– Хочешь помолиться? Хочешь помолиться прямо сейчас вместе со мной, сынок? – Валяй. – Господи, Спаситель наш, Отец небесный… – забормотала она, и Джеймс убрал трубку от уха, думая: доведись Святому Духу как-нибудь спуститься в Южный Вьетнам, так уж ему, по всей вероятности, мигом отстрелили бы яйца. Вдали у барной стойки он увидел нескольких человек – они пили виски из бокалов со льдом. Какой-то офицер в камуфляже сидел, уставившись на свои пальцы, а те терзали коктейльную салфетку. В этот миг ему вдруг подумалось про сержанта Хармона. Боже мой! Да ему же хотелось воды! – Сынок, – окликнула мать, – ты ещё там? Сухие, растрескавшиеся губы – запёкшиеся, жаждущие. Эти сигналы языком… – Спасибо за молитву, мам, – сказал он и повесил трубку. Взял свою банку – и допил её, осушил, высосал до последней капли. Пиво было лучшим из того, что он когда-либо пробовал. Худшим – и лучшим. Снилось Джеймсу, что он никак не найдёт свою машину. Стоянка сменилась деревней с узенькими кривыми улочками. Он не хотел просить о помощи, потому что нёс с собой эмку, а эти люди могли его арестовать. А время истекало… Вот и всё, что он вспомнил, когда проснулся, лёжа на матрасе в вымокшей гражданской одежде, хотя во сне был миллион ответвлений, целые проспекты переплетённых друг с другом событий и невысказанных затруднений. Каждую ночь он видел во сне кучу всего. Сон его утомлял, словно тяжёлый труд. Джеймс встал, чтобы включить кондиционер, но никакого кондиционера в комнате не было. Под ногами глухо громыхал музыкальный ящик на нижнем этаже. С гвоздей над открытым окном свешивалась москитная сетка. Он думал, что на дворе день, но на улице виднелись только жёлтые лампочки какой-то вывески. Разыскал свои сине-чёрные мокасины и спустился по боковой лестнице за пивом. Это был тупик, незаасфальтированный, и чтобы не вляпаться в грязь, приходилось смотреть себе под ноги. Вот и бар «Джолли-Блу». Там он подсел к каким-то ребятам: те тоже были из Двадцать пятой дивизии, тоже из разведотряда, но плохие парни – «дальнюки». Они отсыпали ему немного спидов, и сон тотчас же как рукой сняло. С ними не было никаких женщин. Глаза у них сверкали, как у диких зверей. Эти ребята закидывались кислотой и прочими веществами, которые перекручивали им нервы и выворачивали мозги наизнанку. – Давай с нами. Мы просто гуляем по джунглям. Мы – хозяева ночи. Принимаем спиды. Трахаемся. Убиваем. Разрушаем. Джеймс хотел добиться нужного результата, но у него никак не выходило. Он осознавал, что всего-то и нужно, что пойти к этим ребятам, пойти в «дальнюки», перевестись. И тогда его глаза тоже преобразятся, как у них. Он спросил: – Вы знаете Чёрного Человека? – Да, – ответили они, – мы знаем Чёрного Человека, он ходит вместе с нами. – Он может показать мне, как перевестись, – сказал Джеймс. – Ну так давай, давай, разве ты не перепробовал всё остальное? – Да, точняк, – согласился он, – пора бы и мне поплотнее сблизиться с чудовищами. – Есть время сходить? – Я на втором сроке службы. – Отпуск домой тебе не давали? – Да я и не просил. – Что, не хочется разве дом повидать? – Мой дом тут, на войне. – Добро. Вот поедешь домой, так и будешь в итоге собирать пасьянс «Солитёр» до посинения. Колода за колодой. Сидишь у окна – и собираешь, пока глаза на лоб не полезут. – Девяносто девять процентов того дерьма, что ежедневно возникает у меня в башке, противоречит закону, – сказал один. – Но только не здесь. Здесь то дерьмо, что творится у меня в башке, и есть закон, а кроме него, никакого другого закона здесь и нету. – У них там какие-то военные теории, чувак. Теории. Мы такого себе позволить не можем. Такому здесь не место. У нас есть миссия. Никакой войны. Только мис-си-я. – Ходить и убивать, верно? – Гляди-ка, дошло. До этого засранца дошло! – Пять баллов, ёпта! – Продолжай в том же духе! – Знаешь, что такое «дважды ветеран»? Это когда ебёшь бабу и сперва кончаешь в неё, а потом – кончаешь её. – Тут каждый первый – дважды ветеран. – Да? – Так выпьем же за каждого дохлого засранца! Они ушли, а он остался допивать пиво и смотреть на танцовщицу с синяками на ногах. У его головы тупо стукались в стену два комара. Если не брать их в расчёт, Джеймс был наедине с самим собой. Гремела музыка – что-то в стиле кантри, что-то психоделическое, что-то из репертуара «Роллинг Стоунз». На стойке и за стойкой – медленный, тоскливый танец гелевого светильника, искристый водопад на рекламе пива «Хэммс», калейдоскопический циферблат часов, на котором мелькают минуты, небольшие религиозные святилища, озарённые свечами. – Никак не пойму, то ли это всё слишком реально – то ли недостаточно реально, – сказал Джеймс неизвестно кому… а может, неизвестно кто сказал Джеймсу… Затем вошёл полковник – тот самый штатский, негласный главнокомандующий роты «Дельта», практически приёмный отец всего разведотряда «Эхо». Он заполнил собою дверной проём – под расстёгнутой рубашкой судорожно вздымалась грудь. Руки держали в охапке двух некрупных шлюх – те широко улыбались, демонстрируя качественные зубные протезы. Судя по виду, дела его были далеки от завершения. – Помоги-ка мне, солдатик. – Усадите его вот сюда. Сообща ему помогли усесться на потёртое сиденье единственного дивана – кроме него, в зале были только столики. Он щёлкнули пальцами, требуя выпивки. Насколько позволяло разглядеть приглушённое освещение, его лицо сначала побагровело, а затем – сильно побледнело. Одна из девочек втиснулась рядом с ним, ещё шире расстегнула ему рубашку и стала утирать столь же бледную вспотевшую грудь, поросшую серебристым волосом. – Ух, меня чуть инфаркт не хватил! – Сбегать за помощью? – Сиди-сиди. Ситуация, конечно, требует врачебного вмешательства, но в основном-то я просто перегрелся и отравился этой треклятой рисовой водкой. Просишь у них «Бушмиллс», а тебе вручают «колу» пополам с рисовой водкой. А этот шмурдяк для питья никак не годится. Им разве что бородавки сводить. – Так точно, сэр. – Я старый вэвээсник, но и пехоту уважаю. – Я вас знаю, сэр. Я из разведотряда «Эхо». – Быть пехотинцем – это почётно. – Нет оснований вам не верить. – Если вскочит у тебя когда-нибудь бородавка, так ты надрежь её бритвой и десять минут подержи в рисовой водке. – Есть, сэр, так и сделаю, сэр. – Да, всё так. «Эхо». Ну конечно! Ты же мой туннельный ползун – с тех пор, как я потерял «кучи-кути». – Ну, я-то спустился в парочку туннелей, да и всё на этом как будто. В три туннеля. – Это уже кое-что. Бог, говорят, троицу любит. – Так это ведь немного. – Господи Иисусе, ты самый здоровенный туннельный ползун из тех, кого я видел. – Не такой уж я и здоровенный. – Для туннелей – да. – Сэр, знаете про сержанта Хармона? – Он ранен, насколько я понимаю. – Так точно, сэр, парализован по самую шею. – Парализован. Господи Иисусе! – По самую шею. Разорвало его снизу доверху. – Очень жаль, чёрт побери! – Я собираюсь перейти в «дальнюки». Думаю наказать этих уродов. – Нет стыда в том, чтобы ненавидеть, сынок, мы же на войне. – Я вам не сынок. – Что ж, прости за такую бесцеремонность.