Уотсон сидел в своем кабинете и ошалело смотрел на экран компьютера, не веря собственным глазам. Только что его старый приятель израильтянин Ури Абарбанель попросил Оливера об одолжении: ему была нужна вся возможная информация об обитающей сейчас в Каракасе женщине. Она очень интересует “Моссад”. Ури пообещал через несколько минут прислать фотографию в закодированном виде. И вот на экране медленно появилось изображение. Уотсон почувствовал, как у него перехватило дыхание. Он изумился, испугался, потом на него накатила волна неудержимой паники. Резкая боль в желудке заставила вскочить со стула. На лбу выступил холодный пот. Он увидел фотографию “его” Кристины Гарсы – под именем Эвы Лопес она явилась на какой-то праздник в Каракасе, куда собралась вся местная элита. В самом факте ее там присутствия не было ничего особенного. Это работа. Ужас вызывало то, что Кристина-Эва держала за руку агента G2. Между тем Оливер Уотсон понятия не имел, что тот находится в Венесуэле. И Эва, точнее “его” Кристина, своему шефу ни словом об этом не обмолвилась. Уотсон просмотрел другие фотографии и короткое видео, присланные Абарбанелем. Сразу бросалось в глаза, что запечатленных там мужчину и женщину что-то связывает. Они обменивались влюбленными взглядами, и, может быть, их даже связывала настоящая любовь. Сам собой напрашивался убийственный вывод: “его” Кристина является двойным агентом и работает на кубинцев. Принятые в их профессии правила и законы требовали, чтобы о любых романтических отношениях, особенно с человеком, принадлежащим к секретным службам другой страны, сотрудник непременно докладывал руководству. Такая ситуация предполагала череду объяснений и получение одобрения сверху. То, что Эва ничего не сообщила в Лэнгли о своем увлечении, было недопустимо и очень подозрительно. А раз она не поставила в известность начальство о столь важном факте, сам собой напрашивается вывод: с некоторых пор Эва стала воспринимать своих коллег как врагов. Теперь Уотсон чувствовал уже не смятение, а ярость, панику и глубокую тревогу. Своему приятелю из “Моссада” он ответил коротко: в ЦРУ тоже ничего не знают про эту женщину. Итак, израильтянам он солгал. Но обманывать коллег из Управления не имел права, у него не было другого выхода – приходилось бить тревогу. Естественно, начальство устроило ему жестокий разнос. Оно, как и он сам, сразу же сделало вывод, что их главный резидент в Венесуэле завербован кубинским G2 и действует в качестве двойного агента. И кто знает, сколько это уже продолжается! Вот, значит, почему она терпела одну неудачу за другой и ни на шаг не смогла продвинуться, выполняя порученное ей задание. В Лэнгли новость вызвала переполох. Крайне неприятно и даже немыслимо было получить информацию, что Эва стала любовницей одного из главных сотрудников G2, то есть того самого человека, которого ей приказали “нейтрализовать”. В конце концов в ЦРУ решили не ставить Эву в известность о сделанном ими открытии и принять соответствующие предупредительные меры. Отныне все полученные от нее донесения расценивались как не заслуживающие доверия и “скомпрометированные”. Действующие в Управлении инструкции рекомендуют в подобном случае попытаться использовать двойного агента в своих интересах, поставляя через него противнику ложную или искаженную информацию и устраивая ему ловушки. И хотя в инструкциях не сказано об этом напрямую, но после того, как двойной агент будет использован во вред противнику, его уничтожение тоже относится к одной из предполагаемых мер. Таким образом, тот факт, что в ЦРУ стало известно о предательстве Эвы, пока никак не отразился на ее работе. Было сделано все, чтобы она не заметила никаких перемен в своем положении или в отношениях с коллегами и начальством. Для Эвы все продолжалось по-прежнему. Зато со стороны ЦРУ задача изменилась кардинально. Главным теперь было помешать Эве передать кубинцам информацию о самых засекреченных источниках, методах и технологиях, которыми пользуется эта организация. Уотсон знал, что на его карьере поставлен крест. Как знал и то, что дни Кристины Гарсы, она же Эва Лопес, сочтены. Между тем в Каракасе для Эвы перемены заключались лишь в одном – в ее отношениях с Маурисио. Их буквально швырнуло друг к другу что-то невероятно сильное, между ними вспыхнуло такое чувство, что Эва даже начала мечтать о совместном будущем, хотя и понимала всю нереальность подобных планов. Но ведь так чудесно было предаваться мечтам. Эва много всего знала, но не знала того, что Маурисио не тот мужчина, которого ей дозволено полюбить. Напротив, ее задачей было уничтожить его. Да и сам Маурисио, узнай он, кто она такая на самом деле, сразу бы из ее любовника превратился в палача. Не подозревала Эва и о том, что над ней навис смертный приговор, вынесенный самой мощной в мире разведывательной организацией. Путешествие Хлои Это платье она купила в одном из лучших бутиков Каракаса. – Я хочу быть похожей на венесуэлку. Никто не умеет одеваться так соблазнительно, как здешние женщины. Мне нужно самое эротичное платье из тех, что у вас имеются. Продавщица показала Хлое несколько нарядов – один лучше другого. Голландка выбрала черное платье, сильно обтягивающее фигуру. Выглядела она в нем сногсшибательно. Сегодня вечером Хлоя снова увидит Ивана. Несмотря на то что прошло много времени, с тех пор как кубинский любовник там, в Гаване, исчез из ее жизни внезапно и без всяких объяснений, Хлоя не переставала думать о нем. Это был незабываемый роман, и теперь ей трудно было отказаться от заманчивой надежды на возобновление их отношений в Каракасе. Правда, Иван в тот вечер так и не воспользовался ключом от номера в гостинице “Таманако”, чтобы навестить Хлою, как она предложила ему, когда они встретились на свадьбе, однако на следующий день он позвонил ей и пригласил поужинать у него дома. Иван пришлет за ней своего шофера – тот заедет в гостиницу в восемь вечера. Весь день Хлоя готовилась к встрече – и физически, и морально. Она часто воображала, как снова окажется с Иваном в постели. Ровно в восемь в ее номере раздался телефонный звонок. Дежурный сообщал, что внизу Хлою ждут. Она еще раз подправила макияж, посмотрелась в большое зеркало и почувствовала себя красавицей. – Я все сделала правильно. Одеться так, как одеваются венесуэлки, было отличной мыслью, – похвалила она себя. Выйдя из лифта, Хлоя увидела, что ее ждет элегантно одетый мужчина, который с улыбкой представился: Луис Баррера. И добавил, что он близкий друг Ивана. Тот попросил его об одолжении – заехать за Хлоей, и сейчас они вместе отправятся домой к Ивану ужинать. Хлоя почувствовала разочарование, поняв, что на ужине будут присутствовать и другие гости, но Луис показался ей очень симпатичным, и хорошее настроение быстро к ней вернулось. У дверей гостиницы их ждала большая темно-синяя машина, за рулем сидел мощного сложения шофер в черном костюме с черным же галстуком. Хлоя и Луис сели сзади. Машина выехала на автостраду, покинула пределы города и на большой скорости помчалась в непонятном направлении. Дом Ивана располагался гораздо дальше, чем она могла предположить, подумала Хлоя время спустя, пока Луис развлекал ее, что-то рассказывая и засыпая вопросами. Судя по указателям, ехали они в сторону международного аэропорта. Несмотря на милую болтовню с Луисом, Хлоя почувствовала тревогу. Все это выглядело очень странно. Неожиданно машина свернула с автострады и двинулась по каким-то все более темным и безлюдным улицам. И вдруг в салоне повисла мертвая тишина. От любезности Луиса не осталось и следа, он молчал. Хлоя начала беззвучно плакать, стараясь, чтобы спутник не заметил ее слез. Машина повернула направо и, оставив позади асфальтовую дорогу, двинулась по грунтовой. Вокруг стало еще темнее, не было видно ни огней, ни следов человеческого присутствия. Хлоя больше не могла притворяться, что ничего не замечает, и в панике начала кричать и лупить Луиса кулаками. Тот в ответ залепил ей пощечину. Водитель остановил автомобиль, вышел, открыл заднюю дверцу, грубо выволок Хлою наружу и швырнул на землю. Луис подошел к ней с маленьким, но очень мощным фонариком, и направил свет ей прямо в лицо. Потом совсем тихо заговорил: – Я знаю, что ты испугалась, Хлоя. И у тебя есть на то причины. А еще я знаю, что ты понятия не имеешь, что происходит и почему. Чтобы ты не сомневалась, в какую скверную историю попала, лучше сказать прямо: мы собирались тебя убить. Но потом решили не делать этого. И никакого вреда мы тебе тоже не причиним – при одном условии: ты будешь в точности выполнять инструкции, которые сейчас услышишь. Потоки слез смыли с лица Хлои макияж. – Что вам от меня надо? Кто вы такие? Где Иван? – Слушай меня внимательно, Хлоя. Никакого Ивана не существует, никогда не существовало и не будет существовать. Твоя жизнь зависит от того, насколько крепко ты это усвоишь. Ты перестанешь думать о нем, не станешь его искать, а если случайно где-нибудь встретишь, не только не узнаешь, но даже не приблизишься к нему. По правилам мы должны были бы тебя прикончить, чтобы не рисковать. Но сам Иван попросил нас не делать этого. Иначе говоря, только благодаря ему у тебя есть шанс остаться в живых. Хлоя побледнела. Руки у нее ходили ходуном, все тело било крупной дрожью. Луис между тем продолжал: – Если ты хоть кому-нибудь расскажешь про Ивана, хотя бы упомянешь о нем либо о том, что произошло нынешним вечером, можешь быть уверена в двух вещах. Первое: рано или поздно мы об этом узнаем. И второе: очень скоро тебя не будет в живых. Мы знаем, где тебя найти, и знаем все про твою семью. А вот если ты забудешь об Иване и никому не проболтаешься о случившемся, все с тобой будет в порядке. Ты меня хорошо поняла? На вопрос Хлои, что ее ждет этой ночью, он ответил: – Сейчас подъедет машина, которая направится в аэропорт. Она привезет все, что было твоего в гостинице: одежду, чемоданы, паспорт. Мы прихватили для тебя более удобную одежду, ты сейчас переоденешься, чтобы не щеголять в вечернем платье. Мы забронировали тебе билет на самолет, который через три часа вылетает в Мадрид, а оттуда ты полетишь в Амстердам. Да, еще одна вещь. Никогда больше ты не должна появляться ни в одной из стран Латинской Америки, особенно на Кубе и в Венесуэле. Для твоего здоровья будет полезно, чтобы ты это как следует запомнила. Ясно? Никогда больше Хлоя не пересекала Атлантический океан. Глава 19 Жизнь вечно готовит нам сюрпризы Ничего страшного. Я просто устал… Полковник Анхель Монтес первым заметил, что его друг Уго начал как-то странно хромать. Пока они перед референдумом разъезжали по стране, агитируя за свои предложения, Монтес много раз с тревогой наблюдал, что на президента внезапно накатывала слабость. А ведь Чавес, его товарищ по детским играм, по бейсболу, по оружию, да и по революции, никогда прежде не знал усталости. – Я присяду на минутку, что-то коленка болит, – неизменно отвечал Уго, когда Анхель пытался выяснить, что того беспокоит. – Ничего страшного, это только коленка. Но когда во время турне по Бразилии, Эквадору и Кубе к сильной боли прибавилась еще и опухоль, из-за чего Чавесу пришлось изменить заранее согласованную с принимающими сторонами программу и соблюдать строгий постельный режим, он заподозрил, что речь может идти о чем-то более серьезном. Заподозрил, но не поверил. – Ничего страшного, – успокаивал он навестивших его ближайших соратников. – Наверное, мое тело решило таким вот образом выразить наконец свой протест: я ведь на протяжении долгого времени слишком многого от него требовал. Вы-то знаете, что я привык работать сутками напролет. Всегда! Революцию не совершишь, лежа на боку или развалившись в кресле, правда? Визитеры посмеялись и предпочли согласиться, что именно в этом и кроется причина его недуга: много работы, сильный стресс и годами копившаяся усталость. Но те, кто был постоянно рядом с президентом, как, например, Анхель Монтес, такому объяснению уже не верили. Им не однажды доводилось видеть, как Уго неожиданно сгибался пополам от боли или вынужден был хвататься за кого-нибудь, кто стоял рядом, чтобы не упасть. Отменялись важные встречи, поскольку президент был просто не в состоянии с кем-либо встречаться… Или не хотел, чтобы кто-то видел его в такой момент. А еще Анхель Монтес был свидетелем внезапных приступов эмоционального изнеможения, которые он называл стрессом, хотя знал, что на самом деле это больше напоминает депрессию. Время от времени Уго проваливался в “черную дыру”, как это определяли его приближенные. Целыми днями он ничего не делал и не желал никого видеть. Проводил бесконечные часы в одиночестве, погасив свет и куря одну сигарету за другой. Кубинские врачи каждый раз помогали ему выбраться из этой “черной дыры”, и он быстро восстанавливал прежнюю энергию и жизнерадостность. Однако беспокойство у близкого окружения президента вызывало то, что в последнее время и нестерпимые боли, и “черные дыры” повторялись все чаще. К тому же они мучили его теперь подолгу. Однажды Уго решил окунуться в прошлое. Он почувствовал потребность подзарядить свои эмоциональные батареи, посетив родную Сабанету, деревню, где провел детство. Предполагалось, что поездка будет тайной и будет носить сугубо частный характер и поедут с Чавесом лишь охрана, кубинский врач и Анхель Монтес. Эта поездка не только перенесла Уго в места, где он провел свои ранние годы, но и помогла совершить глубокое погружение внутрь себя, восстановить самые далекие воспоминания и попытаться мысленно нарисовать картины будущего – и своего собственного, и Венесуэлы, и всей Латинской Америки. Вдвоем с Анхелем они сидели в тени большого дерева, окруженные бескрайней венесуэльской степью, и вели неспешную беседу. Разговор прерывался долгими паузами, не менее наполненными смыслом, чем произнесенные вслух слова. А порой эти паузы значили даже больше слов. – Мне еще предстоит много всего сделать, Анхель, много всего… – сказал Уго, обращаясь скорее к себе самому, чем к другу. Монтес пару минут помолчал, потом ответил: – Не думаю, что ты сумеешь хоть что-нибудь еще сделать, если прежде не побываешь у хорошего врача, который обследует тебя всего с головы до ног и разберется, что с тобой, черт возьми, происходит. Прямота Анхеля порой бесила Уго, но при этом всякий раз заставала врасплох. Наверное, старый друг, тоже уроженец степного края, как и он сам, был прав, однако Чавес не мог позволить себе даже на миг усомниться в том, что касалось его собственной судьбы и судьбы Венесуэлы. – Я хорошо себя чувствую, – заверил он Анхеля. – Как никогда хорошо. Все нормально. И нам пора возвращаться в Каракас. Я ведь говорил тебе, что у меня полно дел… С того дня прошло несколько недель. Уго возвратился к прежнему сумасшедшему рабочему графику и полетел в Гавану. Анхель входил в состав президентской делегации. Едва самолет приземлился, Чавес поспешил к Фиделю, который встретил его на пороге своего дома. Фидель предложил и Раулю присоединиться к ним. Чавес со своей стороны пригласил поучаствовать в разговоре Анхеля. Где-то в середине беседы Анхель попросил Фиделя повлиять на своего упрямого друга – чтобы тот незамедлительно прошел полнейшее медицинское обследование. – Надо наконец выяснить, что там случилось с твоей левой коленкой. Уго попытался отшутиться и заявил, что с годами Анхель просто помешался на его здоровье и страшно ему своей опекой надоел. Фидель, напротив, с большим вниманием отнесся к этой теме и засыпал Чавеса вопросами. Впредь Фидель превратится еще и в его медицинского советника. Он всегда будет в курсе того, каким процедурам подвергают венесуэльца, какие результаты дают изнурительные диагностические исследования, которые будут проводиться в самом лучшем и самом засекреченном гаванском госпитале, где лечат только самого Фиделя, а также высшее руководство страны и их родственников. Вот и сейчас Кастро первым получил информацию от медиков – еще до того, как диагноз узнал сам пациент. И кубинский лидер срочно созвал на совещание своих главных соратников, в том числе брата Рауля и Раймундо Гальвеса. В обстановке строжайшей секретности Фидель сообщил им, что, судя по всему, у Чавеса обнаружено очень серьезное заболевание. – Надо быть готовыми к самому неблагоприятному исходу и обеспечить преемственность в особых отношениях, которые связывают Кубу и Венесуэлу, на случай если Уго в скором времени уйдет из жизни. Нам просто необходимо иметь в Каракасе исключительно дружественное правительство. Пока Уго дожидался заключения медиков, он по настоянию Фиделя все свое время и все помыслы отдавал обновлению старых и подготовке новых двусторонних соглашений между Кубой и Венесуэлой, а также разработке новых революционных инициатив, которые послужили бы на пользу обеим странам. Как было запланировано, Чавесу после Кубы предстояло отправиться в очередное международное турне. Уже были согласованы встречи с Владимиром Путиным и президентом Китайской Республики. Но он не смог никуда поехать. Встречи пришлось перенести на другое время, так как болезнь снова дала о себе знать – и в гораздо более тяжелой форме. Лечение нельзя было прерывать, а возможно, следовало сделать и более интенсивным. – Я никак не могу перестать думать о будущем нашей революции, – сказал как-то раз Уго своему другу Анхелю, задумчиво глядя на море с балкона своих апартаментов в Гаване. А затем совершенно неожиданно начал описывать собственные мечты об идеальной стране, нарисовав яркую, как в детской книжке, картинку: счастливые лица, бесплатные и четко выполняемые коммунальные услуги, обеспеченные всем необходимым старики, ухоженные дети, гарантированные для всех обилие и благополучие. В одежде главенствует красный цвет, как и на гигантских плакатах, украшающих здания, а с этих плакатов на венесуэльцев смотрит тридцатиметровый президент, окруженный обожающими его детьми всех рас. Из коммунистических мечтаний Чавеса возвращает к реальности его кубинский наставник. Сам Фидель Кастро собственной персоной, тот самый, чье имя в истории навеки будет связано с казармами Монкада, “Гранмой” и горами Сьерра-Маэстра. Этот великий человек пришел к ним, чтобы сообщить дурную весть. И Анхель сразу понял, что должен оставить их наедине. Он закрыл за собой дверь, не успев услышать первую фразу Фиделя: – У тебя очень агрессивная форма рака. Но Чавес не хотел верить в объявленный ему диагноз. Он вступил в фазу отрицания, которую переживают почти все без исключения люди, получившие столь жестокое известие. Он не стал сообщать о болезни даже своей семье и в течение нескольких дней отказывался осознать, что все планы на будущее должны исчезнуть из его жизни, потому что никакого будущего у него отныне нет. Позднее, выслушав Фиделя, который советовал ему немедленно согласиться на операцию, Уго рухнул в кресло и безутешно разрыдался. – Я совершил страшную ошибку. Все силы отдавал нашим планам и пренебрег своим здоровьем. Я сам во всем виноват. – Сквозь слезы гнева, отчания и бессилия он задал Фиделю вопрос: – Что станет с моей революцией? – И, не дожидаясь ответа, погрузился в мрачное молчание. Потом постепенно взял себя в руки и с пафосом воскликнул: – Я готов умереть. Но умереть, сокрушая врагов. Уязвимый пациент Фидель не упустил новой возможности повлиять на состояние духа и судьбу своего больного друга. Во время ужина, когда они вдвоем, без посторонних, сидели за столом, уставленным вкуснейшими карибскими блюдами, которые Уго отказывался даже попробовать, кубинец обратился к нему с особым пафосом, как поступал всегда, когда желал, чтобы его слова прозвучали как можно более весомо: – Революционный лидер никогда не бывает более уязвимым, чем если он лежит под наркозом на больничной койке. – Фидель сделал паузу, подождал, пока собеседник осмыслит его слова, а потом продолжил, глядя тому прямо в глаза: – Если что-то и может убить тебя, Уго, так это злая воля твоих врагов, а также их агенты, проникшие в больницу. Ты сам знаешь, что для политика мирового уровня вроде тебя нетрудно найти хорошего врача, эта проблема решается запросто. Трудно найти хорошую больницу. – Фидель повысил голос, чтобы показать свою чистосердечную озабоченность, потом довел мысль до конца: – В твоем случае, Уго, хорошая больница – это не только та, где работают лучшие врачи. Нет, для тебя хорошая больница – это та, которая гарантирует больному максимальную безопасность. Гарантирует, что тем, кто пожелает причинить тебе зло, будет невозможно добраться до твоей больничной койки! Уго, который и без того с ужасом думал о чудовище, пожиравшем его изнутри, тотчас представил себе “перешедшую на сторону врага” медсестру, представил, как она, пока он спит, подменяет препараты для внутривенного вливания, что-то делает с аппаратами, к которым он подключен с помощью трубок, отравляет его еду или находит какой-то другой способ убить больного. Уго внимательно и с бесконечной печалью посмотрел на своего кубинского наставника и не смог скрыть страха. Фидель по лицу Чавеса понял, что тот сейчас чувствует, и довел мысль до конца: