2. Мой друг-хирург — не такой старый друг, как Илюшка, мы знакомы всего лет пять или шесть. Папа, ты знаешь, что я называю его не совсем приличным «Хрен маме», но кого мне стесняться? Это его заветное выражение, — говорит, как крикнет во время сложной операции «хрен маме!», так сразу идет как надо. Вот, папа, характерное описание претендента на руку твоей дочери: вчера Хрен маме ворвался ко мне силой. С тех пор как меня бросил муж, ему не терпелось сюда прорваться. Зачем? Чтобы все починить, папа. Починил все, что попалось на его пути, и теперь у нас дома благодать: кран не течет, оконная рама не вываливается, камин не дымит… Я уж и не знала, как успокоить Хрен маме в его хозяйственном раже, и зачем-то сказала: «А я видела, как ты курил за углом!» Хрен маме — приверженец теории «позитивная старость»: это всякая ерунда про режим питания и сна. Мы-то с тобой, папа, считаем, что есть судьба, и судьбе безразлично, куришь или нет, а Хрен маме придает значение всем этим мелочам — курить или не курить, бегать или валяться, начинать пить с утра или за ужином… Я сказала: «Ты вчера курил за углом», а он испугался, как будто я его мамочка и засекла, как он дымит в рукав на прогулке в детском саду. — Откуда ты знаешь?.. — У меня есть волшебная подзорная труба, в которую я вижу все, что ты делаешь… — сказала я, и он как заорет «Выходи замуж, наконец!» Ну, я думаю, нам с тобой, папа, совершенно ясно, какой будет моя жизнь с ним: прекрасной. Он будет оперировать в операционной, не дома. Я буду рисовать дома или в мастерской. Это ведь хорошо — встречаться не слишком часто? Мы будем путешествовать: ездить на его дачу в Синявино на электричке. Его старая «шкода-октавия» стоит разобранная на даче, на моем «мерседесе» он не хочет ездить, говорит, это неуместно: больные увидят и решат, что он берет взятки. Это ведь хорошо — не брать деньги за операции? Хрен маме — хороший человек. И хороший хирург. Я люблю ездить на электричке, — смотришь в окно. И чувствуешь себя студенткой. Это ведь хорошо — ездить в Синявино на электричке? Купим красивую сумку на колесиках для продуктов. От станции до дачи 10 км, полезно прогуляться. Придем на дачу, бросим у калитки сумку на колесиках и будем любить друг друга. Хрен маме очень поэтичный человек: большую часть дня, как юноша, думает о любви (сказывается здоровый образ жизни). До встречи со мной у него был кризис… не помню, чего именно, идентичности или среднего возраста. Хрен маме всю жизнь жил по правилам, и все правила начинались со слов «ты должен»: должен работать, должен обеспечивать семью. И вдруг — семья закончилась, дети уехали в Америку, и жена с ними, — а он-то не сможет в Америке быть хирургом, — а ему необходимо каждый день держать в руках человеческие жизни!.. Хрен маме говорит, что было хреново от мыслей «кто он?» и «зачем он в этом мире?», потому что ответы были «никто» и «низачем». Он говорит, что я важна для него не сама по себе, а как волшебный пендель в новую жизнь. Не понимаю, почему я пендель. Но хорошо, что теперь он может ответить на все свои вопросы. Хрен маме очень волнуется… Никогда не знала, что хирурги такие сложные (думала, у них все просто — чик-чик, и все). Хрен маме очень волнуется, что ему уже поздно быть влюбленным. Я говорю: «Вырвись из клетки стереотипов: нет никакого разумного объяснения тому, что влюбляться можно только в юности, а взрослому человеку влюбиться смешно и неприлично». Хрен маме отвечает: «Нет никакого разумного объяснения тому, что я в тебя влюбился». Он, папа, любит меня, предлагает мне руку и сердце и все в доме починить. Ноет, что я выберу профессора Илюшку. Хирург, каждый день держит в руках человеческие жизни, а ноет, как… как профессор. Почему, папа, все мои мужчины ноют? Почему стремятся убежать от своей жизни, держа меня за руку? Почему, папа? Ты спрашиваешь, папа, снимет ли он с меня заботу о хлебе насущном? О-о, еще как снимет! Он неимоверно хозяйственный, сам квасит капусту. И малосолит огурцы. Летом говорит: «У меня горячая пора: малосолю огурцы». О хлебе насущном можно не волноваться: он и варенье варит. У нас будет прекрасная жизнь: любовь, прогулки, огурцы… варенье! Минус в этом очаровательном плане — Аннунциата, ее деревенские представления о необходимости мужчины в доме — Мужчины В Доме: чинит, спотыкается, чертыхается, орет «принеси инструмент!» — «унеси инструмент!», все разбросано, вытирает пот… Вчера увидела его впервые и тут же начала ворчать: «Пылища-то у нас какая, пылища на шкафу на кухне, а она-то (я) еще пылищу в халате в дом приволокла, на шкафу на кухне пылища…» В ней проснулись первобытные инстинкты: как только мужчина вошел в дом, надо начинать ворчать. Ворчание означает: мол, мы тут без тебя без дела не сидим, жнем и пашем ежесекундно, так много дел, вот пылища еще не вытерта… Избыточное уважение Аннунциаты в ущерб моим интересам (Аннунциата будет шикать на меня, а он будет Мужчина В Доме) — это единственный минус. В целом перспектива отличная. Ты согласен, папа, что в целом перспектива отличная? Мои будущие жизни прекрасны, какую же мне выбрать? Конференции по дискретной траектории? Любовь и малосолить огурцы? Но ты же понимаешь, папа, что если я выберу конференции по дискретной траектории, то Хрен маме останется, так сказать, на факультативной основе. И наоборот, любовь и малосолить огурцы не исключает Илюшку. Я бы не смогла, чтобы только основной предмет, без факультативов. Теперь о тайне. У меня есть тайна, папа, от всех, кроме тебя. Я пишу портрет мальчиков Братца Кролика. Вышло так: Братец Кролик пришел поработать над третьей главой не один, — с мальчиками. Я не сказала мальчикам ни слова, не заигрывала с ними, была холодна, как айсберг… ты знаешь, как я не люблю детей, от меня не дождешься даже «хочешь конфетку?». Мы с Братцем Кроликом быстро починили третью главу, там всего-то нужно было одну линию ввести, другую убрать. Но на следующий день Братец Кролик пришел опять — с мальчиками. Если мои подруги узнают, что я разрешаю ему приходить ко мне с мальчиками, они скажут, что я дура. Скажут, это не принято, чужих детей своего мужа принято гнать поганой метлой. Скажут, что у меня нет чувства собственного достоинства и «ты давай, помогай ему детей растить!». Скажут: «Ты добрая, ты простишь». Ха, папа, вот это они дуры. Простить — это вовсе не доброта, это гнев, и ненависть, и ярость, а потом смерть. Чтобы простить, папа, надо умереть. Ох, какая была ярость: я не хотела его отравить — это слишком тихая месть, я хотела изрубить его шашкой, саблей или шпагой проколоть! Вот какая у меня была ярость. А потом смерть: умерла моя вера, что мы с ним — одно. Я как та лягушка, которая не хотела утонуть в молоке, не хотела утонуть в ненависти, вот и била лапками. Простить-то, папа, лучше, чем навсегда стать злобным, уязвимым человеком. Не простить того, кто тебя обидел, означает навсегда зависеть от него. А я, папа, не хочу зависеть от Братца Кролика! Я хочу быть независимой и взрослой, хочу сама владеть своей жизнью. Что ты говоришь, папа? Что напустить полный дом студентов и вместо Аннунциаты стать консьержем не означает быть взрослой? А ты думаешь, мне легко? Все время было двадцать и вдруг сразу стукнуло шестьдесят три или сорок семь. И вот, папа, они каждый день приходят и сидят на диване в ряд. Я подумала: что же они каждый день у меня просто так сидят? Пусть с пользой сидят, буду писать портрет. Позировали неважно. Младший надел мои туфли на каблуках. Я ему говорю: «Сними немедленно!», а он: — А люди говорят, что ты веселая и добрая. А ты мне туфли не даешь. Что люди скажут? Господи, какие люди? Братец Кролик сделал вид, что не слышит. Старший попросил посмотреть альбом Шиле. Он уже почти все наши с Братцом Кроликом альбомы пересмотрел, интересуется живописью. Я на всякий случай сказала: «Тебе рано Шиле». Откуда я знаю, можно ли ребенку пить, курить и смотреть Шиле[26], у меня же нет детей. А ребенок вдруг нежным голоском: «Задолбали!..» — Почему ты грубишь? — беспомощно спросил Братец Кролик. По-моему, он не справляется. Не справляется с восьмилетним мальчиком! А как же он справится с подростком? Это ведь будет совсем скоро, Братец Кролик не успеет повзрослеть. — Потому что я мужчина, — ответил мальчик. На глазах слезы. Плакал, черт его побери! Братец Кролик не нашелся, что сказать. Беспомощно посмотрел на меня в своем обычном стиле «не ругай меня, родная, что я выпал из трамвая». Портрет получился неплохой: Братец Кролик с испуганным лицом, словно не понимает, почему оказался между двумя мальчиками. Младший мальчик справа от него, его цвета спокойны. Первый раз я так внимательно смотрю на ребенка, и, оказывается, уже виден характер: сильный человек, уравновешенный, легко приспосабливается, дружелюбный, но и безответственный, непостоянный. А старший, который грубит, наоборот, нежный. Впечатлительный, тревожный, его легко задеть. Он почему сказал «я мужчина»? Потому что скрывает свою нежность, хочет быть как все. Братец Кролик ему все время говорит: «Ты же мужчина». Не видит, что у мальчика нежная душа, а я же художница, я вижу. Ты скажешь, папа, что я выбрала Братца Кролика и мальчиков? Скажешь, что я так привыкла его опекать, что теперь привычно беру на себя ответственность за то, чтобы он был хорошим отцом? Но Братец Кролик не вырос, чтобы быть отцом. Я не могу доверить ему детей. Ваню и Вову. Придется мне запомнить, кого как зовут. Ох, да знаю я, папа, что ты скажешь! Что я эгоистка: из вариантов 1 и 2 выбрала мальчиков, потому что я всегда выбираю самое интересное: все у меня было, а вот детей никогда еще не было. Что я жадина и хочу все — и вариант 1, и вариант 2, и Братца Кролика, который еще раз выбрал меня и теперь никогда никуда не исчезнет, хоть метлой его гони. Но ведь каждый из них (варианты 1 и 2 и Братец Кролик) выбирает того, с кем ему весело и с кем он счастлив. Ты говоришь, папа, что это эгоизм высшей пробы — считать, что никто тебя не обидел. И все неприятное принимать за комплимент. Значит, я эгоистка высшей пробы? О-о-о, спасибо за комплимент, папа. Глава 14 Девочка с куклой Дневник Рахили Какое это странное ощущение — самой ходить! Самой мыться в душе, ходить в туалет! После месяцев беспомощности — свобода! Пусть пока только в своей комнате. Это пока еще непривычная свобода. Как я страдала, что каждый, кто хочет, может прийти ко мне, встать надо мной и смотреть на меня, как на картину. Кстати, я знаю, что картины не всегда хотят, чтобы на них смотрели: у них, как у людей, может быть плохое настроение, усталость, или кто-то им не нравится. Особенно это относится к абстрактной живописи. Я столько времени была беспомощна, как абстрактная картина, а теперь я человек! И я-аааа! — я получила сообщение от Него! Он знает (от кого, от кого?.. неважно), что я скоро начну выходить на улицу, и спрашивает, можем ли мы увидеться. И-ии-еес! От счастья и свободы я металась по комнате, как пчела, то тут потрогаю, то там пожужжу… и даже не сразу вспомнила о своих глупых сокровищах под матрацем, до которых в плохие времена все пыталась дотянуться — вертелась, ерзала, — но не смогла. По очереди извлекла из-под матраца свои иллюзии: паспорт, деньги на побег и жизнь в Париже, пока не осуществлю свой план расстаться с жизнью. Я снисходительно рассматривала заблуждения свои детские: свеча для магического ритуала, детские книжки, в книжке «Как победила революция» нашелся — а я о нем совсем забыла — листок с желанием. И вслух сказала голосом невролога, того, что смотрит на жизнь с точки зрения тигра: «Видимо, у Рахили это было возрастное: 15 лет — это 15 лет. Она выросла и сбросила мысли об уходе из этого мира, как памперсы». И правда, все улетело, и история с приглашением, и планы самоубийства в Париже… Ну, положим, боль от истории с приглашением не улетела. Я взяла верхнюю открытку из стопки открыток, писем и письмишек — подписана бисерным ИВ, — повертела в руках. ИВ — Ирина Владимировна? Можно свериться с Википедией. Удобно, когда твоя родословная изложена в Википедии: если забыл имена предков, можно взглянуть… а потом забыть навсегда. Меня сейчас совсем не так сильно интересует прошлое, как раньше: есть время для прошлого, а есть для настоящего. ООО! А если бы я не поняла с первых слов и положила открытку обратно в стопочку? А если бы я взяла не верхнюю открытку?! Тогда уже точно все. Эта история не открылась бы нам никогда. В открытке было написано: 29 марта 1935 года Милая Цецилия Карловна, всецело доверяюсь вашему вкусу по части переделки бального платья. Возможно ли сохранить это прелестное сочетание темно-розового бархата и нежно-розового шелка? Мне хочется юбку сделать шелковую, плиссе, а верх платья бархатный, с атласными лентами и вафлями на плечах. Волнуюсь, пойдет ли к шелковому плиссе бархатный бант? Из обрезков можно сшить платье для куклы моей дочери. Будьте здоровы и благополучны.