– Я бы так не поступил. – Когда я снова перевожу на него взгляд, он слегка мрачнеет, словно его немного задел этот тонкий намек. – Я бы не поступил так ни с тобой, ни с Тео. Пожалуйста, знай это. – Я не это имел в виду… – Это, – говорит он, но не сердито. Просто твердо. – Именно это, но все в порядке. Теперь ты знаешь, что я никогда не перейду эту черту. Я здесь, чтобы помочь, а не усугубить ситуацию. Я вздыхаю: – Прости. – Не стоит. – Кип глубоко вдыхает, опуская голову. – Я знаю, что у вас двоих долгая история. Для этого есть слово. Мне становится стыдно за то, что Кип видел в том коридоре. Он знает мой маленький грязный секрет. Тем не менее в нем нет ни капли осуждения. Нет презрения. Он продолжает: – Я не виню тебя за то, что ты съехал после всего, что случилось. Я думаю, ты должен был это сделать. Для твоего собственного благополучия, и для ее тоже… даже если она этого не понимает. Я смотрю на него выжидающе. – То, что произошло между вами, – это сильно. – Кип встречается со мной взглядом. Проходит мгновение. Затем он заканчивает: – Будь сильнее этого. Резко вдохнув, я моргаю. Он улыбается мне, а затем, словно желая поддержать, еще раз хлопает меня по плечу и направляется к машине. Звук захлопывающейся двери машины заставляет Джун поднять голову и оглянуться на меня. Она прикусывает губу, когда понимает, что Кип уехал, а после отворачивается, делая вид, что снова копошится в земле. Будь сильнее этого. Я набираюсь сил и направляюсь к Джун. Как только я оказываюсь в пределах слышимости, она бросает мне через плечо: – Папа работает на кухне. Мама ушла за продуктами. – Я хотел поговорить с тобой, – произношу я, останавливаясь возле нее. Джун замирает на мгновение, а потом продолжает свое занятие. – Пожалуйста. – Я занята, Брант. Я сказала маме, что помогу сегодня с работой во дворе, так что, может быть, в другой раз. – Джунбаг. – Она снова замирает, рукой сжимая садовый инструмент. Она не поднимает взгляд. Большая шляпа скрывает все эмоции, проступающие на лице. Я мягко шепчу: – Мне жаль. Прости, что ушел. Прости, что отгородился от тебя. Прости, что ответил на твой поцелуй. Прости, что любил тебя неправильно. Джун прочищает горло, откидываясь назад: – У меня все хорошо. Тебе не стоит беспокоиться обо мне. – Я всегда беспокоюсь о тебе. – Длинные волосы разлетаются по краям шляпы. Как бы я хотел видеть ее лицо. Прочитать ее эмоции. У Джун всегда все на лице написано – и так было всегда. – Ты знаешь об этом. – Ну, в этом нет необходимости. Я в порядке. – Правда? – Да. Я прикусываю губы, подбирая слова. Вздохнув, говорю: – Твой папа мне вчера не то говорил. Он сказал, что у тебя панические атаки. Кошмары. Обострение астмы. – Он так сказал? – Джун тяжело вздыхает, наконец поднимаясь на ноги. Она поворачивается не сразу – вместо того опускает голову, роняет садовый инструмент и обхватывает себя руками, словно обнимая. Когда лицо Джун наконец предстает передо мной, она снимает шляпу, отчего волосы рассыпаются по плечам. В ее глазах начинают мерцать слезы: светло-голубые кристаллы в летней дымке. – Он преувеличивает. – Он сказал мне, что нашел тебя плачущей на полу моей спальни, свернувшейся калачиком. У нее учащается дыхание, зрачки расширяются. Она качает головой: – Нет, это… это было несколько недель назад. Сейчас мне лучше. Я в порядке. – Джун… – Я тянусь к ее лицу, но она отстраняется. – Джун, пожалуйста. Я ушел, так как думал, что своим постоянным присутствием причиняю тебе боль. Я думал, это то, что нужно тебе, но… – Я тяжело вздыхаю, опустив руки. – Я сказал, что не могу быть тем, что тебе нужно, но я солгал. Правда в том, что я не хотел быть тем, что тебе нужно. Я думал, что у меня не хватит сил. И мне жаль. Я так сожалею об этом. У Джун подрагивает нижняя губа, но она не тянется ко мне. Даже когда по щеке катится слезинка, она просто продолжает стоять. – Я в порядке, – повторяет она, словно пытаясь убедить саму себя. – Хорошо, – киваю я. – Но если тебе будет плохо, я обещаю, что буду рядом. В следующий раз я буду сильнее. – Я блуждаю взглядом по ее поцелованным солнцем скулам и подрагивающим пухлым губам. Кажется, она старательно впитывает каждое мое слово. – Я буду настолько храбрым, насколько тебе нужно, Джун. Она прикусывает губу, чтобы остановить дрожь, а затем отворачивается от меня. Между нами повисает плотная тишина. Я гляжу на нее сверху вниз, тогда как она смотрит куда угодно, только не на меня. Она снова обнимает себя, как будто ей холодно, хотя на улице почти тридцать градусов. Наконец Джун слегка кивает: – Спасибо. Потом она наклоняется, подхватывает шляпу, оставляет работу во дворе и проносится мимо меня в дом. Она не прощается. Она больше ничего не говорит. Я борюсь с желанием броситься за ней, заключить ее в свои объятия и поцелуями стереть все ее слезы. Я отпускаю ее. Я принимаю тот факт, что она злится, чувствует себя преданной; и я дам ей пространство, в котором она нуждается. Я буду сильнее своих чувств. Я буду заботиться о ней, как просил Тео. Я буду сильнее, чем тот поцелуй. Глава двадцать шестая «Первое никогда» Джун, 18 лет Мое сердце словно сгорает, когда я захлопываю за собой дверь и прислоняюсь к ней спиной – холодный металл впивается в разгоряченную кожу. Разгоряченную от солнца. Разгоряченную от его взгляда. Разгоряченную от воспоминаний о нашем поцелуе, который до сих пор горит у меня на губах, как бы я ни старалась притвориться, что этого не было. Я сказала ему, что это было «действие», и это правда. Все началось как невинная игра. Но мы оба знаем, что он стал намного бо́льшим. У него выросли крылья. И единственный способ не дать им набрать опасную высоту – это подрезать их. – Джун Острюн, моя дорогая дочка, – говорит папа, выходя из кухни в испачканном краской комбинезоне и с опилками в волосах. – Хочешь помочь своему старику с этими шкафами? Я отхожу от двери, бросаю шляпу в коридоре и выскальзываю из сланцев.