— Мне нужна мышь. — Давай поищем, — сказал он. Мы направились в подвальное помещение. По пути Хэмонда остановила медсестра и сообщила, что родителям Энджелы Хардинг позвонили по телефону. Хэмонд попросил дать ему знать, когда они приедут или если Энджела придет в сознание. Мы спустились в подвал и двинулись по лабиринту коридоров, пригибаясь под трубами. В конце концов мы добрались до помещения, где содержатся подопытные животные. Как и в большинстве крупных клиник, в Мемориалке имелся свой исследовательский центр, нуждавшийся в большом количестве подопытных животных. Минуя одно помещение за другим, мы слышали то собачий лай, то тихий шорох птичьих крыльев. Наконец мы подошли к дверце с надписью: «Мелкие грызуны» Хэмонд толкнул ее, и она открылась. Мы выбрали одну мышь, и Хэмонд вытащил ее из клетки общепринятым способом: за хвост. Я взял шприц и впрыснул ей кровь, взятую из трупа Грека Джонса. Затем Хэмонд бросил мышь в стеклянную банку. Долгое время с мышью ничего не делалось — она только носилась кругами по банке. — Что это за проба? — На морфий, — сказал я, — сразу видно, что ты не патологоанатом. Мышь продолжала кружить в банке. Затем она начала замедлять бет, мышцы ее напряглись, и хвост задрался. — Реакция положительная, — сказал я. — А девица? Тоже наркоманка? — спросил Хэмонд. — Это мы скоро узнаем. Когда мы вернулись, Энджела уже пришла в сознание. В шоковой палате медсестра сообщила нам: — Давление у нее поднялось — сто на шестьдесят пять. — Прекрасно, — сказал я. Пересиливая усталость, подошел к ней и погладил по руке. — Как себя чувствуете, Энджела? — Хуже всех. — Вы поправитесь. — У меня сорвалось, — сказала она монотонным скучным голосом. Слеза скатилась у нее по щеке. — Вот и все. Хотела, но сорвалось. — Вам уже лучше. — Да. У меня сорвалось, — сказала она. — Нам хотелось бы поговорить с вами, — сказал я. Она отвернулась. — Оставьте меня в покое. — Энджела, это очень важно. — К черту всех врачей, — сказала она. — Почему вы не могли оставить меня в покое? Я хотела, чтобы меня все оставили в покое. Я затем это и сделала, чтоб меня оставили в покое. — Энджела, нам нужна ваша помощь. — Нет, — она приподняла свои забинтованные руки и посмотрела на них. — Нет. Ни за что! — Что ж, очень жаль. — Повернувшись к Хэмонду, я сказал: — Принеси, пожалуйста, налорфина, — Я был уверен, что Энджела меня слышит, но она никак не реагировала на мои слова. — Сколько? — Десять миллиграммов. Хорошую дозу. — Энджела слегка вздрогнула, но промолчала — Вы не возражаете, Энджела? Она посмотрела на меня, и в глазах ее я увидел страх и что-то еще, чуть ли не надежду. Она понимала, что это значит, очень даже хорошо понимала. — Что вы сказали? — спросила она. — Я спросил, не будете ли вы возражать, если мы вольем вам десять миллиграммов налорфина? — Все, что хотите. Мне все равно. Налорфин действует как антагонист морфия. Собственно говоря, антагонист частичный, так как в малых дозах он действует приблизительно так же, как морфий. Большая доза его порождает у наркомана симптомы воздержания. Если Энджела морфинистка, большая доза налорфина приведет ее в депрессивное состояние с угрожающей, возможно даже фатальной, быстротой. Вошла медсестра. Она удивилась, узнав меня, но быстро оправилась: — Доктор, приехала миссис Хардинг. Ее вызвала полиция. — Хорошо, я с ней поговорю. — Я вышел в коридор. Там стояли мужчина и женщина, оба взволнованные. Мужчина был высокий, небрежно, видимо, наспех одетый. Женщина — красивая, с озабоченным лицом. Я смотрел на нее, и у меня возникло странное чувство, будто я встречал ее где-то раньше. — Я доктор Бэрри. — Том Хардинг. — Мужчина быстро протянул мне руку — А это миссис Хардинг. На вид это была милая супружеская пара, никак не ожидавшая попасть в приемный покой неотложной помощи в четыре часа утра по причине того, что там лежит их дочь, только что перерезавшая себе вены. Мистер Хардинг откашлялся и сказал: — Нам сообщили, что… произошло с Энджелой. — Ее состояние опасений не внушает, — заверил я. — Я говорил жене, что все обойдется. Ведь Энджела работает здесь сестрой, ясно, что за ней будет хороший уход. — Мы делаем все, что в наших силах. — У нее, правда, ничего серьезного? — спросила миссис Хардинг. — Да, она должна скоро оправиться. Миссис Хардинг сказала мужу: — Том, тогда лучше позвони Лиланду и скажи, чтобы он не приезжал. — Он наверняка уже выехал. — Ты все-таки попробуй, — сказала миссис Хардинг. — Вы хотите позвонить своему домашнему врачу? — спросил я миссис Хардинг. — Нет, моему брату. Он врач и очень любит Энджелу, с самого детства. Он… — Лиланд Уэстон? — сказал я, сообразив, отчего мне так знакомо ее лицо. — Да, — сказала она. — Вы с ним знакомы? — С давних пор. Показался Хэмонд с налорфином и шприцем. — Ты уверен, что нам следует?… — начал было он. — Доктор Хэмонд, это миссис Хардинг, — поспешно сказал я. — Доктор Хэмонд, старший ординатор больницы. — Здравствуйте, доктор. — Миссис Хардинг наклонила голову, взгляд ее сделался настороженным. — Ваша дочь скоро будет здорова, — сказал Хэмонд. Мы извинились и пошли в палату, где лежала Энджела. — Надеюсь, ты, черт тебя возьми, знаешь, что делаешь, — сказал мне Хэмонд, когда мы шли по коридору. — Будь уверен, — я задержался у фонтанчика и наполнил чашку водой. Выпив до дна, налил еще. Головная боль стала совсем невыносимой, и меня отчаянно клонило ко сну. Хотелось лечь, забыться, заснуть… Но я ни словом об этом не обмолвился. Я знал, что сделает Хэмонд, стоит ему такое услышать. — Я отвечаю за то, что делаю, — сказал я. — Надеюсь. Потому что если что-нибудь случится, отвечать буду я. Как старший ординатор. — Знаю. Не беспокойся. — Что значит — не беспокойся! От десяти миллиграммов этой штуки она у тебя загнется, ты и ахнуть не успеешь… Нужно вводить малыми дозами. — Да, — сказал я, — но малыми дозами ее не убьешь. Хэмонд спросил, поглядев на меня: