Они отвинтили крышку, выплеснули едко пахнущее содержимое бочки в нору, и рядовой первого ранга Уэйн, крупный, бестолковый детина из Айовы, раскорячился над тёмным провалом, чиркнул спичкой и уронил её вниз. Взрывная волна подбросила его в воздух, и он, завыв, как артиллерийский снаряд, пронёсся у них над головами и грохнулся где-то за верхушками деревьев. – Кто следующий? – спросил сержант Хармон. Двое напарников рядового Уэйна кинулись на поиски товарища. Вернулся он держась за них с обеих сторон и прихрамывая. – Ты забыл крикнуть: «Ложись!» Кажется, он не получил серьёзных повреждений. Только и сказал: – Теперь я знаменит! – Полковнику не понравится, что ты его туннель разъебал, – сказал Лейтёхе-чокнутому Чёрный Человек. Лейтёха-чокнутый обнял Чёрного Человека за плечи, а сержант подошёл к нему спереди и взглянул в лицо. – Кто-то должен проверить состояние туннеля. – А почему бы тебе туда не спуститься, а, Чёрный? – Мне? – Ага. Полазать там, поглядеть, чё да как. – Посмотреть, а вдруг это такой туннель, из которого живьём не вернуться. – Да там ни хрена от туннеля этого не осталось, лейтенант, сэр. Лейтёха-чокнутый притянул Чёрного Человека вплотную к себе за плечи и сказал: – Мы ползём по туннелям, бог с нами, чёрт с ними! Вдруг голос подал Ковбой: – Наверно, я спущусь. Весь отряд тут же повернулся к нему. А затем так же дружно отвернулся. Все смотрели кто вверх, кто вниз, кто куда-то вдаль. – Доброволец найден, – объявил сержант. Лейтёха-чокнутый сказал Ковбою: – Ну, порадуем полковника. В последние дни полковник в «Эхе» почти не появлялся. Новички только мельком видели его фигуру издали. Ковбой спросил у Хармона: – А он прямо вот настоящий полковник? – Ну я бы не сказал, что он всего лишь плод моего воображения. – Что бы это значило? – Надо полагать, это значит, что он настоящий, рядовой. Надо полагать, если бы он отдавил вдруг тебе мизинец, ты бы заорал во всю глотку. – Ну не знаю, – протянул Ковбой. – Мне чаще доводилось сидеть на коленях у Санта-Клауса, чем своими глазами видеть этого полковника. Так что для меня он менее реален, чем Санта-Клаус… – Вот, – протянул ему Хармон собственный фонарик. – Прихвати с собой про запас. Ковбой зажёг фонарик и полез в дыру головой вперёд, так, как это на глазах у некоторых из них делали «кучи-кути». Когда он совсем спустился, когда он пропал из виду, остальные окружили нору и стали ждать. То, что он решился на спуск в эту тайну мирового масштаба, не могло не внушать уважения – если не осмотрительностью такого решения, то хотя бы степенью его безумия. Ходили слухи, будто туннели тянутся на целые мили. Там, внизу, обитали всевозможные чудовища, слепые рептилии и насекомые, что ни разу в жизни не видели дневного света, там располагались подземные госпитали и бордели, а также всякие жуткие вещи вроде куч гниющих трупов, оставшихся после зверств Вьетконга, мёртвых младенцев, казнённых монахов и священников. – Держите меня за ноги! – донёсся из глубины норы его крик. Его схватили за лодыжки и вытянули наружу. Внутри не было возможности развернуться. – Там завал ярдов через двадцать, – доложил он Лейтёхе. – И никого нет? – Только я был, пока меня не вытащили, – сказал Ковбой. * * * Она проснулась около пяти в своей комнате в задней части дома. Окна были закрыты, но слышалось, как где-то вдали, на востоке, ближе к хребту Сьюперстишен, тявкают и завывают койоты. Сегодня никакой работы. Она легла в постель и стала молиться. «Дай, Боже, Беррису начать новый год с бо́льшим прилежанием в учёбе и дай ему обрести Господа в сердце своём. Дай, Боже, Биллу найти радость в своей службе и дай ему обрести Господа в сердце своём. Дай, Боже, Джеймсу остаться целым и невредимым на войне и дай ему обрести Господа в сердце своём…» Койоты скулили, будто раненые собаки. Недвусмысленно призывали Христа ко второму пришествию. Пусть он их не услышит. Пусть повременит Христос, пусть остаётся на небесах, покуда не будет спасена последняя душа на белом свете. А этой последней спасённой душой вполне может оказаться душа какого-нибудь из её сыновей. У неё имелись все основания думать именно так. Она поставила ноги на пол и накинула поверх ночной сорочки фланелевую рубашку. Всё ещё темно. Снова легла – и немного погодя осознала, что опять заснула. Больше ей ничего не снилось. Тикали часы. Радиевый циферблат показывал без скольких-то минут шесть. Она встала и нашарила ногами тапочки. В кухне налила в блюдце для кошки пару капель молока «Карнейшен». Ох, лишь бы она не попалась койотам! Или котам. Не хватало сейчас ещё и котят… По-прежнему темно. Беррис полночи не спал – смотрел ужастики по телевизору. Никак его было не вытянуть из этих липких сетей… От горелки на плите зажгла сигарету. Вскипятила воду для растворимого кофе, села за кухонный столик – складной столик для игры в карты, – положила сигарету в пепельницу, одной рукой застегнула воротник рубашки, а другой поднесла к губам чашку. На востоке показались зеленоватые проблески рассвета. Окно давно не мыли. Ей оставались только молитвы. Молитвы, «Нескафе» и «Сейлем». Это было единственное время дня, когда она не чувствовала, что сходит с ума. Она нечаянно пролила кофе: на стене вдруг зазвенел телефон. Да пребудет с нами Господь! Она подошла к стене и подняла трубку, желая подобрать слова, чтобы молить о пощаде надвигающуюся неизвестность. Однако перед лицом возможных ужасов смогла лишь пробормотать: – Алло? – Здорово, мам. Это Джеймс. – Что? – Мам, это Джеймс, мам. Звоню пожелать счастливого Рождества. Наверно, я немного поздновато. – Джеймс? – Это Джеймс, мам. С Рождеством! – Джеймс? Джеймс! Ты где? – Во Вьетнаме, как и раньше. Как и всегда. – У тебя всё в порядке, Джеймс? – Всё нормально. Всё просто превосходно. Как отпраздновали Рождество? – У тебя всё в порядке там? Ты не ранен? – Нет-нет. Всё нормально. – Я так перепугалась, когда ты позвонил. – Не хотел тебя пугать. Просто привет передать думал. – Так у тебя всё в порядке! – Да всё в норме, мам. Ты не пугайся, тут ничего страшного. Слушай, я вот только что новый денежный перевод отправил. – Я очень благодарна. – Ты прости, что я в последнее время ничего не слал. – Знаю, трудно. Я на них особо и не рассчитываю, просто говорю, что это нам и правда хорошее подспорье. – Попробую исправиться. Обещаю. Рождество-то как отпраздновали? – Хорошо, Джеймс. Нормально. Ох, присесть надо бы… Дай-ка стул возьму. Ох как ты меня перепугал! – Нечему тут пугаться, мам. Мне тут довольно неплохо живётся. – Хорошо, я рада. Ты Стефани уже звонил? – Стиви?