Я сказала, что наша домработница тоже гордится своим происхождением и говорит, что ее сын заключил неравный брак: ее сын «из хорошей питерской семьи», а невестка «из какой-то там Ленинградской области». Ну, а если нет никаких видимых причин считать свой клан лучше, тогда можно так: мой сын из нашей семьи, а невестка из какой-то там чужой. Ох, что тут началось: папа на меня плохо влияет, я всегда на его стороне, из-за него семья разделилась на два лагеря, и она всегда в своем лагере одна… Примчался Матвей, пришла домработница, стояли и смотрели, как будто это кино. А я смотрела кино «Скандал в благородном семействе» со своей кровати, деваться-то мне некуда. На все эти упреки, придирки, скандальчики и скандалищи папа реагирует мирно, но даже такой мирный человек, как папа, не может сносить унижения бесконечно: терпит-терпит, а потом заводит любовницу. Мечтаю, как домработница принесет мне улику. Она всегда находит и приносит что-нибудь ненужное, как Монморанси из «Трое в лодке…»: чек от заказа пиццы, тетрадь Матвея с двойкой, мамину шелковую рубашку, на которую я поставила пятно и спрятала (а Монморанси принес крысу). Ух, я бы подкинула маме улику, как Яго платок! Без сожаления открыла бы правду: пусть узнает, как это — когда больно, а не только делает больно другим, мне и папе. На всякий случай спрошу: никто ничего плохого не подумал? О моей ревности? О нас — обо мне и папе? Сейчас ведь все помешаны на растлении несовершеннолетних дочек. Папа говорит, чтобы я была осторожна: если кто-то увидит, как я его обнимаю, меня могут обвинить в растлении совершеннолетних дядек. Когда все разошлись после скандала, я подумала, что нахожусь в странном положении. Сегодня я сто раз звонила Ирке узнать, пришло ли приглашение, и на сто первый она сказала напряженным голосом: «Слушай, я занята, давай потом…» Ей было неприятно лишний раз обсуждать свое унижение. Что мне делать? Приглашения до сих пор нет, иначе она бы мне сообщила. Звонить еще раз — сыпать близкому человеку соль на рану, не звонить — проявить бессердечное безразличие. Но я решила: безразличие хуже, чем навязчивость. — Погоди, мы сейчас курьера принимаем, мама поит его чаем, — сказала Ирка. — Он говорит, что вчера искал-искал, но в квитанции была ошибка с номером дома, и он зарулил в «Ашан» за продуктами. Хорошо, что все разрешилось. Я представила, как курьер в камзоле, белых чулках и туфлях с пряжками пьет чай у Ирки на кухне, шпагу оставил в прихожей, парик положил на табуретку. О-о. Шпага почти настоящая — из театральных мастерских. Глава 9 Про страсть. Самое ненужное Письмо Рахили Дорогая Алиса! Я сама напишу про страсть! У Алисы был «плохой мальчик» Соколов, «хороший мальчик» Паппе и затем опять «плохой мальчик». Очень плохой мальчик Петя. Петя — второй муж Алисы, Петр Снопков[9], художник. Не живописец, а театральный декоратор и художник по костюмам. Петя был красивый, настоящий красавец, такой, что все влюблены. С ним у Алисы была страсть, это я поняла. У него был имидж «лихого повесы». Все обсуждали его бесконечные романы, и с замужними, и со свободными, и с актрисами, и с балеринами, со всеми. Имидж имеет большое значение: мы с Иркой однажды влюбились как бы по рекламе. Когда слышишь «от него все балдеют», когда все влюблены, то и нам устоять невозможно! Знаете что? Лучше вы напишите про страсть. Что я знаю о страсти и сексе?.. Хотя у меня IQ 150, ну, или почти, — 138. Письмо Алисы Дорогая Рахиль! Имидж очень важен, короля играет свита, и я однажды… неоднажды влюблялась как бы по рекламе. Я очень внушаема, как услышу «от него все сходят с ума», так сразу… да. Романы Снопкова были легкие, никто не страдал, ни женщины, ни обманутые мужья, — это были не драмы, а комедии или даже водевили: спрятаться под кроватью от обманутого мужа, вывалиться из шкафа, выпрыгнуть в окно. Алиса называет это «веселые шалости» и говорит, что «веселые шалости» Пети нельзя сравнить с «черными измышлениями» Хармса. Шалости Пети нельзя сравнить с измышлениями Хармса, но Петю и Хармса можно сравнить, — во всяком случае, Алиса неосознанно их сравнивает. Оба бывали в доме как друзья Алисы и с какого-то момента стали соперниками. Трудно понять, кто в какой момент перестал быть другом и стал претендентом на руку, любовником. Они все дружили, и очень тонкая грань была между дружбой и любовью или даже ее вообще не было: «С Алисой Ивановной мы виделись буквально каждый день. Я все больше и больше влюблялся в нее и 1 февраля сказал ей об этом. Мы назвали это дружбой и продолжали встречаться». В отношениях Хармса и Алисы это точно так, что и отличает творческую среду от мещанской, где все сразу расставлено по своим местам: кто кому друг, муж, сват, любовник. На этот раз у Алисы был выбор не между «плохим» и «хорошим» мальчиком, это был выбор между «плохим» и «странным». Хотя Хармс, как мог, притворялся хорошим. Он решил, что путь к сердцу Алисы лежит через маму Алисы, и, чтобы понравиться Цецилии Карловне, приходил с книгами о ботанике, сидел с ней на кухне и разбирал гербарии. Вот он сидит с простодушной Цецилией Карловной, разбирает гербарии и думает: сейчас придет Алиса, и эта милая мама Алисы за него похлопочет, скажет Алисе на ушко: «Хороший человек этот Хармс», — и они втроем будут пить чай как почти семья. Ну, или что-то вроде того. Но не тут-то было! Алиса говорит, что у Пети «веселые шалости», — и сама она любит веселые шалости. Пока Хармс паинькой рассматривает гербарии, Алиса звонит Снопкову, и тот незаметно проходит к ней. Цецилия Карловна зовет ее пить чай, и тут Алиса выходит с Петей. Получается, она Хармса переиграла… Как дети, веселятся. Хотя им по тридцать лет. Хармсу нравилось, что Алиса веселая и хитрая и переигрывает его. В записках к ней он называет ее «художница Алиса хитрее Рейнеке-лиса». С планом зайти со стороны Цецилии Карловны Хармс ошибся, напрасно потерял время, разбирая гербарии: он преувеличивал влияние мамы на Алисин выбор. Добрейшая Цецилия Карловна хвалила Хармса — самый лучший, самый благоразумный, а Снопкову не доверяла, считала, что Петя хуже всех: Хармс лучше всех, а Петя хуже всех. Но Алиса давно уже выбрала. Пете дали прозвище Мастер Петр за то, что он все умеет: делает макеты для театра, гравюры на дереве. Быть Мастером, все уметь — это ведь очень обаятельно. Кроме того, он спортсмен: стрельба, лыжи, бега (в смысле на лошадях он тоже умеет и даже получил приз без тренировок). На пари выиграл приз (мужчина!), принес Алисе конверт «Приз» (рыцарь!), но конверт пустой, потому что он отдал деньги конюхам (добрый!). Хорошего человека любят собаки. Алисе-то особенно важно, что скажет ее Хокусавна, мнение Хокусавны для Алисы очень важно (я шучу, но не шучу). Хармс боялся Хокусавну, всегда просил запереть дога в ванной и, перед тем как войти, спрашивал, хорошо ли заперта собака. Бледнел, когда она за дверью лаяла: дог все-таки. Правда, приносил ей подарки (льстивые подарки, но, может, и от души). Алиса как-то раз Хокусавне сказала: «Я никогда не выйду замуж за Даниила Ивановича, обещаю тебе, клянусь!» А Петя?.. О-о, Петя! Петя догиню любил за то, что она хорошая собака, и за голубые, как у Алисы, глаза. Говорил, что считает Хокусавну своей дочкой. Глупо называть собаку дочкой, но факт есть факт: Алисе нравится, что Хокусавна играет с Петей, прыгает, обнимает, обожает… как она сама. Она в душе тоже прыгала и обнимала, хотя притворялась холодной и спокойной. Ну, вот Петя. Добрый, широкий, остроумный. Красивый. Спортсмен, но не тупой, призы ему не нужны. Собаки его обожают. Ну, честно, Рахиль, разве Хармс выдерживает конкуренцию? Вы бы кого выбрали? Ну, то-то и оно. И я тоже выбрала бы Петю. Между «плохим» и «странным» выбирают «плохого». Хармс, который вроде бы соперник Пети, на самом деле никакой не соперник: у него нет шансов. Есть, конечно, женщины, которые самозабвенно любят странных, но не Алиса… она настолько ясная, «нормальная», что никогда не говорит о своем внутреннем мире, о своих чувствах, — только о действиях (не то что мы с вами, Рахиль, только и твердим о том, что чувствуем, но такие уж мы и такая уж она)… Алиса по природе своей не может чувствовать к «странному» ни нежного доверия, как к милому Arcade Martin, ни страсти. Хармс всегда ее смешил, иногда пугал, у него «черные измышления», он «злой волшебник», — никакой нежности и уж тем более страсти! Как только он переставал смешить и становился серьезен, как только их отношения хоть на секунду переставали быть мальчишескими, ей становилось неловко. Сказал ли он трогательные слова «я люблю вас больше своей матери», пришел ли обручиться, поменяться кольцами, — в памяти остается лишь его «злое лицо», «настойчивость маньяка», «слова, с которыми неизвестно что было делать» и собственная неловкость и желание не подходить к телефону и больше его не принимать. Вот такое неприятие на физическом уровне. Любая женщина знает, что это такое: «Нет, и все!» Бедный Хармс, конечно, не понимал этого, когда писал: «Я прошу Бога сделать так, чтобы Алиса Ивановна стала моей женой…Если бы Алиса Ивановна любила меня и Бог хотел бы этого, я был бы так рад!» Помните, мы с вами говорили, что у человека бывает самое нужное? А бывает самое ненужное. У Алисы Хармс был самое ненужное. Она ведь не знала, что он станет знаменитым, она прославится как «возлюбленная Хармса», напишет о нем воспоминания, которые ее бывшие друзья назовут ложью. Тогда он был для нее самое ненужное. Нет, конечно, он ее смешил. Перевешивал картинки вверх ногами и следил, заметят ли, заставлял отгадывать загадки, менял Хокусавне имя: Мордильерка, Принцесса Брамбилла, Холлидей, Бранденбургский концерт. Я страшно завидую Алисе, что у нее был такой друг, который называл ее собаку Бранденбургский концерт. Незадолго до того, как Алиса вышла замуж за Петю, Хармс записал в дневнике фразу, на которую намекала сплетница Маляка: «Я был влюблен в Алису Ивановну, пока не получил от нее всего, что требует у женщины мужчина. Тогда я разлюбил Алису. Не потому, что пресытился, удовлетворил свою страсть и что-либо тому подобное. Нет, просто потому, что, узнав Алису как женщину, я узнал, что она женщина неинтересная, по крайней мере на мой вкус. А потом я увидел в ней и другие недостатки. И скоро я совсем разлюбил ее, как раз тогда, когда она полюбила меня. Я буквально удрал, объяснив ей, что ухожу, ибо она любит Петра Павловича. Недавно я узнал, что Алиса вышла замуж за Петра Павловича. О, как я был рад!» Я — за Алису. Между плохим и странным она выбрала плохого. В плохого она была влюблена, а странный был ей физически неприятен, и она его не хотела, вот почему у них все было так неудачно: она его не хотела, была влюблена в другого, поэтому и показалась ему «женщиной неинтересной»… Так и хочется сказать: «Поняла, Маляка?!» Рахиль, неужели вы спросите: «Почему Алиса вступила в связь с Хармсом, если она была влюблена в Петю?» Ну, Рахиль, у вас ведь IQ 138! Конечно, вы догадались почему. Алиса влюблена в Снопкова, но он-то ее любит? Петя приходит в гости, дружит, и даже если они любовники, совершенно не ясно, влюблен ли он в нее. Алиса не слишком надеется: у Мастера Петра и без нее много женщин! Поэтому и связь с Хармсом — от неуверенности в себе. Я это хорошо понимаю: когда влюблена в одного и бросаешься к другому, чтобы не думать, что никому не нужна. Даже если Алиса какое-то время была любовницей обоих, все равно это было от неуверенности. Хитрая Алиса говорит о Пете: «…как-то окрутил меня, и, к великому удивлению всех, мы поженились». Хитрит, не хочет признаваться, что на самом деле это она «как-то окрутила» Петю. Алиса и Снопков устроили свадебную вечеринку, на которую пришел Хармс и сказал Алисе: «Я еще отыграюсь», — как в картах, как будто все это была игра в карты, или в кости, или на бильярде. Снопков просил Алису помочь ему стать художником: вместе работать ежедневно, как Алиса работала с Глебовой. Он хотел стать живописцем, не хотел оставаться художником по костюмам и декорациям. Петя сказал: «Никто не может меня спасти, кроме вас». Плохие мальчики всегда говорят «спаси меня, возьми меня к себе… только ты можешь мне помочь». С плохими мальчиками всегда так: сначала они говорят «спаси меня», а потом ничего хорошего не будет… Алиса захотела «спасти беспутного Петю», но ничего хорошего не вышло. После свадьбы все изменилось, Алису мигом унесло от ее прежней жизни: от живописи, музыки, живых картин. Живые картины снимали с Глебовой, Хармсом и другими друзьями: выбирали известную картину, делали декорацию, надевали костюмы, гримировались и снимали. Алису унесло от всего, что было прежде: от живых картин, музыки, дружбы с Глебовой. С Глебовой они расстались. Рахиль, когда я сказала папе, что мы расстались с Братцем Кроликом, знаете, что он ответил? (Надеюсь, вы не считаете меня сумасшедшей за то, что я мысленно разговариваю с папой.) Он ответил: всему приходит конец… И я все думаю: неужели всему? Дружбе Алисы с Глебовой пришел конец: много лет было веселье, общая жизнь, а сейчас у Алисы началась другая жизнь, в этой новой жизни Глебова ей была не нужна. Тем более Глебова красивая, красивей ее. Зачем ей красивая подруга за одним столом с мужем? Может быть, однажды утром Петя на Глебову посмотрел с интересом, а может быть, Алиса без причины ревновала своего Петю. И не только ревность. Мы очень маленькие. В нас помещается одно только чувство. Например, любовь, а дружбе тогда нет места. И рисовала Алиса теперь с ним, а не с ней. Всему приходит конец, потому что мы маленькие. На самом деле («насамделе», как говорит сплетница Маляка) я завидую Алисе, что она смогла разорвать эту дружбу, когда она стала ей не нужна. Без сантиментов, без «ах, нас столько связывает», — раньше было интересно вместе, а теперь другая жизнь и все другое. Умение выбирать самому и устраивать свою жизнь как хочешь и с кем хочешь и не зависеть от близких (в Алисином случае, кроме мамы)… кто-то считает — это черствость, а я считаю — независимость. Алиса не хочет — и не дружит больше. Я-то сама, к сожалению, другая: вот зачем мне мои подруги, с их голодным блеском в глазах, с их звериным чутьем на мои горести, — а почему-то не могу с ними расстаться, почему-то дружу… «Созависимость» — есть такое модное слово. У меня созависимость, не иначе. Как Алиса с Петей жили: днем работали — писали, вечером работали — зарабатывали деньги (оформляли каталоги, она делала рисунки, а он чертежи). Но денег все равно не было, деньги «утекали из Петиных красивых рук». С любовью сказано, правда? Алиса гордо перечисляет: Петя починил проводку, отполировал шкаф, настроил рояль, переплел книги… он знает тринадцать способов приготовить яичницу, добился любви Хокусавны и маминой собачки, моет собак так, что мыло ни разу не попало им в глаза… Понятно, что она сильно влюблена. И он же был очень красив. Красив, когда делал чертежи, когда готовил яичницу, мыл собак. С Хармсом они опять стали дружить, и месяца не прошло, как они уже втроем ходили на концерты, ездили за город. Снопков из этой ситуации вышел молодцом: объяснил Хармсу, как тому повезло. Если бы Алиса вышла замуж за Хармса, то все равно стала бы его, Пети, любовницей, и это было бы для Хармса оскорбительно. А так все хорошо, достойно сложилось, и все друзья. Вот и я говорю: Алиса все равно стала бы любовницей Снопкова. Потому что — страсть. Но Хармс был самолюбивым человеком, и все-таки у него осталась обида, что его переиграли: однажды он сказал, что все равно разлучит Алису с Петей. Алиса испугалась, она придавала значение гаданиям, предсказаниям, и она ведь считала, что он «злой волшебник»… Но не мог же он наколдовать то, что произошло дальше! Все покатилось под откос: Снопков напивался и попадал в истории. Чуть не замерз на лодке, его вынесли на берег без сознания, в другой раз угнал машину от «Европейской», потом его нашли в канаве без костюма и бумажника… потом вообще ужас: из Культурной пивной напротив Дома книги его выбросили на улицу через стекло. Из больницы искромсанный осколками Мастер Петр пришел к Алисе… они поговорили немного, и он ушел.