– Да? – Я же обещал выпить рюмку за тебя? – Да. – Так ты выпьешь? – Да. – Ну тогда ваше здоровье, сэр! – Ваше здоровье. В углу щёлкнула вспышка фотоаппарата. Полковник, видимо, признал в фотографе кого-то из знакомых и двинулся к нему. Место, в котором они сидели, было не лишено элегантности и даже оснащено кондиционером. Лейтенант делал заметки шариковой ручкой на влажных подставках для коктейлей, тогда как Джимми неустанно твердил ему что-то на ухо. Вернулся полковник с фотоаппаратом в руках: – Он даст нам копии, когда получит плёнку обратно. Сядь ровно, Шкип. Давай-давай, выпрями спину. Юная леди, выйдите из кадра, пожалуйста. Это для семьи. – Вспышка, луна поплыла по небу. – Пошлю снимок родне. Твоя тётушка Грейс просила фото на память. Все они очень тобой гордятся. Мы все очень любили твоего отца, – сказал он, а Шкип в ответ спросил: – А какой он был – отец? Нежданно-негаданно между ними случился один из важнейших разговоров в жизни Шкипа. – У твоего отца была честь, была храбрость, – сказал дядя, – а проживи он достаточно долго, к этим качествам добавилась бы мудрость. Будь он жив, думаю, уехал бы обратно на Средний Запад, потому что это те края, которые так любит твоя матушка. Думаю, будь он жив, стал бы деловым человеком, и притом хорошим, движущим колесом всей округи. По-моему, он определённо не стал бы связываться с государством. «Да, да, – так и тянуло ответить Шкипа, – ну а меня-то он любил, меня-то он любил?» Когда музыкальный ящик заиграл какую-то духовую мелодию Герба Алперта, полковник, не обращая внимания на музыку, затянул пропитым баритоном, ещё сильнее загрубевшим от сигар, собственную песню: Приходит дева молодая, Главу его приподнимая, И скорбно в землю зарывает, И на могиле умирает. Дай Бог таких нам похорон, И псов, и соколов, и жён![59] Шкип шагнул на улицу из одиннадцатого уже, наверно, кабака за этот вечер и завершил свой первый полный день во Вьетнаме, идя прочь от улицы Тхишать и имея лишь самое общее представление о том, где живёт; брёл среди бурлящих толп, через облака едкого бензинового дыма, мимо дыхания баров и их пульсирующего чрева – какие там внутри звучали песни? Трудно сказать. Вот только что играл недавно прогремевший на родине шлягер «Когда мужчина любит женщину», а потом, как только Шкип миновал неопознанный дверной проём, музыка как бы вывернулась наизнанку и уже могла оказаться чем угодно. Он сторговался с велорикшей, и тот подбросил его до противоположного берега и высадил на улице Тиланг. Здесь, среди тихих переулков, он вдыхал цветочные ароматы и гнилостные пары, запахи тлеющего угля и жарящейся пищи, слушал отдалённый рёв реактивных двигателей и дребезжание боевых вертолётов, и даже взрывы тысячефунтовых бомб где-то в тридцати километрах оттуда, даже не то чтобы слышал ушами, сколько чувствовал нутром – это было где-то там, он это чувствовал, оно отзывалось глухим стуком в его душе. Каково, интересно, оказаться под этими бомбами – или над ними, отпуская их в свободный полёт? К западу небо прочертили красные трассёры. Вот чего ему хотелось. Вот ради чего он сюда приехал. Чтобы быть в самом горниле, в решительно новом порядке – так сказать, в ведомстве «иной службы» – там, где теории сгорают дотла, где отвлечённые вопросы нравственности становятся суровой реальностью. Вчера днём в Таншонняте он лицезрел невероятную воздушную активность: целыми стаями приземлялись и взлетали истребители и бомбардировщики, транспортные самолёты извергали горы тяжёлых боеприпасов – огромные, как дома. Как могут они не добиться триумфа в этой войне? Он нашёл дверь особняка. Она была не заперта. Внутри, за стойкой, стоял Рик Фосс, который поприветствовал Шкипа: – Добро пожаловать на наш маленький маразматический спектакль! – Ага, добрый вечер. – Значит, ты нас нашёл. – Тебя тоже здесь расквартировали? – Я здесь каждый раз, когда оказываюсь в Сумеречной зоне. По мартини? У меня есть все ингредиенты. – Я только что полночи старался не напиться. – Милости просим во вторую половину. – Да я уже ложиться хотел. – Тусовались с полковником? – Так, самую малость. – Он тебя уже припахал? Поставил на задание? – Ещё нет. – А у меня кое-что для тебя есть. Так, ерунда, ничего серьёзного. – Слава богу, – сказал Шкип. – Просто чтобы ты был всегда под рукой, – пояснил Фосс и смешал ему стакан неожиданно холодного мартини. * * * Под обстрелом обжигающей мороси, прикрываясь свободными руками от слепящих вспышек, выволокли они – рядовой первого класса Джеймс Хьюстон и двое других новобранцев из разведотряда «Эхо» – по трапу свои брезентовые баулы на лётное поле и проделали путь до склада в большом открытом ангаре, а там сели прямо на снаряжение и пили колу, пока не вошла пара специалистов четвёртого ранга, которые, похоже, поняли, кто они такие. Ни один, по правде говоря, не поздоровался с тремя рядовыми. Пока специалисты провожали новоприбывших до универсального грузового транспортёра М-35, в котором смог бы разместиться целый взвод, они вели какую-то свою беседу; один говорил другому: – Я ведь насчёт кого конкретно спрашивал? Насчёт Карсона. А он кого поставил? Тебя поставил. Так вот, стало быть, я и говорю: да, пошёл-ка ты на хуй, не суйся в «Старого служаку», это мой бар? – То есть ты единственный на всём белом свете, кому дозволяется заходить в «Старого служаку»? Единственный их клиент на всей этой грёбаной планете? – Без обид. – Хренасе, «без обид»! Нет уж, позволь пообижаться. – Что ж, ладно, можешь пообижаться. Только не суйся в мой бар. Будете что-нибудь заказывать? – продолжал он, теперь обращаясь к трём новичкам. Джеймс уже успел собрать у всех троих купюры и сжимал их в потном кулаке. – Ты же понимаешь, что я не приму ваши деньги? – Это почему это? Что с ними такое? – Да ничего. Просто они изговнякались все. Другой добавил: – Каждая бумажка объезжает весь мир, спускается по горлу и заканчивает свой путь в жопе. Двое владельцев залезли в кабину, а новички устроились сзади, в пещере, накрытой брезентом, – настолько далеко от открытого конца кузова, насколько было возможно. Затем тронулись вперёд, а позади открывался вид сначала на посадочную площадку, мешанину из контейнеров, бараков, машин, самолётов, потом – на город, на кричаще окрашенные здания, на улицы, полные людей, которые даже не отдавали себе отчёта, насколько странно выглядят, а далее всё скрылось за густой стеной растительности. Джеймс натренировался ходить по джунглям ещё в Южной Каролине и Луизиане, но только осенью и зимой. Сейчас же ноги у него прели в берцах. Он снял каску. День был облачный, но даже от света, проникающего через открытый брезент у них за спинами, невозможно было держать глаза открытыми. Джеймс уронил голову на грудь, погрузился в мутно-бурое оцепенение, да так и проспал, пока грузовик не подскочил и не заревели над головой взрывы. Фишер и Эванс уже растянулись ничком на половом настиле среди баулов. Джеймс упал на них сверху. Грузовик остановился. Хлопнули двери. Двое спереди теперь оба вскочили на задний бампер и разглядывали образовавшуюся кучу-малу из тел. – Я ж говорил тебе, что они гомики, – сказал один. Другой поднял над головой сигарету и поднёс к ней какой-то предмет – это оказался фитиль от связки хлопушек, которую он затем швырнул в кузов. Ещё один оглушительный, громогласный разрыв. Двое похитителей исчезли. Автомобиль возобновил движение. Трое рядовых поразились таким бестактным шуткам. Джеймс чуть не разрыдался от испуга, а Эванс сказал: – Окажись у нас пушки, так мы бы могли пристрелить этого парня в затылок да и оставить тут валяться, он что, не понимает? – Твою бога душу мать! – заорал Фишер. Яростно пнул стенку кабины. Грузовик снова затормозил. – Вот видишь, что ты наделал! – крикнул Хьюстон. – Ну всё, сейчас эти гады нас прикончат! Сзади высунулся только один – Флэтт. – Бойцы! – завопил он. – Бойцы, мать вашу! Ложись, бомбят! – Одну за другой метнул в кузов три банки из-под пива «Будвайзер». – Ладно, тупой был прикол, – признал он. – Верно, чёрт возьми, – согласился Фишер. – Короче, вот вам настоящие, прямиком из Штатов, банки «Будвайзера» с металлическим ушком. Выжрем пивко, и без обид. Фишер взял слово: – Какое тут без обид?! Твою бога душу мать! Да ты кто вообще такой, проклятый вьетконговский шпион? – он резко вскрыл свою банку, во все стороны полетела пена, и Фишер крикнул: – Да ёб твою! – Мы едем в кратковременный отпуск с фронта, – сказал мужчина. – Имели когда-нибудь тёлку с мохнаткой напоперёк?