— Я пошла в ванную, всего лишь на несколько минут, а когда вернулась, лицо Рейчел было перечеркнуто черным. Он хмурится и не сразу спрашивает. — Можно мне взглянуть? — Нет. Фото лежало в моей сумке, которую украли из машины. — А кто еще был на фото? Я по-прежнему сомневаюсь, говорить ли ему об этом. Может быть, он подумает, что я напилась, сделала это сама, а потом потеряла снимок. Это объяснение, конечно, приходило в голову и мне. Он подходит ко мне ближе. Слишком близко. — Анна, если другие женщины могут быть в опасности, я должен об этом знать. — Снимок сделан двадцать лет назад. Это может ничего не значить. Но на нем я, Рейчел Хопкинс, Хелен Вэнг, девочка, которую ты не вспомнишь, и… — Кто? — Твоя сестра. Он Среда 09.30 Звоню Зои, как только Анна уходит. Я наблюдал за тем, как оператор увозит мою бывшую жену, с нехорошим чувством, которое не могу объяснить. Она давно не выглядела такой уязвимой, как сейчас. Иногда я забываю, кто она на самом деле и что скрывается под маской сильной женщины. Тот вариант себя, который она являет миру, — не та женщина, которая некогда была моей женой. Зои, похоже, изумлена внезапной заботой старшего брата о ее безопасности и благополучии. Я не объясняю, почему беспокоюсь, и не упоминаю фото. Просто слушаю знакомый звук ее голоса, когда она в третий раз заверяет меня, что она в порядке, а дом в полной безопасности. Прошу ее включить старую охранную сигнализацию наших родителей — я точно знаю, что код известен только нам двоим, — а затем изо всех стараюсь опять заняться работой. Я всегда немного беспокоился, что настанет день, и Зои догонит ее прошлое. Моя сестра в пору нашей молодости одно время была связана с плохой компанией. Знаю это, поскольку и сам там был. Это утро тянется так же долго и нудно, как и все остальные — я во второй раз еду к патологоанатому, пишу новые отчеты, провожу затянутые брифинги с неопытной группой, накапливаю вопросы без ответов и вопросы для ответов. Наряду с самой худшей частью моей работы — извещением родителей о смерти их ребенка. Возраст никогда не смягчит боль, которую причиняет данная новость. Все мы чьи-то дети, независимо от возраста. — Кто это сделал? — спросила престарелая мать Хелен Вэнг, словно думала, что у меня есть ответ. Я сидел в ее гостиной, не притронувшись ни к чаю эрл грей, который она заварила по собственному настоянию, ни к банке с песочным печеньем, стоявшей на столе. Ее седые волосы были подстрижены а-ля Клеопатра, как и у дочери, а безупречно чистая одежда скорее подошла бы гораздо более молодой женщине. Мистера Вэнга уже не было в живых, и она жила одна в старом, ничем не примечательном доме. Она заплакала, как только мы появились, и мне показалось, она уже знала: что-то не так. Я утаил от нее большую часть подробностей о том, как Хелен нашли в школе, но я не смогу не дать ей прочесть о них в прессе. Вскоре она узнает и о наркотиках, которые мы обнаружили в доме ее дочери. Я уже могу представить себе заголовки: Директриса с дурной привычкой. Обычно я отправляю младших сыщиков известить ближайших родственников, как посылали меня в начале моей карьеры. Но я промахнулся — не знал о муже Рейчел и ее мобильном телефоне, когда последний раз попросил об этом Прийю. Не собираюсь во второй раз совершать ту же ошибку. По указанию людей с большей, чем у меня, зарплатой, по заданному сценарию делаю еще одно заявление для прессы. Подготовка к выступлению занимает вторую половину дня. На этот раз я решаю сделать это у штаб-квартиры полиции Суррея, чтобы попытаться отвлечь журналистов от школы, и хотя замечаю Анну среди других репортеров, она не задает ни одного вопроса. Потом вхожу обратно в помещение, где кто-то уже включил телевизор — по-видимому, чтобы посмотреть пресс-конференцию в Новостях на «Би-би-си», — и вижу на экране бывшую жену. Она словно смотрит прямо на меня. Когда Прийя приглашает меня выпить стаканчик-другой после работы, сначала не знаю, что сказать. — Спасибо, но куда бы мы ни пошли в Блэкдауне, везде местные жители или СМИ будут пытаться подслушать каждое наше слово. — Я думала об этом, сэр. Может быть, у меня дома, чтобы не было посторонних? Не знаю, что выразило мое лицо, но по ее реакции понимаю — ничего хорошего. Она снова начинает говорить, не дав мне сформулировать ответ, и я боюсь подумать, что она может еще сказать. — На самом деле, я приглашаю не ради вас — хотя, судя по вашему виду, выпивка не помешает — а больше ради самой себя. Мне все это немного… внове, и я здесь никого не знаю. Сейчас я живу одна, и, когда прихожу домой, мне не с кем поговорить. Думаю, мне будет просто неприятно войти одной в дом после того, как я увидела двух женщин, которых так жестоко убили. Вот и все. Она смотрит на меня, а потом изучает свои короткие ногти, словно они обязательно должны быть такими же аккуратными и чистыми, как и она сама. Женщины озадачивают меня каждый день. Но при этом я чувствую себя чуточку виноватым. Прийя одна в городе, где местные жители не всегда дружески настроены по отношению к новым лицам. Тем более что у меня тоже нет веской причины мчаться домой. Взвешиваю свои возможности и делаю вывод, что нужен моей коллеге больше, чем сестре. Даже если вкрадчивый внутренний голос велит мне идти домой и проверить Зои, голос погромче возражает. Она всегда была в состоянии сама заботиться о себе. Кроме того, когда мы вместе, только и делаем, что спорим о деньгах или о том, что смотреть на канале «Нетфликс». Это напоминает детство, когда мы дрались из-за игрушек или из-за телевизионного пульта. Я уверен, что Зои с удовольствием проведет вечер дома одна. Принять приглашение Прийи — значит согласиться на дружескую выпивку с коллегой, совершенно нормальный и невинный поступок. Правильный поступок. Спустя час и две бутылки пива Прийя готовит домашние бургеры и сладкий картофель фри. Она живет на краю города в новом доме — в одном из тех комплексов, где здания стоят одно на другом и все выглядят одинаково: красные кирпичные стены и окна ПВХ — но дом довольно симпатичный. Конечно, это съемное жилье, но оно обставлено стильной мебелью и выдержано в безобидной нейтральной цветовой гамме. У Прийи идеальная чистота, неяркое освещение и полный порядок. Я замечаю отсутствие семейных фотографий или чего-либо хотя бы отдаленно личного. Если бы раньше я представлял себе дом Прийи — чего не было, — то наверняка бы сказал: ИКЕА или что-то индийское и был бы неправ. Все мои представления о Прийе оказываются в какой-то степени ошибочными. Единственное, что выглядело здесь неуместным, — моя грязная куртка, которую она повесила на симпатичную вешалку, и туфли, которые я снял в холле. Я испытывал легкую паранойю — а вдруг она заметит, что они десятого размера. — Мне надо на минутку выскочить — я кое-что забыла, — говорит она, протягивая мне очередную бутылку пива. — Чувствуйте себя как дома, я мигом вернусь. Это выражение звучит слишком устаревшим в ее устах, и немного странно, что она оставляет меня одного в своем доме. Она включает маленький телевизор на кухне, чтобы развлечь меня, и я пью пиво и смотрю на мою бывшую по новостному каналу «Би-би-си». Сейчас я не могу определить, выступает ли Анна в прямом эфире или это просто повторение того, что она говорила раньше. И тут я совершаю глупость. Не знаю, по какой причине — пиво, усталость или, честно говоря, просто потеря разума, но я включаю телефон Рейчел. Сегодня во второй половине дня я отменил его отслеживание — у начальника есть свои преимущества, — и мне надо выяснить, как ее мобильный оказался в моей машине. Я чувствую, что за мной кто-то наблюдает и пытается подставить, и это начинает на мне сказываться. Ввожу пароль — дату ее рождения — иногда люди такие предсказуемые, — и как только телефон разблокирован, начинаю об этом сожалеть. В нем ее фотографии, среди которых страшное количество селфи, масса неприличных пояснений к номерам и именам, которые мне неизвестны, и недавние мейлы — переписка с Хелен Вэнг. А предмет переписки — я. Читаю самый последний мейл, который Рейчел написала накануне нашей встречи тем вечером. Знаю, что Джек — лузер, но друг из органов может пригодиться. Однако ты права, сегодня вечером я с этим завяжу. Может быть, прощальный секс для смягчения удара? Значит, Рейчел собиралась меня бросить, и Хелен об этом знала. Хлопает входная дверь. Кладу телефон обратно в карман, и на кухне сразу же появляется Прийя. Миг — никоим образом не определенный отрезок времени, но она отсутствовала, наверное, больше получаса. Во всяком случае, дольше, чем я ожидал. Не похоже, что она что-то купила. За время жизни с матерью, сестрой и Анной я научился понимать, когда женщина не хочет, чтобы ей задавали вопросы. И я не задаю. — Выглядит и пахнет потрясающе, спасибо, — говоря я, когда Прийя ставит передо мной полную тарелку. Я не лгу, выглядит действительно грандиозно, и не могу вспомнить, когда последний раз ел домашнюю пищу. — Не ожидал, — добавляю. — Вы думали, я приготовлю карри? — Боже, нет, я только хотел сказать, что… — Что? Вы не думали, что я умею готовить? Судя по ее лицу, Прийя дразнит меня. Я хорошо владею сарказмом, но ей, похоже, он не всегда понятен. Пиво словно развязало ей язык, и мы оба немного расслабились в обществе друг друга. Она садится рядом со мной, может быть, слишком близко. — Ничего особенного, это просто нигелла[7]. — По-моему, эта Нигелла — особенная штучка, — отвечаю я с ухмылкой, и в ответ она одаряет меня одной из своих вежливых улыбок, словно я, возможно, чем-то ее обидел. Я всегда считал, что женщины гораздо более сложно устроены, чем мужчины, и не понимаю, что сейчас сделал не так. Она же не могла разволноваться из-за моего комментария по поводу Нигеллы[8] — половина страны в восторге от этой женщины. На самом деле странно — до сегодняшнего вечера я относился к Прийе как к девочке, но у себя дома она кажется гораздо более взрослой. В ладах с собой, в отличие от того, как она ведет себя на работе. Возможно, поэтому сегодня вечером мне так комфортно в ее обществе. Я чувствую себя более расслабленным. Возможно, слишком расслабленным. — Куда вы выходили? — спрашиваю я, не в силах сдержаться. Ее глаза расширяются, и у нее такой вид, словно я только что обвинил ее в чем-то ужасном. — Пожалуйста, извините меня… — говорит она. — За что? — Я забыла, затем вспомнила, затем опять забыла. Прийя встает из-за стола, оставив на тарелке еду, и выходит из комнаты, больше не произнеся ни слова. Признаюсь, что чувствую себя немного неловко, но тут она появляется в дверях, держа в руке бутылку кетчупа. — Я знаю, как вы любите есть с ним чипсы, сэр. Вы всегда фактически заливаете им чипсы, а у меня его не оказалось. Я вышла купить бутылку — мне хотелось, чтобы вы получили удовольствие от еды, — но затем забыла и… Похоже, она сейчас заплачет. Я делаю вывод, что женщины — особая порода людей. — Прийя, все очень вкусно. Вам совсем не надо было так беспокоиться. — Я хотела, чтобы все было идеально. Я улыбаюсь ей. — Все и так идеально. Теперь я еще больше расслабляюсь, узнав, куда она ходила — это так мило с ее стороны, правда. Судя по всему, она тоже успокоилась. Она убирает со стола тарелки и достает еще пива из холодильника, не спрашивая меня, хочу ли я. Не могу решить, ведет ли она себя как хорошая хозяйка — моя бутылка была пуста — или пора беспокоиться по поводу того, какой оборот принимает дело. Она опять распустила волосы. Замечаю, что она расстегнула верх блузки, и клянусь, что последний раз, когда она выходила из комнаты, она надушилась. Я делаю большой глоток пива и решаю взять быка за рога, как мужчина, за которого, по-моему, она меня принимает. — Прийя, послушайте, все было замечательно, но я не хочу, чтобы у вас создалось ложное впечатление. Вид у нее потрясенный. — Я сделала что-то не так, сэр? — Нет, и еще раз: на самом деле не нужно называть меня сэром, особенно когда в вашем доме я ем вашу еду и пью ваше пиво. Боже, я должен был что-то купить. Это так невоспитанно с моей стороны… — Все прекрасно. Правда, Джек. Она произнесла мое имя, и это тоже кажется неправильным. Я понимаю, что, наверное, перебрал с выпивкой, тем более что собирался ехать домой на машине. Все это было большой ошибкой, которую надо исправить до завтрашней встречи с ней.