Пользуясь тем, что ее имя все еще привлекало к себе внимание прессы, Элоиса возвратилась на телеэкраны и обратилась к публике. Она сказала, что считает своим долгом предупредить сограждан об опасности, которую таит в себе концентрация всей полноты власти в руках одного человека, а также постепенное ограничение свобод. Она лично участвовала в работе над нынешней Конституцией страны и не согласна с предложением внести в нее новые поправки. – Я знаю этого человека. Не верьте никаким его обещаниям. Он предаст вас, как предал меня. По ее мнению, уже сам факт созыва повторного референдума следовало считать чистым надувательством. – Если президент обошел закон, объявляя референдум, значит, он таким же образом будет и дальше прибегать к разного рода мошенничеству. В стране еще оставалось небольшое количество независимых частных СМИ, они влачили жалкое существование и были недоступны большинству населения, однако пытались разоблачать самые позорные случаи коррупции. Была, например, рассказана история полковника Мачадо, одного из самых заметных представителей болибуржуазии[35], близких к режиму Чавеса. Прежде чем покинуть страну, Моника Паркер в течение нескольких лет пыталась отследить источники его внезапного обогащения. И узнала, что скромный лейтенант превратился в супербанкира благодаря милостям президента, в частности благодаря тому, что Уго закрывал глаза на его аферы, которые приняли невероятные масштабы. Теперь Мачадо увлекался конным спортом, владел дорогой конюшней скаковых лошадей… в Кентукки! В США! Перед референдумом его выступления звучали абсурдно, во всяком случае для Антоньеты. Ведь сам он был новоиспеченным банкиром, который всячески пропагандировал конный спорт, покупал самых дорогих в мире чистокровных лошадей, тратил миллионы на организацию скачек, хотя и не мог объяснить происхождение своих денег. И теперь этот человек агитировал сограждан – бессвязно и косноязычно – за “социализм XXI века”! Хуан Кэш идет в атаку Сидя в своем роскошном доме в Майами и выполняя распоряжения ЦРУ, Кэш использовал одну из частых бесед по скайпу с Праном, чтобы начать борьбу против Чавеса. Эва дала Кэшу задание: он должен заставить своего венесуэльского последователя, то есть Прана, перейти в стан противников президента и его революции. В первую очередь Кэш пожелал сообщить Прану о том, что Уго отдал страну – вместе со всеми потрохами – Кубе. Пран не был националистом, но он весьма чувствительно реагировал на любое унижение. Можно было составить длинный список людей, которые когда-либо унизили Прана – иногда по чистой случайности, без всякого злого умысла, – и все они до одного заплатили за это жизнью. Вот и теперь проповедник пустил в ход свой блестящий актерский дар, а также все свое немалое влияние на Прана, чтобы убедить того, что ужасное унижение, которому подвергается Венесуэла, это почти прямое оскорбление и ему, Прану, лично. Президент Чавес – воплощение темной силы, и долг Прана, почти религиозный долг, этой силе противостоять. Во-первых, президент объявил себя врагом капитализма, а следовательно, и противником доктрины, которую проповедует Кэш и приверженцем которой стал Пран. Пран слушал молча. Он воспринимал слова Кэша как божественную мудрость. И его наставления магнетическим образом воздействовали именно на те клавиши, которые заставляли Прана действовать, и он, внимая проповеднику, отключал все защитные механизмы и забывал о своем скепсисе и природном недоверии. – Даже мы здесь у себя видим, друг мой, – говорил Кэш, – что экономике Венесуэлы нанесли огромный вред как политика Чавеса, направленная против предпринимательства, так и неспособность его боевых товарищей управлять делами государства. В мире, о котором мы, ты и я, мечтаем и за который по воле Господа должны бороться, военным отведено место в казармах, а вовсе не на самых важных правительственных постах. И это мы поддерживать не можем. Ученик впитывал каждое слово и кивал в знак согласия. Учитель помогал ему прозреть. Каким же слепым он был до сих пор! И день за днем, раз за разом, пуская в ход подобные аргументы и вкрапливая их в ритуальные уроки духовного свойства, Кэш шел к цели и сумел наконец настроить Прана против Чавеса. Миновало еще несколько недель, и во время очередной виртуальной встречи проповедник решился предъявить лучшему из своих приверженцев следующее требование: тот должен без колебаний использовать всю свою огромную власть, чтобы остановить злонамеренную и разрушительную для страны деятельность президента. Вот почему Пран – Юснаби Валентин, до того бывший безусловным сторонником Уго Чавеса, вдруг начал тайно финансировать деятельность оппозиции, то есть тех, кто призывал сограждан сказать на референдуме “нет”. Он приказал всем своим людям голосовать против поправок к Конституции и любым способом покупать голоса соотечественников или же заставлять их голосовать нужным образом. Да, отныне президент стал для Прана воплощением злой силы. И требовалось убрать его с дороги. Эва, заставив Кэша пустить стрелу в Чавеса, встретилась с коллегами из Лэнгли, чтобы объяснить им, почему так успешно действует в Венесуэле разработанная кубинцами стратегия. Прежде одна страна, задумав завоевать другую, посылала туда свою армию. Теперь дело обстоит иначе. Куба завоевала Венесуэлу с помощью кабеля. Да, именно так все и произошло. Как только начали укрепляться отношения между Чавесом и Кастро, по дну Карибского моря был проложен оптоволоконный кабель, соединивший Гавану с Каракасом. Кабель позволил установить быструю связь в больших объемах, так что кубинский режим получает и отправляет нужную информацию, используя в максимальной степени тот факт, что венесуэльское правительство такое вмешательство одобрило. Именно из-за этого кабеля так трудно выйти на кубинский след в Венесуэле. А еще это одна из причин, почему как венесуэльцы, так и жители других стран до сих пор не осознали весь масштаб влияния Кастро на правительство Чавеса. Сейчас мы можем об этом судить по донесениям моих коллег. Присутствие кубинцев в Венесуэле иногда бывает не слишком заметным по той простой причине, что им и не нужно здесь находиться. Им нет нужды находиться в Венесуэле, чтобы контролировать ее! Кабель позволяет осуществлять контроль над всеми сферами здешней жизни из специального центра в Гаване. На Кубе собраны архивы, где хранятся персональные сведения обо “всех” венесуэльцах, их биометрические данные, сведения обо всех покупках, продажах, смертях, рождениях, заключенных браках, разводах, судебных тяжбах, поездках и движении финансовых потоков. Точно так же из Гаваны контролируется работа избирательной системы. Оттуда же ведется постоянное наблюдение и электронный мониторинг передвижений и взаимосвязей наиболее влиятельных военных, журналистов и лидеров оппозиции. Но кроме этого, в Каракасе работает группа высококлассных кубинских разведчиков, а также кубинские чиновники, и последние через коллег в венесуэльском правительстве внедряют приемы контроля над всеми сторонами жизни общества, характерные для полицейского государства и отшлифованные на Кубе за пять с лишним десятилетий. Итог таков: сочетание кибероккупации XXI века с лучшими приемами общественного контроля, политическими репрессиями и шпионажем, заимствованными из минувшего столетия, – вот стратегия, которую Куба применила, чтобы без единого выстрела завоевать страну с самыми крупными в мире залежами нефти. Может, ты наконец заткнешься! Если еще какое-то время назад Чавес неизменно становился центром всеобщего внимания во время международных встреч на высшем уровне, то теперь многие стали относиться к нему как участнику малоприятному и потому нежелательному. Раньше он выделялся на общем фоне своими экстравагантными выходками и обаянием, своими деньгами и бестактностью, однако сейчас на таких мероприятиях уже мало кто был расположен благосклонно выслушивать его хамство. И даже с учетом того, что “дипломатия нефтечековой книжки” еще продолжала действовать, стало очевидно, что первоначальную симпатию к Чавесу сохранили лишь те, кто выступал в качестве его безусловных союзников. А кроме этих последних, многие главы государств и высокопоставленные политики осуждали расточительность и бездарность его правительства, а особенно грубые выходки самого Чавеса в роли лидера объединенных антиимпериалистических сил. Были среди глав государств и такие, кто прилюдно объявляли себя друзьями Чавеса, а за глаза называли его клоуном. Импровизированные марафонские выступления Чавеса больше уже не привлекали внимания других президентов, мало того, ему довелось пережить несколько неприятных ситуаций как на публике, так и во время частных бесед. Первая и самая примечательная из них имела место во время встречи в верхах в Бразилиа. Уго все говорил и говорил, любуясь самим собой и смеясь собственным шуткам, а присутствовавшие в этом изысканнейшем зале главы государств и дипломаты начали перешептываться, кто-то выходил, кто-то возвращался обратно, кто-то отвечал на телефонные звонки. Чавес, стоя на трибуне, видел столь неуважительное отношение к себе, а потом, к своему неудовольствию, заметил, что и сам президент Бразилии Лула да Силва тоже часто покидает зал, занимаясь, судя по всему, какими-то неотложными делами. После недолгого отсутствия он, правда, возвращался и с видом жертвы опять слушал докладчика. Когда заседание закончилось, Чавес получил от Лулы да Силвы приглашение встретиться в его личных покоях. Он рассчитывал, что наедине они поведут беседу высокого политического уровня, однако, к его изумлению, бразильский президент стал пенять ему, используя весьма энергичные выражения, на то, что Венесуэла не выполнила свои обязательства по оплате работ одной из самых крупных бразильских строительных компаний – “Одебрехт”. Эта гигантская частная фирма получила очень значительные и очень выгодные подряды в Венесуэле благодаря вмешательству бразильского правительства и ряду тактических приемов, принесших ей весьма дурную славу. И вот теперь компания не могла получить деньги, которые задолжала ей Венесуэла. – Заплати им то, что положено, Уго! – заявил ему бразильский президент, выступая в роли защитника денежных интересов олигархов. Требование неприятно удивило Чавеса скорее своим тоном, нежели сутью. Да и вся сцена, кроме того, глубоко ранила его самолюбие. Еще на одной иберо-американской встрече на высшем уровне, на сей раз в Чили, во время дискуссии между главами государств Чавес сообщил о развернутой против него кампании, которую якобы поддерживал бывший премьер-министр Испании Хосе Мария Аснар. Чавес злобно бросил: – Этот сеньор – настоящий фашист, он знал про готовящийся военный переворот и содействовал планам мятежников. В ответ на что действующий испанский премьер-министр, присутствовавший на совещании вместе с королем Испании Хуаном Карлосом, сказал, что недопустимо бросаться беспочвенными обвинениями, к тому же в столь неуважительной форме. Ведь Аснар, как к нему ни относись, был председателем правительства Испании. Тут Чавес просто впал в ярость и, уже не желая ничего слушать и не соблюдая элементарных правил приличия или дипломатического протокола, стал перебивать испанца. Король, возмущенный оскорбительными выпадами президента Венесуэлы в адрес Аснара, громко прикрикнул на него: – Может, ты наконец заткнешься! Присутствующие были не столько шокированы словами короля, сколько благодарны ему за них. Скандальная реплика короля Испании была растиражирована многочисленными видеоклипами и выпусками новостей, превратилась в мем и дошла до самых удаленных уголков планеты. На мобильных телефонах появились рингтоны, которые предлагали в качестве одного из вариантов легендарное “Может, ты наконец заткнешься!”. У некоторых музыкальных групп появились песни с соответствующим текстом, и эти композиции стали непременной частью юмористических программ в разных частях света. Унизительное прозвище Шут накрепко пристало к Чавесу. Правда, этот инцидент имел свои последствия. Уже несколько недель спустя испанской фирме, которая незадолго перед тем подписала очень выгодный контракт с правительством Венесуэлы на строительство нескольких кораблей, было отправлено официальное извещение о расторжении всех договоров. Тысячи рабочих были уволены. Со мной или против меня – Сегодня вы сами определили мою политическую цель на будущее, и она совпадает с целью всей моей жизни: совершить революцию, которую никто и ничто не сможет остановить, – провозгласил президент с Народного балкона под радостные крики тысяч ликующих сограждан и взрывы петард. – Да здравствует Венесуэла! Да здравствует революция! Да здравствует социализм! Да здравствует народ! Да здравствует Боливар! Это была не какая-нибудь дерьмовая победа вроде той, что год назад одержала оппозиция. Это был настоящий грандиозный триумф. Победило “да”, и на следующих президентских выборах Чавес сможет опять вернуться на свой пост. И на следующих тоже, и еще на следующих, если Господь даст ему вечную жизнь. И так во веки веков. При этом он не собирался захватывать власть силой. Ни в коем случае. Он готов выдержать новые сражения с другими кандидатами, претендующими, как и он, на президентское кресло, но он победит, обязательно победит. В этом Уго не сомневается. Фидель Кастро, Маурисио Боско, министры, верные Чавесу военные, а также его родственники праздновали “великую победу”, а тем временем Эва Лопес, Моника Паркер, Элоиса Маркес, Антоньета Хирон, сам Пран и вся оппозиция наблюдали за этими торжествами, задыхаясь от бессилия и возмущения. Анхель Монтес чувствовал себя так, словно завис над бездонной пропастью. Уго Чавес в своих честолюбивых планах явно утратил чувство меры. Вот его обещания: – Мы достигнем высшего социального счастья, утвердим образцовую революционную демократию, построим образцовое социалистическое общество, станем руководствоваться принципами новой национальной геополитики. Венесуэла станет энергетической державой мирового уровня и лидером мировой геополитики, иначе говоря, она станет центром многополярного мира. Одержав эту бесспорную личную победу, хотя она и преподносилась как победа общенациональная, Чавес в очередной раз почувствовал потребность в одиночестве. Уже поздней ночью он заперся в кабинете. Курил, пил кофе и с упоением перебирал в памяти свои достижения. Но вдруг ощущение счастья потускнело. Уго вспомнил дни, последовавшие за “дерьмовой победой” оппозиции, когда враждебные ему СМИ, “выполняя подлый маневр, подсказанный империалистами”, заговорили о том, что он признал свое поражение только потому, что на него надавили некоторые высокопоставленные военные. Он вспомнил разговор с генералом Мухикой в тот день, когда Мухика дал ему совет: лучше согласиться с мнением народа, чем победить мошенническим путем. Вспомнил и совет Фиделя Кастро: у него не должно быть соперников. Вспомнил пакет с компроматом на Мухику, полученный от Фиделя. Вспомнил, как однажды сам заявил перед телекамерами: “В тот самый день, когда кто-нибудь из генералов, будь он даже лучшим моим другом и пользуйся абсолютным моим доверием, попробует надавить на меня, я сразу же отправлю его в отставку”. Вспомнил и решил, что настало время действовать. Генералу Мухике не пришлось давать никаких объяснений – ведь сам президент обвинил его в коррупции и денежных махинациях во время службы в Министерстве обороны. Военный трибунал незамедлительно вынес суровейший приговор и отправил генерала в военную тюрьму. Чавес упорно отказывался принять жену и детей попавшего в опалу Мухики. Для президента просто перестал существовать этот верный друг, старый товарищ по оружию, близкий приятель, человек, который освободил его в ночь после попытки переворота. Мухика много лет просидит в заключении без всякой надежды когда-нибудь выйти на свободу. А время спустя, когда сын генерала и крестник Чавеса встанет в ряды активных противников режима, его по приказу президента тоже отправят в тюрьму. Но сначала проучат, зверски избив. “Кто не со мной, тот против меня”. Для Уго это не просто слова. Это почти что Божья заповедь. Глава 17 Настоящий Боливар Настал час узнать… У Донато, верного адъютанта Чавеса, от усталости подкашиваются ноги. Вот уже несколько часов как он прилагает невероятные усилия, чтобы не заснуть. “А как же президенту удается без отдыха работать до четырех утра?” Эту загадку молодой человек разгадать так и не смог. Ведь сам он, приученный к дисциплине, сильный и хорошо натренированный офицер, с большим трудом выдерживает дежурство, какого требует от них Чавес, привыкший трудиться по ночам. Его указания и распоряжения Донато должен выполнять без промедления в любое время суток. В ту ночь адъютант заставлял себя читать книгу, которая была ему действительно очень интересна, но отяжелевшие веки бунтовали и не подчинялись четкому приказу – не закрываться. Он напевал песенки, пил кофе, ходил туда-сюда, стараясь не слишком удаляться от двери президентского кабинета: не дай бог, Уго выйдет и не обнаружит своего помощника на месте. Но сон, как назло, сморил Донато именно незадолго до того, как Чавес вышел, чтобы размять ноги и освежить голову, прогулявшись по коридорам Форта Тьюна. На этой военной базе президент обычно ночевал по настоянию кубинских советников, взявших на себя заботы о его безопасности. Так вот, в углу он обнаружил Донато Хиля, который храпел, держа в руках полураскрытую книгу. – Спать на небесах будешь, солдат! – командирским тоном, но и не сдержав при этом смеха, проговорил Уго. Адъютант с виноватой улыбкой вскочил на ноги. Книга упала на пол. – Что ты читал, Донато? – спросил Уго с явным интересом. Кажется, он не рассердился. Наверное, сам прекрасно понимал, насколько необычен его рабочий график, а кроме того, он очень любил Хиля. – Это про убийство Боливара, сеньор президент, – ответил Донато, подняв книгу и протягивая ее Чавесу. Тот принялся разглядывать обложку, потом, наморщив лоб, прочитал аннотацию. Донато начал объяснять: – Отличная книга. Из нее можно узнать, как все было на самом деле. Оказывается, Освободитель умер вовсе не от туберкулеза, его отравили враги. А вот в школе нам об этом ничего не говорили, сеньор президент. – И вправду интересно, да? И что же конкретно там написано? – Чавеса сейчас больше занимало мнение адъютанта, чем сама тема. – Автор – очень знающий историк, – начал объяснять Донато. – Как он полагает, Боливара убили олигархи, затесавшиеся в круг друзей Освободителя. – А я и не знал, что ты читаешь работы по истории, – заметил Чавес, продолжая листать книгу. – Не могу сказать, чтобы так уж особенно любил их, но эту мне подарил один друг и очень ее хвалил. Знаете, сеньор президент, она заставила меня о многом задуматься.