Чавес пробормотал, что сна у него опять нет ни в одном глазу. Попросил адъютанта принести ему кофе, а еще взял почитать его книгу. Потом закрыл дверь, зажег сигарету, посмотрел на портрет своего любимого героя Боливара и, прежде чем приняться за чтение, сказал Освободителю с глубоким вздохом: – Настал час узнать, отец, что они с тобой сделали. Величайшие глупцы Симон Хосе Антонио де ла Сантисима Тринидад Боливар пребывал в агонии. Некий испанский друг, один из немногих оставшихся у него друзей, приютил его в своем доме в Санта-Марте, в Колумбии, на берегу Карибского моря. Больному было сорок семь лет. Он освободил пять стран, участвовал более чем в четырехстах сражениях и написал тысячи писем, листовок, манифестов и обращений. Он ездил по всему миру, боролся против испанского владычества в Латинской Америке, пережил несколько покушений, составлял конституции и был, по клеветническому определению Карла Маркса, предателем, ветреником, бабником, лицемером, одержимым жаждой власти, и выразителем интересов мелкой буржуазии. Декабрь 1830 года. Боливар лежит на смертном одре: непрерывный чахоточный кашель, зеленая мокрота, пот… И полный упадок духа. Гений Свободы повергает в растерянность немногих присутствующих, когда, с сожалением оглядываясь на прожитую жизнь, едва слышным голосом говорит: – Иисус Христос, Дон Кихот и я были величайшими глупцами на этом свете. Хотя многие современники считают его героем, сам он называет себя глупцом и невеждой, а также сокрушается о том, что в прошлом сделал и сказал столько бестолковых вещей. И теперь, когда болезнь и нищета ввергли его в самое унизительное состояние, у него уже нет ни времени, ни сил, чтобы завершить дело своей жизни, главнейшее из дел – объединить Южную Америку в одну единую федеральную республику, а самому стать диктатором в этих свободных землях. Сил у него уже не осталось даже на обычные приступы ярости, когда он проклинал тех, кто его окружал, и презрительно отзывался об отсутствующих. Сил не осталось и на то, чтобы читать французскую литературу, скакать на коне, танцевать вальсы, слушать собственные речи и произносить тосты. Настала пора отправляться в мир иной. Почти через сто тридцать лет после смерти Боливара юный ученик школы второй ступени читает его первую речь, произнесенную на раскаленной солнцем площади какого-то венесуэльского поселка. Парень слышит стук копыт – это армия восставших атакует испанцев. Парень воображает, как сам командует сражением и громит врага. Он созерцает вечность, запечатленную в бронзовых статуях. Так и случилось, что с тех самых пор дух Освободителя год от года все сильнее завладевал Чавесом. Не важно, что один был представителем аристократии испанской Америки, а другой вышел из очень бедной семьи! Какая разница? Оба родились на свет, чтобы спасти свой народ, чтобы бороться не только против испанской империи, но, как сказал бы Боливар, еще и против “Соединенных Штатов Северной Америки, которым, судя по всему, судьбой предначертано, ратуя якобы за свободу, насаждать в Америке нищету”. Теперь судьба дала молодому венесуэльцу шанс собственной рукой вписать несколько строк в Историю, и стало как никогда очевидно, что он явился в этот мир, чтобы завершить так и не завершенное дело Боливара, которого называет своим отцом, – отдавая должное его памяти и во имя справедливости. А ведь сейчас многие считают Освободителя величайшим глупцом, но в данном случае Чавес пренебрегает даже мнением Карла Маркса, которым тоже всегда восхищался. И вот однажды, когда президентский дворец посетила группа школьников, Уго вдруг заявил: – Симон Боливар умер в Санта-Марте вовсе не от чахотки, как вам рассказывали в школе. Это неправда. Его слова, естественно, сильно удивили учительниц, и они даже испытали стыд перед детьми. – Поверьте мне, дети, – продолжал президент весьма уверенным тоном, – его убили те же колумбийские олигархи, те же предатели, которые и сегодня управляют той страной. Они отравили его. И я это докажу! Живой как никогда! В своей телевизионной речи по случаю недавно отмечавшейся годовщины со дня смерти Освободителя президент повторил, что, по его мнению, Отец Родины умер вовсе не от чахотки. Так вот, чтобы Боливар спокойно лежал у себя в могиле, венесуэльское правительство должно выполнить свой моральный долг перед ним, поэтому Чавес приказал группе чиновников заняться расследованием истинных причин его смерти и, если нужно, даже вскрыть священный саркофаг в Национальном пантеоне и провести экспертизу останков. После этого телевыступления Чавес созвал кабинет министров и велел отыскать в Колумбии историка Хайро Льореду, автора книги “Боливар – убит?”, и пригласить его в Каракас. Президент желал лично познакомиться с ним. Они наверняка найдут общий язык. И встреча эта состоялась в самом скором времени – всего пару дней спустя – в одном из залов президентского дворца. Историку уже перевалило за шестьдесят. Это был тощий, неуклюжий, взлохмаченный и неряшливо одетый мужчина. К тому же он страдал косоглазием, поэтому было трудно определить, куда именно он смотрит. До сих пор ни одна кафедра истории в его родной стране не воспринимала Льореду всерьез, так как, по их убеждению, профессор был слегка не в себе. Многие коллеги смеялись над ним и считали городским сумасшедшим, посвятившим всю свою жизнь культу Боливара. Однако “блажен человек, который переносит искушение, потому что, быв испытан, он получит венец жизни…”[36]. И Льореде наконец судьба подарила шанс, которого он ждал многие годы. Он сбивчиво признался венесуэльскому президенту, что тот оказал ему огромную честь, пригласив к себе. Потом долго говорил о том, насколько недоверчивы окружающие его люди. Беззастенчиво льстил Чавесу и сравнивал с Боливаром. Однако президент перебил историка, желая побыстрее перейти к делу: – Я хочу назначить вас секретарем президентской комиссии, которая займется прояснением обстоятельств смерти Боливара. Льореда был изумлен до глубины души таким поворотом дела и рассыпался в благодарностях. Так начиналось это расследование. Историк потонул в море бумаг, засев в маленьком кабинете, который ему отвели во дворце. Льореде вменялось в обязанность отыскать неопровержимые доказательства того, что политические противники Боливара, действуя заодно с правительством Соединенных Штатов, устроили заговор с целью убить Освободителя. Но каким способом это было сделано? Может, речь шла о постепенном отравлении мышьяком? По мере того как изыскания Льореды продвигались вперед, Уго обеспечил этой теме соответствующее освещение в прессе. В своей программе “Алло, президент!” он решил поспорить с официальной исторической наукой, поставив под сомнение ее выводы. СМИ подхватили полемику. Смелость, с какой Чавес взялся переписывать историю, переходила все границы: в довершение всего он не пожелал признать даже тот факт, что Освободитель был потомком испанских завоевателей, прибывших в Венесуэлу в XVI веке. Мало того, он стал утверждать, что мать Боливара была черной рабыней. Новая версия смерти Освободителя стала для Чавеса навязчивой идеей, он совсем перестал спать по ночам и наконец, к радости одних и к смущению других, объявил, что отдал приказ эксгумировать останки Боливара – поскольку только таким образом можно будет установить истину. Президент с помпой прибыл к старой столичной церкви и медленно направился к саркофагу Освободителя. За ним следовали телекамеры. Его сопровождал почетный караул, наряженный в ту же парадную форму, которую носили во времена Войны за независимость. Перед могилой героя Уго застыл и долго стоял молча. Вся страна затаив дыхание следила за церемонией, которую в обязательном порядке транслировали все радио- и телеканалы. Наконец президент заговорил, обращаясь к Венесуэле и ко всему миру. Срывающимся от неподдельного волнения голосом он объявил: – Я пришел сюда, чтобы принести клятву, как когда-то мы поклялись не давать ни покоя, ни отдыха своей душе, пока не спасем Венесуэлу от империалистической и антиболиварианской угрозы. Точно так же я не остановлюсь, пока не докопаюсь до истины. Мы должны точно знать, как умер Отец Освободитель Симон Боливар – где, как и по какой причине. Сегодня Боливар остается живым как никогда! Призрак в кармане Ночи по-прежнему очень долго тянутся для Донато, любимого адъютанта Чавеса. Жить, следуя президентскому ритму, задача изнурительная, особенно в те последние недели, когда усилилась его бессонница. Донато уже несколько лет служит при Чавесе, и за это время их отношения кардинально переменились. Адъютант и сам удивляется той роли, которая теперь ему отведена: он стал не просто ближайшим помощником президента, но еще и его конфидентом. Их сближение началось после того, как Уго узнал, что Донато – ревностный последователь кубинской сантерии, афро-карибской синкретической религии, которая за последние годы распространилась и в Венесуэле. Дело в том, что Уго и сам заинтересовался сантерией еще во время первых своих визитов в Гавану вскоре после освобождения из тюрьмы “Ла Куэва”, то есть около десяти лет назад. Как и положено посвященному, Донато, когда не находился при исполнении служебных обязанностей, одевался только в белое и носил определенного покроя головной убор, тоже белый. В свободные часы он читал литературу о религиозном мировоззрении народов йоруба, их предсказаниях, обрядовых церемониях, ритуальных практиках и энергии природы. Адъютант слепо верил, что еще до рождения человека душа уже знает, какова будет главная цель его жизни. Как ревностный адепт сантерии Хиль поклонялся четыремстам верховным божествам и во время ритуалов выражал почтение ушедшим предкам. И хотя к сантерии он примкнул всего несколько лет назад, в беседах с президентом демонстрировал настолько четкое и осознанное владение духовными основами этой религии, что Чавесу оставалось только удивляться. Вот почему адъютант превратился в самого близкого и дорогого друга президента. Однако Уго никогда не спрашивал помощника, откуда у того возник интерес к сантерии. Да это в настоящих обстоятельствах и не имело никакого значения. На самом деле Донато и сам не подозревал, что его нынешние религиозные воззрения – часть плана, разработанного опытным кубинским разведчиком, посчитавшим, что адъютант идеально подходит на роль человека, который поможет использовать в интересах Кубы пылкий мистицизм, с каким Чавес относился к Симону Боливару. Маурисио Боско не только следил за каждым шагом тысяч кубинских врачей, учителей, тренеров и осведомителей, живших и работавших в Венесуэле по решению Фиделя Кастро. Он с самого первого дня особое внимание уделял группе кубинских бабалао, жрецов сантерии, которые явились в Венесуэлу, чтобы распространять свою веру в этой стране. Кое-кто из них вошел в ближайшее окружение президента, однако Маурисио приходилось действовать с большой осторожностью, потому что, хотя сам он и не исповедовал эту религию, привык с уважением относиться к мистической власти, которой обладают жрецы-сантеро над простыми смертными вроде него. Маурисио внедрил своих агентов – как венесуэльцев, так и кубинцев – в число прислуги и административного персонала дворца Мирафлорес и Форта Тьюна. Донато Хиль был одним из них. Когда президент загорелся желанием прояснить обстоятельства убийства Боливара, Боско вместе с Адальберто Сантамарией, своим заместителем и доверенным лицом, начал анализировать информацию, поступавшую из дворца от внедренных туда людей. Тогда-то Маурисио и узнал о долгих ночных беседах между Чавесом и его адъютантом. Сантамария рассказал ему: – Уго взял в привычку вести разговоры с этим парнем. Тот стал вроде как его психотерапевтом. По словам Донато, Уго мечтает, чтобы дух Боливара всегда был рядом с ним. Маурисио решил не упускать столь удачного случая и радостно воскликнул: – Я знаю, что ему надо! Кольцо Чанго, духа войны! А сделать его следует из какой-нибудь косточки Симона Боливара. И мы, разумеется, сумеем ему это устроить! Изумленный Сантамария вскочил со стула и схватился руками за голову: – Что ты несешь, Маурисио? Ты ведь марксист! Неужто тоже веришь в подобную ерунду? Но Маурисио был просто счастлив, что ему в голову пришла такая блестящая мысль. – Верю – не верю! Какая разница? Да и вреда от этого никому не будет. Раз Уго желает, чтобы дух Боливара сидел у него в кармане, лучше уж поспособствуем ему в этом мы, понятно? А если возжелает стать бессмертным, мы сделаем его бессмертным. Погоди, сам увидишь. В следующую бессонную ночь Донато подкинул своему “другу” интересную тему для обсуждения. В связи с планами эксгумации останков Боливара адъютант рассказал президенту про пало майомбе[37], религию, которая предписывает ритуальное осквернение могил – но только могил, где покоятся исключительно одаренные люди, идет ли речь об отваге или об интеллекте, – и использование останков для изготовления амулетов, которые способны наделить их владельцев теми же доблестями, какие якобы отличали покойных. Президент сразу же загорелся новой идеей. И теперь для него не существовало в этом мире более срочного дела. Пусть Чанго охраняет тебя – Вот он, Боливар, живой. Это не труп. Он не умер. Он по-прежнему жив и по-прежнему посылает свои духовные молнии народу, который любит его и будет любить всегда, – говорил президент Чавес в то июльское утро, комментируя кадры, снятые три ночи назад во время эксгумации останков Великого Боливара. Маурисио Боско, Эва Лопес, Лус Амелия Лобо, Анхель Монтес, Пран и вся Венесуэла не отрывали глаз от экрана, следя за ходом этой некрофильской церемонии. Несколько мужчин в белых защитных костюмах, в масках и перчатках, которые делали их похожими на астронавтов, подошли к саркофагу, двигаясь заученно, как солдаты на параде, и очень четко отлаженными движениями осторожно вскрыли гроб, закрытый в 1830 году. В первое десятилетие XXI века эти кадры воспринимались скорее как фрагменты типичного фильма ужасов пятидесятых годов века прошлого, чем как торжественная церемония, которой руководит сам президент. – Все проделано с должным уважением, с бесконечным уважением, ведь речь идет об отце нашей страны. Отце, которого предали, а затем изгнали с родной земли. Он умер в слезах, умер одиноким, – продолжал свою речь Чавес хорошо поставленным, как у церемониймейстера, голосом, в то время как доставленные сюда из Испании ученые делали свое дело и позволили камерам заснять кости Освободителя. Но тут показ оборвался, и уже другой голос ошарашил зрителей внезапным объявлением: “Продолжение следует”. Надо пояснить, что работа еще только начиналась. Вскоре останки Боливара будут подвергнуты антропологическим, патологоанатомическим, радиологическим, одонтологическим, генетическим и судебно-медицинским экспертизам с использованием самой современной техники и самых современных научных методов. Истина должна быть установлена. У телезрителей как внутри, так и за пределами страны необычная эксгумация породила много вопросов, на которые так и не нашлось ответов: Венесуэла не была поставлена в известность о том, что готовится нечто подобное, все было проделано ранним утром, и показали гражданам только часть церемонии, а после ее окончания был отключен на девятнадцать часов интернет. Кроме того, все участники были облачены в белые защитные костюмы, их лица закрывали маски, и это казалось, безусловно, лишним. Что происходило до этого? Что произошло потом? Все это знал Донато, но вот запомнил далеко не все, потому что, едва присутствующие начали читать молитвы, он вошел в транс, поскольку это был самый мощный ритуал черной магии из виденных им за всю его жизнь. Однако какие-то отдельные детали церемонии, разумеется, сохранились у него в памяти. Дело происходило 16 июля в три часа ночи. В день богини Ойи, которая обитает у кладбищенских ворот и в католической церкви синкретизирована со Святой Девой дель Кармен. Не все допущенные в Пантеон были судебными экспертами. Больше всего у гроба Освободителя собралось сантерос, среди которых, естественно, находился и президент Чавес. Уже на рассвете начался ритуал экзорцизма, изгнания всего дурного, что может угрожать человеку. Сперва из уст бабалао, высшего жреца-сантеро, прозвучали призывы на языке йоруба. Под его руководством президент Венесуэлы, лучась от счастья и восторга, прошел ритуал омовения. Потом под звуки песнопений и молитв он принял амулет бога-воина Чанго. Этот амулет, сделанный из одной из косточек Боливара, должен был наделить Чавеса отвагой и силой. – Пусть твой брат по Чанго – Симон Хосе Антонио де ла Сантисима Триниад Боливар всегда будет сопровождать и охранять тебя, пусть он также никогда не позволит вырвать из твоего сердца любовь к Кубе, родине его брата Хосе Марти, – провозгласил бабалао. Уго сделал глубокий вдох, и ему почудилось, что где-то внутри у него теперь таится сама вечность. И он действительно почувствовал рядом присутствие бессмертной души Боливара. “Я готов”, – сказал он очень-очень тихо. Истинное лицо Слава колумбийского историка Льореды достигла своей вершины, когда во время одной из пресс-конференций, в обязательном порядке освещаемых всеми венесуэльскими СМИ, он наставительно и высокопарно заявил: – Мы провели исчерпывающие исследования и пришли к выводу, что Симон Боливар был отравлен в Санта-Марте большими дозами порошка шпанской мушки и мышьяка, результатом чего явилась острая почечная недостаточность. Да, он был отравлен.