Во вторую пятницу июня всё пошло немного по-другому. Сутками ранее у Джеймса был день рождения. Они с Фишером и Эвансом выбрались из лагеря «Эха» по законно полагающемуся пропуску и дошли до самого городка. Эванс решил, что сегодня все должны снять себе по тёлочке. – Не тупите, ребята, – подначивал Эванс, – мы ж на войне. Мы ж мужики! – Я что-то никакой войны в глаза не вижу. – Да она ведь тут везде, где только можно, или как минимум где-то недалеко, а я не хочу на ней сдохнуть до того, как успею перепихнуться. Они вошли в «Фиолетовый бар», и там, на набитых соломой мешках в ряде пристроек за основным помещением Эванс и Фишер потеряли девственность, а Джеймс изменил Стефани Дейл с девчонкой, у которой, по меньшей мере, были не такие ужасные зубы, а может, и вообще не было зубов – он не разглядел, потому что ей не нужно было ни улыбаться, ни что-то говорить, и для того, чтобы приступить к делу, не потребовалось кривить душой, да и искренности тоже не потребовалось – она сразу же застонала как дикарка и увлекла его ввысь в облаке развесёлой похоти. После трое рядовых встретились в самом баре. У них ещё оставалось шестнадцать свободных часов, но они уже перепробовали всё, что можно было ощутить на этом свете. Эванс поднял стакан: – Ну, с пробитием! – Да хорош. – Чего такое? – Не говори: «с пробитием». Это так натужно звучит, чувак. – Хуюжно! Не натужно. Какой я есть, так я и говорю. – Какой ты есть? Тебя что, зовут так – «С пробитием»? – Ща объясню, чуваки, ща объясню, – Эванс отёр подбородок от пива и продолжал: – Ладно, чё уж там, был я лиственником, признаюсь вам чистосердечно. Это самое у меня было первый раз в жизни. Они таращились на него до тех пор, пока он не вынужден был спросить: – А у вас как? – Ага, у меня тоже, – сказал Фишер. – Ну а у тебя, Ковбой? – Нет. У меня – не в первый. – Ох и крепко же ты держишься за свою ложь. – Да, я такой. – Чудненько. Ты всегда был на шаг впереди. – Всё-таки есть одна ложь, с которой пора покончить. Сегодня у меня не девятнадцатый по счёту день рождения, мне всего только восемнадцать. – Чё?! – Через плечо! – Тебе только-только стукнуло восемнадцать? – А то. – То есть ещё вчера тебе было… семнадцать? – Так точно. – Боже мой! Да ты ребёнок! – С этого дня – нет. Эванс потянулся через шаткий столик пожать ему руку: – А ты опережаешь нас даже сильнее, чем я подозревал. В честь дня рождения Джеймс несколько раз проставился. Он был счастлив, весел и пьян. Теперь, в краях, где воздух ужасно влажен, а пиво – дёшево и льётся рекой, он по-настоящему понял, какой в пиве толк и для чего оно вообще нужно. Пили они до наступления ночи. Фишера, как истинного католика, охватила чёрная туча покаяния: – Ну точно подхвачу что-нибудь венерическое. – Что-нибудь венерическое через резинку не подхватишь. – Ага, – виновато буркнул Фишер, – это если у тебя получилось открыть упаковку. – Чё?! – Так я ж без резинки трахался! Не смог открыть упаковку! От мандража слишком уж пальцы тряслись, бля! – В следующий раз зубами грызи, придурок убогий. Они шли домой в темноте. Фишер отказался от утешений: – Вот накажет меня Господь венерой!.. – Собираешься рассказать об этом на исповеди? – Придётся. Эванс сказал: – «Католик» звучит забавно – рифмуется с «алкоголик». Шутка, похоже, задела Фишера. – Вот это действительно злые слова. – А у тебя есть религия? – спросил Эванс у Джеймса. – Теперь есть, это точно. Отныне я верую в Пресвятую Ебитрахиль! Фонарика ни у кого из них не было. Дороги они не видели. Подсохшая грязь была тверда как бетон, и они то и дело спотыкались на ухабах. Эванс крикнул: – Мы смогли! – Я знаю! Мы смогли! Это как… – Фишер вдруг утратил дар речи. – Я знаю! – воскликнул Эванс. – Это! О-хер-ен-но! Я так мощно кончил, что у меня чуть головка не взорвалась! Фишер взмолился: – Ладно вам, парни, ну скажите – вы правда трахались в резинке? – А как же, в резинке, конечно. – Ты в следующий раз тоже лучше надевай, – посоветовал Джеймс. – В какой следующий раз? Больше никогда этого делать не стану. – Пиздишь! – Молю бога, чтобы я венеру не подхватил. Ссать охереть как больно, а кончать тоже больно. – Когда кончаешь, должно быть похоже, будто тебе нож в жопу втыкают. – Хуже этого разве только бешенство. – Ну, бешенство хотя бы от бляди не подцепить. – Базаришь? – Бля. Будто я знаю! – Если только она тебя не укусит! Вернувшись в лагерь, они поначалу старались вести себя тихо, но как только нашли бункер № 4, Эванс громко прошептал: – Поверить не могу! Если уж я сдохну, так хотя бы не девственником!