– Захват! – проорал Алексей, выскакивая из-за спины Джафера! «Бах!» – грохнуло ружье «крепыша», и пуля свистнула возле самого уха. Уходя вбок, Алексей выстрелил из пистоля. «Бах!» – хлопнуло ружье Ибрахима, и бегущий слева от Лешки серб Михайло рухнул на песок. – На! – Егоров, уклонившись от тычка штуцером, резко выпрямился и ударил рукояткой разряженного пистоля по голове стрелка. Со всех сторон пляжа с горящими факелами бежали к месту схватки егеря. «Бах! Бах! Бах!» – частили выстрелы их ружей. Турки не приняли боя, побросав все на месте, они запрыгнули в свои шлюпки и теперь спешно выгребали подальше от берега. – Не стрелять! – выкрикнул Алексей. – Это не война! Быстро осмотреться и всем бегом под защиту скал! – Живой или нет?! – гадал он, осматривая лежащего перед ним человека, назвавшегося Ибрахимом. – Да, кажись, дышит, ваше высокоблагородие. Башку не проломили, оглушило его только, – вынес свой вердикт Макарович. – А вот Михайло наш, все, помер солдатик. А ведь он из самой Сербии с нами и в разных переделках бывал! – Берите этого! – Алексей кивнул на лежащего подбежавшим егерям. – Выносим с собой все. Бегом, бегом, бегом, братцы! Через несколько минут на прибрежном песке уже ничего не было, кровь очень быстро впиталась, и на нем были видны лишь сырые отметины. «Бам! Бам! Бам!» – били пушки с моря, перепахивая ядрами и картечью весь берег бухты. – Уже час как они бьють! – кивнул в сторону орудийных сполохов Тимофей. – Вона как эта турка озлобилась! А что толку-то теперь? Все наши ребятки, окромя затаившихся дозорных, давно уже от берега отошли. – Запястья потуже перетяните, и кляп ему в рот засуньте! – распорядился Алексей, убедившись, что захваченный ими человек уже пришел себя. Тот замычал и яростно затряс головой, пытаясь выплюнуть всовываемую ему в рот тряпку. – Сиди тихо, гмизавац! Свињски курац! – грязно выругался Лазар и врезал неугомонному в ухо. – Тихо, тихо, капрал. Ну ты чего?! Это же пленный! – перехватил кулак серба Алексей. – А ну уведите его отсюда! – Ваше высокоблагородие, он убио је мог пријатеља. Он убио моего Михайло! – чуть не плакал Вучевич, перемешивая в волнении русские и сербские слова. – Михайло сложил голову в бою, – вздохнул Алексей. – Он погиб как герой, чтобы взять вот этого живьем. Не будем же мы теперь его из мести тут вот на куски рвать? – Да, господине. Так точно, ваше высокоблагородие! У праву си! – и Лазар в сопровождении своего младшего брата и Афони отошел в сторону. – Сиди спокойно, Ибрахим-бей, или как там тебя на самом деле: месье, сэр или синьор. Тихо, я сказал! – крикнул пленному Егоров. – Ты стоил слишком много крови моим людям. Я могу отойти сейчас на полчаса в сторону и просто не заметить, что тут с тобой за это время случится! Ты меня понял, гад?! – и Алексей пристальным, давящим взглядом уставился в глаза захваченного штуцерника. Тот замычал и закивал согласно головой. – Ну вот и хорошо, если из понятливых, – усмехнулся Лешка. – Я, признаюсь, и сам бы тебя здесь по-тихому прирезал, причем безо всякого зазрения совести. Ты ведь самый настоящий преступник и убийца, месье. Между нами же нет официальных боевых действий, а ты здесь уже убил как минимум двух солдат русской императорской армии. Да за твою грешную душу никто теперь и ломаного гроша даже не даст. Тебе сейчас нужно сильно постараться, чтобы задержаться на этом свете. – Фролка, ты Джафера перевязал? – крикнул он суетящемуся возле раненого татарина подлекарю. – Так точно, ваше высокоблагородие, – откликнулся тот. – Перевязал бинтовым полотном, а на его перебитую руку еще и лубки наложил. Я пока ее к туловищу приторочил, а потом в крепости уже и хорошую перевязь сооружу. – Добро! – кивнул Алексей. – Уходим к крепости! На берегу остается только дозорный десяток Быкова. Капрал, ваша задача – смотреть в оба. Турки вполне могут решиться сейчас на десантную высадку. Слишком важную птицу они сегодня здесь потеряли. По лодкам в море не стрелять. Бейте, только если османы на сам берег ступят. – Воробьев, ты со своим отделением скачешь в Кафу, находишь там господина бригадира, докладываешь ему обо всем и потом возвращаешься с подмогой к нам! Больше пятидесяти верст в один конец, затем столько же обратно, и все по горным дорогам. Раньше завтрашнего вечера вряд ли они успеют сюда подойти, – прикидывал Алексей. – Нужно будет решать с местным комендантом, как нам пока здесь усилить оборону. Батальон Ряжского пехотного полка, строивший земляные укрепления-редуты возле Судака и составлявший основной гарнизон в этом районе, был поднят по тревоге. Все имеющиеся полевые орудия были выставлены на валах и обращены в сторону моря. По берегу непрерывно патрулировала прикомандированная к этому участку казачья сотня. Турки два раза попытались было высадиться, но, завидев изготовившиеся к бою русские воинские части, все же не рискнули этого сделать и на следующий день вышли из бухты в открытое море. А под вечер тридцатого августа в Судак прибыл с драгунским эскадроном и фон Оффенберг. – Вот он, ваше высокородие, – кивнул на сидящего в каземате крепости пленника Егоров. – На доверительный разговор с нами сей господин пока не идет, но и ругаться он тоже уже более не смеет. А поперва по-французски все что-то нам чесал, да еще эдак злобно и с выражением. В общем, мы его тут пока так и зовем: месье Ибрахим Франсуа. А кто же он на самом деле, Бог его знает. – Та-ак… – Генрих Фридрихович плотоядно потер ладони. – А вот нам пока спешить совсем даже некуда. И разговор у нас с этим месье будет очень и очень долгим. Заходите, господин подполковник, – кивнул он прибывшему с ним вместе штаб-офицеру. – И своих людей тоже сюда пригласите. Пусть захватят с собой побольше бумаги и чернил. Нам записывать теперь много чего придется. Правда ведь, месье, вам ведь есть что нам рассказать? – кивнул он зыркающему на него из угла пленнику. – Идите, господин майор, идите по своим делам и к своим егерям, – указал он Егорову на тяжелую, обитую железом дверь. – Мы с вами еще успеем потом и чуть позже поговорить. Глава 9. Ханская милость Три дня «разговаривали» люди барона в крепостном каземате. На четвертый они вывели пленного на улицу. Перед Лешкой был совсем другой человек. От былой его напыщенности и злой энергии даже и следа не осталось. Месье был совсем поникшим и словно бы враз постаревшим. – Трогайте, господа, я вас через несколько минут догоню, – сказал офицерам конвоя барон. – Ну вот, а ты говорил, что он на доверительный разговор не идет и грязно выражается, – кивнул на отъезжающих фон Оффенберг. – Тут ведь самое главное – это подход правильный найти. У каждого человека, как и у любой двери, есть свой особенный ключик, Егоров. Нужно просто правильно его подобрать. И заметь, что на нем, на вот этом самом месье, ни единой ссадины и синяка новых не появилось. Все общение у нас проходило только лишь словом единым и без помощи кулака, ну и без всякого прочего, – ухмыльнулся барон. – Брр! – Лешке аж стало холодно от этих слов своего начальника, и он передернул плечами. – Толк-то хоть был от всего этого, ваше высокородие? – А как же, конечно, был, – хмыкнул Генрих Фридрихович. – Что же мы трое суток просто так бы у тебя тут торчали? Как будто у меня и других дел нет, кроме как словеса плести в этих вот Судакских крепостных казематах. Очень интересный господин в ваши руки угодил, Егоров. Вокруг Крыма и его дальнейшего политического устройства сейчас такой клубок сплетен! О-хо-хо-о! И наше общее дело – постараться его распутать. Ну а тут такой хороший кончик из него торчит, знай только не ленись, на себя его тяни. В общем, твоя рота свое дело сделала, Алексей, все остальное дело уже будет за нами, – кивнул он в ту сторону, куда только что уехал конвой с пленными. – И для хана с его нукерами здесь тоже работа найдется. В Судаке и в его окрестностях вскрылось много затаенных и даже вполне себе открытых его недоброжелателей. – Ваше высокородие, вот об этом я и хотел вас попросить, – Алексей в волнении переступил с ноги на ногу. – Из захваченных нами местных, в том числе и тех, кто был в числе мятежников, есть несколько человек, так сказать, осознавших свою вину и раскаявшихся. Без их помощи мы бы не только отряд в горах не разгромили, но и этого прибывшего морем месье бы не взяли. Очень вас попрошу, помогите их оставить в живых. У них ведь у многих здесь семьи. – А ты не лишнего ли хочешь, майор?! Еще и просишь тут за подданных чужой державы! – нахмурился фон Оффенберг. – Двух итальянских штуцеров тебе мало и всех прочих трофеев? Так ты еще вглубь наших дел пытаешься нырнуть! – Ваше высокородие! – Егоров вытянулся по стойке смирно перед своим куратором. – За эти штуцера мои егеря кровью заплатили, двоих солдат мы тут уже схоронили, и раненые еще были. Голову отсечь – это быстро любому можно. Только вот живые, разоружившиеся люди, они ведь полезней могут быть. Неужто, нам не пригодятся здесь, среди местного населения, те, кто будет обязан нам жизнью? Или мы не станем под себя со временем Крым забирать? Так вот и сохраните тех, кто нам потом впоследствии помочь сможет. Назад к мятежникам и туркам им дороги уже обратной нет. А Джафер так и вовсе рану получил, будучи в бою, и был он с нами заодно. Так сказать, кровью свою вину искупил. – Тихо, Егоров! Тихо! – зашипел фон Оффенберг, оглядываясь по сторонам. – Ты чего тут про «Крым наш» так громко орешь?! О том, чтобы «забирать Крым», даже и в шутку пока не вздумай никому говорить! Не пришло еще время для таких вот разговоров! И по людям этим, за кого ты так хлопочешь, тоже можешь не беспокоиться, мы, небось, тоже не дурней тебя сами будем. Успокойся, ничего с ними плохого не случится. Но и ты об этом разговоре забудь, ибо твое дело военное. Или ты хочешь из егерей в тайный отдел военной коллегии перейти? Так я это быстро устрою! – Ваше высокородие, не нужно меня из егерей, – Лешка сделал жалобное лицо. – Я ведь ничего такого не говорил. Вам, наверное, послышалось. Я, вообще, просто пожелать вам доброго пути хотел. Доброй, так сказать, и легкой дороги. Ну и про подзорную трубу думал уточнить, ту, которую вы на горной дороге у нас забирали для изучения. Она у вас пока еще не готова, чтобы в наши руки перейти? – Сволочь ты, Егоров, – вздохнул Генрих Фридрихович. – Сначала меня кровожадным тупицей и бездельником выставил, потом послал подальше, а в конце чуть ли не в воровстве трофея обвинил. – Ваше высокородие! – Алексей аж онемел от таких сравнений. – Я вообще ничего такого не говорил и даже не думал! Ну что вы, право слово, так вот издеваетесь! – Ладно, ладно, Егоров, успокойся. Шучу я, – ухмыльнулся барон. – Настроение у меня сегодня хорошее. Как-никак не с пустыми руками в ставку возвращаюсь. Будет теперь что в столицу докладывать. Трубу я тебе скоро верну. И буду писать рапорт наверх о поощрении всех твоих людей. Нам сейчас только лишь накал противостояния осталось сбить. Большой турецкий флот какой уже день крейсирует у берегов. Александр Васильевич резервный корпус на полуостров вводит, чтобы усилить им береговую оборонительную линию. Так что сейчас все внимание на то, чтобы не допустить высадки османского десанта. Ну и один твой дежурный плутонг, как и раньше, продолжает охранять хана. Его нам потерять никак нельзя, Алексей. Присутствие Шахин Герая на этом посту означает то, что мы находимся в Крыму вполне себе легально, по его высочайшему, так сказать, приглашению. Все же остальные гости здесь весьма нежелательны для местного правителя и подлежат немедленному удалению. Ладно, надолго не прощаемся, майор. Обо всем интересном докладывай, как и раньше, мне лично. Счастливо оставаться! – барон вскочил на коня и кивнул драгунскому офицеру. – Поехали, капитан! Звук копыт стих вдали. Алексей обернулся, рядом, шагах в десяти, мялся ротный подлекарь. – Вашвысокблагородие, – протянул жалобно солдат, – там это, там Лужин шпыняется и ругается по-плохому. А вы же сами сказали ему не вставать, а только лишь на животе пластом лежать наказывали. А мне поручили строго следить за этим. Ну а он ведь не слушается меня, еще и бранится. А если с ним чего случится, так вы же с меня тогда спросите? – Конечно, с тебя. А кто у нас тут на входе за главного лекаря? – усмехнулся Алексей. – Ладно, пошли к Лужину, посмотрим, чего у него там с раной. Если Федор Евграфович изволил шпыняться и ругаться, значит, все не так уж и плохо и можно уже какие-нибудь послабления ему давать. В сентябре 1778 года в противостоянии с турками наступила кульминация. Берега Крыма блокировал османский флот из 170 кораблей. Суворов ввел на полуостров резервный корпус, усилил цепь пикетов по всему берегу и предписал маневрировать большим отрядам в виду у крейсирующих судов. Турки запросили позволения сойти на берег, так сказать, «для прогулки». Им было отказано во вполне дружелюбной форме – мы, дескать, и рады бы, но ваши корабли прибыли из тех портов, где отмечена чума. А наши карантинные правила являются одинаковыми для всех без исключения. Чуть позже поступил еще один запрос – о дозволении набрать питьевой воды на берегу и высадке для заготовки дров. На него так же вежливо, как и в первом случае, было отказано снова под предлогом опасения все той же чумы. Да и страшная засуха, от которой страдает Крым, мол, не позволяет нам поделиться водой даже с самыми дорогими нашими гостями. Вежливая демонстрация силы и твердость оказались действенными. Турки не решились высаживать свой десант, и их флот удалился в Босфор. Крым остался независимым. В двадцатых числах октября 1778 года А. В. Суворов перенес свою ставку в Гезлев, или, как он его сам называл, Козлов (ныне Евпатория). В этом городе она находилась в течение семи месяцев. Сам генерал проживал в цитадели местной крепости, которая располагалась между мечетью Хан-Джами и православным собором. Александр Васильевич был не только блистательным полководцем, но и талантливым администратором. В этот год в Стамбул пришла эпидемия чумы. Благодаря строжайшим карантинным мерам, введенным генералом, Гезлев, да и весь Крым, избежал тогда страшной болезни. По приказу главнокомандующего русские солдаты очистили в городе все уборные и конюшни. Отремонтировали все городские колодцы, фонтаны и бани. Купание в них стало бесплатным. На рынках был наведен настоящий военный порядок. Для всех въезжающих в город и ввозимых товаров был организован обязательный осмотр. Обувь, телеги и руки под присмотром вооруженных военных караулов обрабатывались крепким уксусом. Всех жителей принудили выбелить свои дома и дворы как внутри, так и снаружи. На генерал-поручика посыпались жалобы. Ведь, отремонтировав бани и городские фонтаны, он затем ввел и обязательное пятикратное омовение как для своих солдат, так и для всех горожан, независимо от их вероисповедания, под руководством мулл, за что в доносе христиан писалось, что Суворов «обасурманился и знает язык не только крымских татар, но и турок». Мусульмане в это же самое время жаловались на громкий колокольный звон и частое пение Суворова в церковном хоре. Все жалобы остались без рассмотрения. Вечно опальный полководец на тот момент был очень нужен империи. Судьба этого великого человека всю его жизнь сопровождалась такими вот уколами со всех сторон. Но он продолжал идти дальше к своей великой славе, служа Отечеству. От крымской эпопеи генерала остались и его многочисленные приказы для войск: «Соблюдать полную дружбу и утверждать обоюдное согласие между россиян и разных званиев местных обывателей… Земские залоги (т. е. местные законы и обычаи) свято почитать, равно российским». Показательно, что изначально Александра Васильевича отправили на земли Крымского ханства исключительно для руководства сугубо армейскими вопросами, но сохранилось письмо Екатерины II, в котором она отмечает, что и «управление политических дел мне кажется сходственнее поручить Суворову…». Императрица не ошиблась. Боевой генерал оказался талантливым и даже изощренным политиком, не растерявшимся в водовороте восточных страстей ханства и ловко строящим там свою линию. «…Светлейший хан теперь упражняется в мелких интригах с правительством и здешними магометанами… – докладывал он в Санкт-Петербург. – …И бывают у него некоторые помешательства… Усердному к российской стороне ханскому брату Казы Герай-султану вместо просимых им пятисот рублей, подарил я шестьсот…». На фоне всех восточных интриг, более присущих профессиональному дипломату, генерал-поручик Суворов планомерно и последовательно создавал на землях «независимого» ханства многочисленные укрепления для русских войск. Их строили его солдаты, или, как выражался сам Суворов, «работные русской армии». Из многих впоследствии в Крыму выросли города или поселки. Да и сам Севастополь, главная база русского флота на Черном море, родился, в сущности, из укреплений Александра Васильевича. Город русской морской славы возникнет в ходе бескровного, но чрезвычайно напряженного противостояния суворовской пехоты с турецким флотом. Как писал в своем рапорте Александр Суворов: «По три батальона дружественно расположились в редутах с обеих сторон Ахтиярской гавани с приличной артиллерией…». «Дружественно расположились…» – полководец обладал очень метким и едким чувством юмора. Осень и зиму отдельная рота егерей провела основным составом в Гезлеве. В дожди и ненастье хан по полуострову путешествовал очень редко, поэтому у дежурного плутонга дел было мало, и он сидел в предместьях Бахчисарая. Сменившиеся с дежурства егеря и дозорные отделения откровенно скучали. – Доколе еще тут сидеть будем, ваше высокоблагородие? – вздыхал Дубков. – Делов никаких у нас нет, одна только тоска тут. А там, на нашем Буге, работы по устройству сколько осталось – годами ее не переделать. – Пока начальство обратно не откомандирует, так будем здесь сидеть, – тяжело вздохнул Егоров. – Ты думаешь, Макарович, меня на Буг не тянет? – Ну как же это не тянет? – пожал плечами ветеран. – Конечно, будет тянуть, ваше высокоблагородие. Там ваш Ильюшенька, небось, вовсю уже по избе ползает, а скоро он, вестимо, и ножками по ней пойдет. Эх, да-а, детки растут, а нам вот сиди тут. – Иван Макарович, ну хоть ты бы над душой не стоял и не бередил ее! – не выдержал Лешка. – И так ведь тошно!