Фишел сел сгорбившись на свою койку. Его словно одолела морская болезнь: – Мне так дурно… Зря я это сделал… Это был мой первый раз, и я за него поплатился… Эванс растянулся на койке, поглаживая себя между ног: – Чуваки, я просто хочу расцеловать свой собственный хер, потому что так его люблю, ведь я могу ЕБАТЬСЯ! Из другого бункера кто-то крикнул: – Ладно, а теперь ебись-ка ты КОНЁМ и ЗАТКНИ УЖЕ НАКОНЕЦ ХЛЕБАЛО! Фишер в темноте опустился на колени: – Пожалуйста, Господи, пожалуйста, пресвятая Богородица, Иисусе Христе и все святые угодники, не дайте мне подцепить венеру! – Не знаю даже, как это описать, – сказал Эванс, – но когда я кончил, я лежал на ней сверху, и она типа как свела ноги вместе и типа как… потёрла одну ногу о другую. И это было… в натуре клёво! Джеймс признался: – Я всё боялся, что меня не отпустит, у меня же как будто всё время сосёт под ложечкой, вот тут, – потрогал он себя ниже грудины. – Но в кои-то веки в этой сраной дыре я почувствовал, что мне больше не надо бояться. Потому что я пьяный в жопу и потому, что мне наконец восемнадцать. – Ой, чуваки, – вздохнул Фишер. – Она меня вымотала. Высосала из меня все силы. Они работают на Вьетконг. Эти шлюхи работают на Вьетконг! * * * В июне, во время сезона дождей, на шоссе, неподалёку от медпункта Кэти в городке Шадек в дельте Меконга, ей назначил встречу мужчина по имени Колин Раппапорт. К месту встречи он прибыл на вездеходе. Мистер Раппапорт находился в командировке по поручению Всемирной попечительской службы, в которой тогда работал. Он помог ей погрузить рюкзак и грохочущий чёрный велосипед на заднее кресло своей машины, и они направились в сиротский приют в восьми километрах езды по дороге, проложенной американцами. Кэти уже несколько раз с ним пересекалась – давно, ещё в Маниле. Тогда Колин был тощ, теперь же стал дороден, так как целый год, а то и больше, прожил в Штатах. Сидя за рулём, он отложил свою соломенную шляпу и протёр макушку намокшим носовым платком. Он всегда был лыс. Трудно была сыскать человека лысее Колина Раппапорта. – Как вам нравится ваша поездка? – Господи, Кэти, я-то думал, с этих людей хватит одной только бедности. – Разве это не так? – То есть я никогда не задумывался о том, что́ может натворить война. – Со временем это всё становится смешным. Я не шучу. Настолько всё это сводит с ума, что просто смех разбирает. Когда они прибыли в сиротский приют имени императора Бао Дая, неухоженный персонал как раз нареза́л горстку гнилых овощей и сваливал их в котёл с закипающей дождевой водой. – Это Ван, – указала она Раппапорту на молодого человека, который поспешно кинулся вытирать ладони о футболку. – А, мисс Кэти, как хорошо, что вы приехали, давайте я вас провожу, – сказал Ван, пожал руку Раппапорту и повёл их по тёмной лестнице на третий этаж здания (раньше в нём располагался какой-то завод) – там в шести клетушках из мелкоячеистой проволочной сетки на голом полу ютилось двести детей, распределённых по возрасту. Воздух был чёрен от мух и пропитан запахом мочи и тухлятины. Восьмилеткам Ван велел встать, построиться в шеренги в поношенных и грязных шортиках и майках и хором спеть приветственную песню – на всём её протяжении Раппапорт стоял неподвижно с застывшей на губах улыбкой; потом Кэти повела его опять вниз и на улицу к малярийному изолятору – крытому жестью сарайчику, где в темноте и тишине лежало с десяток больных. Кэти прошлась между ними, заглядывая в раскрытые веки и рты. – Все живы, – сообщила она Колину. Когда они вышли, двое служащих на пару подняли котёл и потащили его к главному корпусу, причём один держал в свободной руке половник. – О господи, – поразился Колин. – И вот этим их кормят! Кэти свернула с ним под дерево, где они и сели прямо на землю. Он сказал: – Я-то думал, это отходы. Помои из-под грязной посуды. – Находясь в чистилище, мы с нежностью вспоминаем ад. – Кажется, я вас понял. Подошёл Ван и принёс два стакана чаю. – Не бойтесь, вода кипячёная, – заверила Кэти. Колин зажал стакан между ногами. Вынул из левого нагрудного кармана сигару, а из правого – зажигалку. – Ну и бардак у них здесь, верно? – На всей планете. Наступили лихие времена, времена зла… Простите, я, наверно, несу какой-то болезненный бред? Он явно так и подумал: – Не представлял себе, насколько здесь у вас большая нагрузка. Больше Колин ничего не сказал и молча допил чай. Скурил почти всю сигару, бережно смахнул уголёк, ткнув сигарой в древесный корень, а окурок сунул обратно в нагрудный карман. Скоро пошёл сильный дождь, и они сели в «лендровер», а потоки ливня тем временем заливали дорожный асфальт и превращали его поверхность в ложе, усаженное стеклянными иглами. – Посмотрим, сможем ли мы пополнить вам запасы продуктов, – сказал он. – Хотелось бы выделить для вас целый самолёт. Думаю, смогу. Посмотрим. – Хорошо. Спасибо. – Могу ли я быть полезен чем-то ещё? – Можно мне окурок сигары, который у вас в кармане? – Шутите? – Нет. – Вы курите сигары? – Изредка. – По-моему, лучше нам позволить вам делать всё, что вам угодно, – проговорил он. – Господи Иисусе, мы обязаны вам как-то помочь. Она сказала: – У меня есть Лан и Ли. – Кто? – С Лан вы ещё познакомитесь. Они вместе с Ли присматривают за медпунктом, пока я в отъезде. – А-а. Действительно. У них есть подготовка? – Они мне очень помогают. Официально никак не обучались. Но очень хорошо знают своё дело. – Знаете, Кэти, вот поэтому я и ушёл из МФПД. Они же просто сбрасывают тебя посреди джунглей с картой и компасом – а дальше крутись как хочешь. – Надо сказать, нам приходит помощь отовсюду. Американская армия выделяет для нас всякие нужные вещи. Делаем, что в наших силах. – Вам помогает армия? – На прошлой неделе я получила пол-литра ксилокаина. Весь вчерашний день и сегодняшнее утро дёргала больные зубы. Местные любят ксилокаин. В противном случае они идут к здешнему зубодёру, который ставит им ногу на грудь и орудует большими клещами. А если его нет, выковыривают у себя сами при помощи гвоздя. Плотницкого гвоздя! На такую операцию уходят целые сутки. Здесь живут очень стойкие люди. – Не как филиппинцы, а? – Филиппинцы очень гордые, но не стойкие. – Они никогда не стыдятся своих страданий. – Хотите верьте, хотите нет, но здесь мне нравится больше. В этой стране не осталось ничего, кроме голой правды. – Тогда ладно, – произнёс Колин, и по его тону она поняла, что, должно быть, опять несёт болезненный бред. Вернувшись тем вечером в медпункт, Кэти распустила ассистенток по домам и сварила на примусе немного риса. Последние два дня её гамак занимал больной ребёнок. Кэти растолкла рис в плошке основанием ладони и полученным пюре накормила пациента, кладя ему палец в рот, тогда как его голова покоилась на другой её руке – лёгкая, как пустая яичная скорлупа. Ребёнок ничего не проглотил. Она попробовала залить в детскую бутылочку рисовый отвар с «кока-колой», но у ребёнка, мальчика лет пяти-шести, уже исчез сосательный рефлекс. Завтра утром или же сутками позже ребёнок, вероятно, уже умрёт. А даже если и выживет – попадёт в одну из клетушек в приюте имени Бао Дая.