— Джон, ты в своем уме? — Пока да, — ответил я. Мы вошли в палату к Энджеле. Она лежала на боку, спиной к нам. Я взял у Хэмонда ампулу с налорфином и положил ее вместе со шприцем на столик рядом с ее койкой; я непременно хотел, чтобы она прочла надпись на ампуле. Затем обошел кровать и стал с другой стороны, так, чтобы она оказалась ко мне спиной. Я потянулся через нее и достал со стола ампулу и шприц. Затем быстро набрал в шприц воды. — Будьте добры, Энджела, повернитесь. Она повернулась на спину и протянула мне руку. Хэмонд от удивления застыл на месте. Я наложил жгут и помассировал ей руку в изгибе локтя, чтобы надулись вены. Затем ввел в вену иглу. Она молча следила за мной. Сделав вливание, я отошел, сказав: — Ну, вот и все. Она посмотрела на меня, затем на Хэмонда, снова на меня. — Сколько вы мне ввели? — Достаточно. — Десять миллиграммов? Вы ввели мне десять? — Она начала приходить в возбуждение. Я ободряюще погладил ее по руке. — Волноваться не стоит. — А может, двадцать? — Да нет же. Всего два. Два миллиграмма. Это вас не убьет, сказал я ласково. Она застонала и отвернулась от нас. — Что вы хотите доказать? — спросила она. — Вы сами знаете, Энджела. — Но два миллиграмма. Это… — Как раз достаточно, чтобы вызвать симптомы. Холодный пот и судороги и боль — первые симптомы воздержания. — Господи! — Это вас не убьет, — снова повторил я. — Вы же сами знаете. — Вы негодяи. Я не просилась сюда, я не просила, чтобы мне… — Но вы здесь, Энджела. И в ваши вены уже введен налорфин. Немного, но достаточно. Она начала покрываться каплями пота. — Я не могу больше, — сказала она. — Мы можем ввести вам морфий. — Я не могу больше! Прошу вас. Не хочу. — Расскажите нам, — сказал я, — о Карен. — Сперва дайте мне морфию. — Нет! Хэмонд не на шутку забеспокоился. Он двинулся к кровати. Но я его отстранил. — Расскажите нам, Энджела. — Я ничего не знаю. — Тогда мы подождем до появления симптомов. И вам придется рассказывать, визжа от боли. — Я не знаю, не знаю я! — Ее начала бить дрожь, вначале слегка, а затем все неудержимей. — Будет еще хуже, Энджела. — Нет, нет… нет… Я извлек ампулу морфия и положил на стол перед ней: — Расскажите нам. Дрожь усиливалась. Энджела начала биться в судорогах, так что кровать ходила ходуном. Я бы пожалел ее, не знай я того, что она сама вызвала у себя эту реакцию. — Ладно, — задыхаясь сказала она. — Я это сделала. Я была вынуждена. — Почему? — Из-за слежки. Из-за клиники. Из-за клиники и слежки. — Вы крали из хирургического отделения? — Да… немного, совсем немножко… но мне хватало… — Сколько времени это длилось? — Три года… может, четыре… А на прошлой неделе Грек ограбил клинику… Грек Джонс. Началась слежка. Всех проверяли… — И вы уже не могли воровать? — Да… — Что же вы стали делать? — Пыталась покупать у Грека. Он требовал денег. Много. — Кто предложил сделать аборт? — Грек. — Ради денег? — Да. — Сколько он потребовал? — спросил я, наперед зная ответ. — Триста долларов. — Итак, вы сделали аборт? — Да… да… да… — А кто давал наркоз? — Грек. Это было несложно. Тиопентал. — И Карен умерла. — У нее все благополучно обошлось. Все было как следует, когда она уезжала… — Но позже она умерла. — Да… о Боже, дайте мне морфия, скорее… — Сейчас дадим. — Я еще раз наполнил шприц водой и снова сделал ей внутривенное вливание. Она тут же успокоилась. Дыхание ее стало ровным, почти спокойным. Хэмонд отер рукавом пот с лица. Мы прошли в ординаторскую — небольшую уютную комнату с двумя креслами и столом. На стенах были развешаны таблицы с подробными инструкциями, какие меры следует принимать в экстренных случаях. — Хочешь выпить? — Да, — сказал я. Хэмонд открыл шкафчик и достал из глубины бутылку.