Она Четверг 1.30 Когда я смотрю на стоящую передо мной женщину, время останавливается. На смену страху приходит облегчение, а потом смущение. На ней белая хлопковая ночная рубашка, вышитая пчелами, и пара старых шлепанцев в форме пчел. Посреди леса. В разгар ночи. Сначала не сомневаюсь, что мне это снится, но она, похоже, настоящая и в таком же ужасе, как и я. — Мама? Что ты здесь делаешь? Она качает головой, словно не знает, и выглядит очень маленькой и старой. Я вижу царапины и синяки на ее лице и руках, будто она упала. Она оглядывается через плечо, боясь, что кто-то подслушивает за спиной, и начинает плакать. — Кто-то разбил окно на кухне, а затем проник в дом. Я очень испугалась и не знала, что делать. И спряталась. А затем убежала в лес, но мне кажется, они стали меня преследовать, — шепчет она. Моя мать дрожит и выглядит еще более хрупкой, чем когда-либо. Пытаюсь встать, но щиколотка подгибается, когда я наступаю на нее. — Кто тебя преследует? Кто забрался в дом? — Женщина с хвостом. Я спряталась в сарае, но я ее видела. Даже не знаю, что сказать. Не понимаю, говорит ли она мне правду или это просто еще один симптом деменции. Джек рассказывал мне, что ее находили, когда она разгуливала в ночной рубашке по Блэкдауну, женщина в супермаркете тоже обмолвилась об этом, но я им не верила. Иногда мы предпочитаем не верить тому, чему не хотим. Я делаю так все время — прячу сожаление в ящики в задней части мозга и предпочитаю забыть дурные поступки, которые совершила. Точно как меня научила мать. Отрицание правды не меняет факты. Я была здесь тем вечером, когда умерла Рейчел Хопкинс. В лесу. Видела, как она идет по платформе, сойдя с поезда, и помню звук ее шагов — почему-то он напомнил мне звук ее фотоаппарата. Стук-постук. Стук-постук. Стук-постук. Потеряв работу ведущей, я пошла домой и стала пить. Но потом остановилась. Села в «Мини» и дыхнула в трубочку алкотестера. Помню, что он окрасился в янтарный цвет, но это означало, что я еще могу сесть за руль. Я отправилась в Блэкдаун, потому что тогда была годовщина того, что случилось, — а также мой день рождения, — и мне хотелось видеть ее. Мою дочь, не Рейчел. Прошло ровно два года со дня смерти моего ребенка, и мне надо было быть рядом с ней. Джек решил похоронить ее здесь, в Блэкдауне, за что я его все еще ненавижу, но это прелестное кладбище, откуда открывается красивый вид. Церковь находится на холме, а ближайшая парковка — на станции. До ее могилы можно добраться только пешком через лес. Я провела там несколько часов, рассказывая ей разные истории, представляя, будто она жива. До сих пор чувствую свою вину, что ничего не сказала Рейчел, когда она в тот вечер прошла прямо мимо моей машины к своей. Скажи я ей что-нибудь, может быть, она бы не умерла. В отдалении слышу какой-то звук, и он стряхивает с меня меланхолию, в которую я погрузилась. Не знаю, продолжает ли Кэтрин Келли преследовать меня, но я не собираюсь ждать, чтобы выяснить это. Нам с мамой нужно выбраться из леса в какое-нибудь безопасное место. — Давай, мама, нам надо идти. Здесь холодно и… опасно. — Ты идешь домой, любимая? Она задает вопрос с таким счастливым оптимизмом. — Да, мама. — О, хорошо. Мы будем дома меньше, чем через десять минут, обещаю. Я поставлю чайник и заварю нам медовой чай, как ты любишь. — Отсюда до дома только десять минут? — спрашиваю я. Она уверенно показывает куда-то сквозь деревья, и, хотя, по мне, все выглядит одинаково, особенно ночью, — я ей верю. У моей матери могут быть проблемы с памятью, но она знает эти леса лучше, чем саму себя. Я беру ее за руку, удивляясь, какой маленькой она кажется в моей, и мы идем как можно быстрее. Ловлю малейший шорох листвы и хруст каждой ветки и никак не могу перестать постоянно оглядываться через плечо. Даже если бы там кто-то был и преследовал нас, в темноте их было бы не видно. — Думаю, она знает, — произносит мама, снова явно в смущении. — Давай постараемся вести себя как можно тише, пока не доберемся до дома, — шепчу я. — У нее был жетон, и мне пришлось впустить ее. — Кого? — Ту женщину, она знает, и теперь я не понимаю, что делать. Моя мать бросает взгляд назад, словно что-то слышит, и это никак не успокаивает мои нервы. Мы делаем еще несколько шагов в темноте, и я невольно прокручиваю в голове ее слова. Теперь она упомянула конский хвост и жетон, и это наводит меня на мысль о женщине-детективе, которая работает с Джеком и только что ответила по его телефону. — Что, по-твоему, она знает, мама? — Думаю, она знает, что я убила твоего отца. Не сомневаюсь, что нас кто-то преследует, но ноги отказываются идти, и я не могу шевельнуться. — Помнишь тот день, когда ты пришла домой из школы и нашла меня лежащей на полу под елкой? — спрашивает она. Когда я не отвечаю, она продолжает. — Твой папа раньше вернулся домой из командировки. Он был пьян и ударил меня только по одной причине — я годами позволяла ему это делать. Это началось после твоего рождения, но я считала, что мне надо оставаться с ним ради тебя и денег. Своих денег у меня не было, как и квалификации, чтобы устроиться на приличную работу. Я сказала себе, что буду с этим мириться, пока ты не вырастешь и не закончишь школу. Но в тот день он избил меня так сильно — я думала, что умру. Затем он грозился избить и тебя. После этого во мне что-то оборвалось, и я первый раз дала ему сдачи. Этот раз оказался и последним, потому что он был мертв. Я не в состоянии воспринять ее слова, как будто их слишком много. Они перемешиваются в голове, и я не могу составить из них предложение хоть с каким-то смыслом. Мы склонны приписывать то, что хотим, тем, кого любим. Мы мысленно преобразуем своих любимых, превращая их в людей, которых хотели бы видеть. Но это неправда, этого не может быть. Моя мать не убийца. В ней говорит деменция или наркотики. Но Кэт Джонс — это Кэтрин Келли, это — правда, и я не сомневаюсь, что она здесь, в лесу, прямо сейчас ищет меня. Я беру маму за обе руки и пытаюсь тащить ее. Но моя мама сильнее, чем кажется, — она упирается в землю ногами в шлепанцах-шмелях. — Ты не убивала папу, я бы видела тело. Ты все путаешь, — говорю я ей, но она пристально смотрит на меня и не двигается с места. — Я ударила его по лицу железной подставкой для елки. Я била его, пока он не умер, чтобы он не смог поколотить тебя, как поколотил меня. Я похоронила его в саду. Закопала под огородом, а следующей весной посадила сверху морковь и картофель. Я думала, что, если навсегда останусь жить в нашем доме, все будет в порядке, и его никогда не найдут. Но она, наверное, знает, и если ты собираешься узнать правду, то лучше услышать ее от меня. В голове роятся эмоции, они разрастаются и принимают новые формы, как жидкая ртуть. Я не хочу ей верить, но, по-моему, верю. Но что бы она ни делала или не сделала много лет назад, нам все равно надо отсюда выбраться. — Мама, здесь небезопасно, и нам надо домой. — А что, если она нас там ждет? — Кто? — Женщина, которая знает. Деревья вокруг меня начинают клониться и расплываться. У меня кружится голова, и мне плохо. — Мама, ты сказала, что у женщины, которая пришла в дом, был жетон. Ты помнишь, что там было написано? Просто постарайся представить себе. Она зажмуривает глаза, как ребенок, стараясь заглянуть в прошлое, которое, похоже, в настоящем часто ускользает от нее. Затем открывает глаза и шепчет: — Прийя. Он Четверг 01.35 — Прийя, откуда вы знаете, как вскрывать замки? — спрашиваю я. Она пожимает плечами — я замечаю, что она по-прежнему держит пистолет, — и закрывает за мной тяжелую деревянную дверь. — Я смотрела видео в сети — это не трудно. — Вы понимаете, что, строго говоря, ваши действия незаконны, правда? — Вы хотите найти Анну или нет, сэр? Я не отвечаю. Я слишком занят осмотром дома, куда мы вошли. Он похож на декорации из фильма ужасов: готическая мебель, древние обои, скрипящие деревянные половицы и огромная причудливая лестница в центре холла. Все покрыто откровенно театральным слоем пыли и паутины. Не считаю себя пугливым, но меня бросает в дрожь. Я иду вслед за Прийей через холл — мы оба стараемся идти как можно тише — в огромную парадную гостиную. Обстановка выглядит так, словно всё взяли напрокат в Виндзорском замке, а на стене тускло мерцают старинного вида светильники. Бросаю взгляд на фото на каминной полке, но никого не узнаю. Затем опрокидываю набор инструментов для камина, но успеваю подхватить его, не дав ему грохнуться на каменный пол. — Может быть, нам разделиться? — предлагает Прийя. — Вы идите наверх, а я пока закончу проверять комнаты здесь, внизу. — Хорошая идея. Возьму это с собой, — отвечаю я и беру металлическую кочергу. Сказать, что я поднимаюсь по ступенькам с осторожностью, значит ничего не сказать. Если тот, кто убил Зои и остальных, здесь, пусть он меня лучше не видит. Сейчас в доме не слышно ни звука, кроме моего учащенного, затрудненного дыхания. У меня все еще болит грудь в том месте, которым я ударился о руль, но меня беспокоит не только это. За долгие годы я научился доверять собственной интуиции, и все здесь кажется мне подозрительным.