотреть, как случают кобыл и жеребцов, как кобылы жеребятся. Поздним вечером, устав от дневных трудов, я сбежал на берег Асопа – да-да, этого самого! – и увидел, как орел взмывает из камыша в небо, держа в когтях змею. Змея билась, вырывалась, пыталась спутать орлу крылья. Ничего не вышло – в скором времени птица растворилась в небе, унося добычу в сторону Саронского залива[41]. В багряных отблесках заката мне почудилось, что перья орла горят, трепещут языками живого огня. – Песок! Она была цвета песка. Черная головка… – Замолчи! 3 Можно ли испепелить реку? Впервые в жизни дедушка кричал на меня. – Но я видел, – я замер, как громом пораженный. – Я правда видел… – Закрой рот! Ну, закрыл. Пусть сами разбираются. – Глупый ребенок, – Сизиф спустился еще на одну ступень. – Он ничего не говорил, не так ли, Асоп? Он молчал как рыба. Кому интересна детская болтовня? Только не нам. – Он молчал, – согласился бог. – Ты не только хитер, но и мудр. – Но ты не уйдешь отсюда без ответа. Змея песочного цвета? С черной головой? Твою дочь, Асоп, сын Океана, похитил великий Зевс. Думаю, ты скоро станешь дедом, как и я. Или пеплом, если захочешь наказать похитителя. Как полагаешь, можно испепелить реку? Нельзя, подумал я. – Можно, – ответил Асоп. – Если это Зевс, можно все. Я поклялся, что похититель ответит передо мной. Впервые я дал ложную клятву. Зевс не ответит, и уж тем более не передо мной. Даже рискни я пожаловаться своему седому, своему могучему отцу… Океан не вмешивается в мелкие распри, а для него все распри мелкие. К тому же мой отец не посещает собрания богов. Зевс ему племянник, но это ничего не значит. Оракул не солгал, Сизиф, сын Эола. В твоем дворе я узнал правду. – От меня, – напомнил дедушка. – От тебя. От кого же еще? Тут больше никого нет. – Никого, заслуживающего внимания. – Это правда. Лучше бы меня выпороли вожжами! Кто ты, Гиппоной? Никто, пустота, не заслуживающая внимания. Задыхаясь от обиды, я уже был готов выкрикнуть оскорбление, не думая, кто передо мной: бог ли, царь! Но следующие слова Асопа отрезвили меня лучше, чем ушат ледяной воды, вылитой на голову. Не знаю, может, это и был ушат воды. Все-таки надо помнить, что в наш двор пришла река. – Я не прощу, – сказал Асоп. Речной запах усилился, я задыхался. – Я не прощу похищения дочери, но и Зевс не простит. Меня за то, что я поклялся мстить. Месть невозможна, но его это не остановит. Ему достаточно произнесенных слов. Ты тоже произнес слова, Сизиф. Ты и никто иной назвал мне имя похитителя. Чем мне заплатить тебе за доброту? Если я расплачу́сь с тобой, любому станет ясно, что правду я узнал от тебя и только от тебя. Чего стоит твоя правда? – Правда – живительный родник. Заплати мне таким же источником. – Объяснись. – В моем акрополе нет источника свежей воды. Мы спускаемся вниз, к роднику. Приди враг, запрись мы в крепости – без воды воинам Эфиры не выдержать осаду. Ты можешь снабдить акрополь источником, сын Океана? – Это наилегчайшее из того, что я готов сделать для тебя. Где мне разместить выход для воды?