– Так ещё ж музыки нет. – Когда будет! – Ладно… Я наложил себе полную тарелку разных салатов и умял, чуть ли не урча. Успел! Из зала пролились первые ноты «Индейского лета». Под чарующую музыку Джо Дассен вспоминал, задумчиво грустя: Tu sais, je n’ai jamais été Aussi heureux que ce matin-là Nous marchions sur une plage Un peu comme celle-ci… Я протянул руку Рите, и она ответила улыбкой ослепительной радости. Положила мне ладони на плечи, и мы поплыли в медленном танце, подхваченные печальным и светлым напевом. Се ля ви! Даже приятные воспоминания несут в себе заряд меланхолии, понуждая кручиниться. Ведь то, что было, уже не вернуть, не повторить – отошедшее счастье тускнеет и гаснет, выцветая, как жёлтый лист, ждущий порыва ветра… Я и сам не заметил, как меня накрыло, увлекая в сладкую пучину. Жаркая тьма задышала в затылок, нашёптывая греховное. Почудилось мне или сознание на самом деле вывело истину: у меня нет сил определиться, я люблю на разрыв! Как тот незадачливый путник, что угодил между чёрными скалами Гингемы и не может сбросить гнёт притяжения, – обе влекут одинаково. Я раз за разом прокручивал в уме свой старый стишок: Скверную историю Выстругала вечером — Крест мой о три стороны. Делать было нечего? Близко недоступная Шея белоствольная. Чувствую спиною я Древо треугольное. Мои ладони словно впитывали сладкое приятство, каждой порой ощущая тёплую и узкую спину Риты – возникало головокружительное ощущение крайней близости, когда преодолена грань и попраны табу. Мои пальцы «нечаянно» скользнули за джинсовый вырез, и девушка подняла на меня тёмные глаза. – Ми-ша… – шепнула она. – Не балуйся… А сама закалачила руки вокруг моей шеи и притихла. Я почувствовал, как её настроение хорошо ложится на щемящую музыку. – Всё будет хорошо… – проговорил тихонько, ласково поглаживая Риту по спине – и получая от утешения несказанное удовольствие. – Ага… – вздохнула Сулима. Задумавшись, я будто выпал из завораживающего кружения, вынырнул в трезвый реал – и осмотрелся. Дюша танцевал с Зиночкой, всё ещё не решаясь прижать её к себе. Изя, словно поменявшись с Алей ролями, втолковывал что-то своей партнёрше, а та не противилась, внимала, слабо улыбаясь. Гоша безуспешно боролся со скованностью, тиская за талию мою Настю, а Жека, кажется, малость освоился, топчась на пятачке у аквариума. С ним была Маша – Зенков рассказывал что-то неслышное мне, а девушка прыскала в ладошку. Оставшись без пары, Света разглядывала рыбок, а Инна цедила из бокала остаточек «Кампари», снисходительно роняя в наш с Ритой адрес: – Слиплись, как пельмени! Музыка затихла, уплывая, и мы остановились, словно не вовремя расколдованные. Выдержав недолгую паузу, в динамиках забилась «Эль-Бимбо», тягуче скользя по струнам – и проливаясь клавишным каскадом. Месье Мориа довёл до совершенства дивную мелодию Захира… – Всё будет хорошо, – повторил я, как мантру. Рита глянула мне в глаза, будто что-то высматривая в зрачках, и кивнула. На её губах тенью промелькнула улыбка, мечтательная и доверчивая. Девушка тут же погасила её, словно боясь выдать себя, встрепенулась и воскликнула: – Товарищи гости! Пока горячее не остыло, его нужно слопать! – Горячо поддерживаю и одобряю! – Мелкий Изя плотоядно потёр руки. – Ой, ну ты и проглот! – Да-с! – Ешьте, не обляпайтесь! – А по второй? Я честно поделил недопитый «Кампари», плеснув в бокалы остатки сока, и подхватил свой, жалея, что мало. Да и градус подкачал. Коньячку бы сейчас… В голове кавардак. Всё, что ещё недавно казалось чётким и ясным, размылось совершенно, перепуталось и поменяло знак. Впрочем, разброд эмоций и шатанье в мыслях не повлияли на мой аппетит – я схомячил две зразы и принялся за третью. А тут как раз и ликёр просочился в мозг, туманя и веселя. – Танцуют все! – завопил Дюха, колдуя над кассетником. – Утрясём котлеты! Точка – и ша! В следующее мгновенье загремели инструментальные куски из «Иисуса Христа Суперстар», полня комнату ритмическим грохотом. Незадёрнутые гардины пропускали синюю вкрадчивость сумерек, а подсветка аквариума ещё пуще нагоняла теней. Вуалехвост изумлённо таращился на нас из-за стекла, помахивая огнистыми плакучими плавниками. – У-у, рыбон! – дразнился на него Динавицер, исполняя ритуальный танец кроманьонцев. Я хотел отсидеться, но не тут-то было – близняшки ухватились за меня и потащили в общий круг. – Нечего, нечего! – заявила Маша, перекрикивая громы инструментов. – Не отрывайся от коллектива! – рассмеялась Светлана. – Вельми понеже! Она выплясывала с особенным удовольствием: познав скорбный удел калеки, Света ценила саму способность двигаться и танцевала самозабвенно, словно навёрстывая упущенное за жуткие месяцы паралича. Покачиваясь под музыку, она гибко приседала и сразу же вытягивалась стрункой, крылато взмахивая руками. – Повтори! – крикнул я. Светлана догадалась, о чём я, рассмеялась и повторила для меня, словно в приватном танце – «Кампари» раззадорил всех. Моя Настёна тоже была в ударе – раскрасневшаяся, она извивалась на тему сальсы, крутилась, быстрыми пассами поднимая руки, а сияющие глаза смеялись победоносно и торжествующе. Двигаясь по сложной траектории, я подкрался и приобнял её. – Нельзя быть такой хорошенькой! – сказал с деланой строгостью. – Гоша уже зачах! – Ничего, ему полезно! – хихикнула Настя. – Так ты на Изю глянь! Я глянул. Рядом с изящной Алей Изя выглядел неуклюже и смешно, совершая нелепые па, но нисколько не комплексовал, веселя подругу своими ужимками. В коротких отливах ритмического громыханья доносился хрипловатый мальчишеский басок: «Маша-а! Света? А где Маша?», и восторженный вопль, и грудной Ритин альт: «Товарищи гости! Есть морс! Холодный!», и раздавался нежный, переливчатый смех Инки и её голосок: «Я танцую, следовательно, существую!». И вдруг колонки оборвали рок-оперу, окатывая разгорячённые тела тишиной, как душем. – Что? – вырвалось у Инны. – А, «Эмманюэль»… Мишечка! Девушка скользнула ко мне, приникла с ходу, складывая гладкие ручки на моей шее. Я почувствовал, как Хорошистка улыбается, и прижал к себе потуже, словно боясь – вдруг уведут. Хотя раздвоенность всё ещё мерцала в сознании – чёрной щелью, из которой дуло, отбирая малые крохи тепла. – А я на всё лето пропаду… – прошептала Инна, слегка задыхаясь, отчего слова её звучали интимно и волнующе. – Мы всей семьёй… Сначала в Карелию, а потом на Чёрное море! – С юга на север и обратно! – подхватил я, изображая чёрную зависть. – Ага! Тут динамики вытолкнули негромкие аккорды Пьера Башле, и мне не удалось сообщить подружке, что я тоже уеду осенью. Только насовсем… Медленный танец втянул в плавное, затянутое покачивание почти всех, кроме Светланы и Риты – обе устроились на диване и шушукались, поглядывая на танцующие парочки и прицельно стреляя глазками. – Потому что на семь девчонок по статистике пять ребят! – пропела Инна мне на ухо. – Некомплект, – согласился я, слушая, как тает девичий смех. – Только ты не поддавайся Ритке, ладно? – тихонько, запинаясь от смущения, проговорила Инна, а в глазах словно синие огоньки занялись, отражая тревогу. – Ни. За. Что, – чистосердечно заверил я её. – Ага! – На Инкиных щеках заиграли ехидные ямочки. – А то я не вижу! И так улыбнётся, и так, и вздохнёт, и прижмётся… Тут до меня стало доходить – уши полыхнули алым цветом стыда. – Инночка, прости! – забормотал я, изумлённо хлопая ресницами. – Наваждение какое-то!