В своих передачах Моника Паркер описывала и анализировала очевидные и быстрые перемены, происходившие с президентом. Они ее тревожили, и она обсуждала сложившуюся ситуацию не только перед камерой, но и в беседах с близкими друзьями – Эвой и Маурисио, которые пока еще не были между собой знакомы. Моника не раз пыталась, хотя и безуспешно, свести их вместе, но подходящего случая все никак не подворачивалось. Каждый из них троих был слишком занят. Между тем Уго остро реагировал на критику Моники Паркер и других своих противников. В одной из передач “Алло, президент!” он напомнил им, что хотя его революция и носит мирный характер, она неплохо вооружена. А следом сообщил: заботясь о безопасности своего народа, он только что отдал распоряжение о создании Боливарианской милиции и подписал новый план “Венесуэла – Куба”. Правда, не уточнил, что этот важный план он ни с кем не обсуждал – ни с одним человеком в стране, а просто твердо заявил: новое соглашение между двумя странами принесет впечатляющие результаты – то есть резкое улучшение уровня жизни всех венесуэльцев, особенно самых бедных. – У нас уже действовало подобное соглашение, но теперь мы начнем его углублять и расширять. Как и прежде, мы будем экспортировать кубинцам нефть, а они будут поставлять нам продукты питания и разного рода услуги. Таким образом торговый обмен между нами существенно вырастет и станет более сбалансированным. Иными словами, то, что мы станем отправлять на Кубу, по стоимости будет соответствовать тому, что мы будем импортировать оттуда, – объяснял он с энтузиазмом, которым пытался замаскировать сомнительность своих обещаний. Зато он не обманывал соотечественников относительно другого – и лишь потому, что вообще об этом умалчивал: среди “услуг”, которые Венесуэла покупает у Кубы, расплачиваясь за них нефтью, фигурировала и забота о его, Чавеса, личной безопасности. Еще до подписания соглашений о взаимной помощи кубинцы заменили собой всех телохранителей в службе безопасности президента. И страна вскоре увидит, что многочисленную охрану Чавеса отныне составляют очень высокие, очень крепкие, одетые в гуайяверы мужчины с закрепленными на плече высококачественными рациями. В руках некоторые из них будут держать еще и загадочные черные чемоданчики. Эти люди всегда и везде станут сопровождать президента. Телохранители заботились о Чавесе, а Чавес заботился о своем народе. Он подробно рассказывал про пакет соглашений, заключенных с братской страной: про дешевые офтальмологические и хирургические программы для стариков, включая сюда и бесплатные перелеты на лечение в Гавану, про стипендии для граждан “третьего возраста”, про сотрудничество в области науки, подготовки специалистов, спорта и образования. Кроме того, Уго с гордостью представил зрителям гвоздь программы – миссию “Внутрь квартала”, амбициозный план по развитию семейной медицины, благодаря которому для венесуэльской бедноты станет доступна помощь высококвалифицированных кубинских врачей – начиная с сети первичного медицинского обслуживания и кончая диагностическими центрами и школами интегрального подхода к здоровью граждан. – Мы оборудуем амбулатории и пункты медицинской помощи в самых бедных городских районах и сельских округах, – вдохновенно обещал Чавес. И добавил под долго не утихавшие аплодисменты публики: – Готовьтесь, скоро к нам с Кубы прибудут две тысячи врачей. Правда, цель наша – сорок пять тысяч! Медицинская ассоциация Венесуэлы созвала своих членов на срочное совещание. Моника Паркер предоставила Ассоциации возможность изложить зрителям аргументы венесуэльских врачей, которые выступали против плана привлечения в страну кубинских специалистов. Уго никак не отреагировал на их протесты. Мне тоже приятно… Они договорились встретиться в восемь вечера в любимом ресторане Моники, единственном, где она чувствовала себя свободно, так как могла не опасаться любопытных взглядов и нежелательных встреч с поклонниками, а главное – с вечно преследующими ее злопыхателями, которые не могли простить ей резких выступлений против правительства. Они пользовались любым случаем, чтобы оскорбить журналистку и даже напасть на нее. Когда Моника уже собиралась покинуть студию и отправиться на столько раз отменявшуюся встречу, возникли проблемы, из-за которых ей пришлось задержаться на работе. К следующей неделе их команда готовила специальный выпуск программы, посвященный детальному анализу национальной миссии под названием “Внутрь квартала”. И тут неожиданно исчез один из врачей, которому отводилась в программе главная роль. Молодая журналистка, бравшая интервью у так некстати пропавшего доктора Авельянеды, не знала, что делать. Моника вынуждена была как-то решать эту проблему. Она позвонила в ресторан и попросила встретить ее гостей, принеся им от ее лица извинения за вынужденное опоздание. Эва пришла на пять минут раньше назначенного времени, проявив американскую – а также военную – пунктуальность. Официант проводил ее на террасу, где столько раз они сидели вдвоем с Моникой, и предложил меню. Затем сообщил: “Доктор Паркер опоздает на полчаса и просит извинить ее”. И буквально через несколько минут вернулся вместе с очень красивым мужчиной, которому уже успел передать то же самое. Мужчина в одной руке держал огромный букет роз, в другой – подарочный пакет. Подойдя к столу и увидев сидевшую там подругу любовницы, он тотчас пустил в ход свою неподражаемую улыбку. – Мне очень приятно… – сказал Маурисио Боско с особой, присущей только доминиканцам веселой любезностью. – Мне тоже приятно… – ответила Эва, стараясь усилить мексиканскую мелодичность, присущую ее голосу. И ей действительно было приятно. Они обменялись формальным рукопожатием. Маурисио положил цветы и пакет на стол и сел напротив Эвы. Поначалу разговор не клеился, и напряжение за столом с каждой минутой только росло. Эва вела себя сдержанно, хотя и старалась быть любезной. Она больше молчала или в крайнем случае сводила разговор к каким-то мелочам, ссылаясь на услышанное прежде от подруги, и это выходило у нее вполне естественно: – Моника говорила, что тысячу раз предлагала тебе заглянуть ко мне в “Черное дерево”, чтобы ты увидел наш Центр интегральной красоты собственными глазами. Нельзя же все время только работать! – Мне страшно жаль, правда жаль. Но бизнес – это все равно что соревнования по бегу. Стоит на миг приостановиться – и ты проиграл. Наверное, это мой недостаток: я слишком серьезно отношусь к работе. Он извинялся с такой милой учтивостью, что Эва просто не могла оторвать от него глаз. Маурисио заинтересовал ее и очаровал. Пока он говорил, она изучила каждую черточку его лица, каждый жест, пытаясь разгадать тайну этого мужчины, которому удалось смутить ее душу. Он тоже смотрел на Эву. И отлично знал, какое произвел на нее впечатление, поэтому начал проделывать все то, чему научился за долгие годы, желая превратить женский интерес к себе в нечто более глубокое. Наконец появилась взволнованная и взбудораженная Моника. Она все еще никак не могла отключиться от профессиональных проблем и мыслей о спецвыпуске, посвященном кубинцам в Каракасе, над которым вместе со своей командой работала уже несколько месяцев. Выйдя на террасу, она сразу увидела смеющихся Эву и Маурисио. В душе она была рада, что они явно нашли общий язык и наконец-то перестали воспринимать друг друга как призраков. – Простите ради бога. Только кубинцы способны заставить меня опоздать на ужин по случаю собственного дня рождения. Маурисио улыбнулся и с подчеркнутой радостью вскочил ей навстречу. Потом поцеловал Монику и вручил ей цветы. И сразу же посмотрел на Эву. А Эва посмотрела на него. На него и на Монику. Теперь она лучше понимала, что имела в виду подруга, когда раз за разом повторяла, что в Маурисио есть что-то необыкновенное. Необыкновенное? Но что именно? Как всегда бывает, когда люди испытывают взаимную искреннюю симпатию, хотя и стараются не выставлять напоказ свои чувства, ужин пролетел очень быстро. К тому же было выпито много вина. После десерта, обменявшись обещаниями непременно повторить приятную встречу, они направились к стоянке, где и распрощались. Моника с Маурисио поехали к нему домой. С некоторых пор она предпочитала поступать именно так, поскольку, хотя никогда не говорила об этом вслух, ее отцу не нравился Маурисио, и не просто не нравился. Чак Паркер почти что возненавидел его. Моника, разумеется, защищала любовника, но отец, сидя за бутылкой, пытался предостеречь ее, ведь как только он видел этого парня, чутье подсказывало ему: несмотря на показное благородство, человек он бесчестный. И вообще, что она знает про эти его якобы деловые поездки? Моника всем сердцем хотела верить любовнику, однако порой и ее тоже одолевали сомнения. А Эва, как всегда, поехала домой одна. Но сегодня она, казалось, заразилась желанием пококетничать и услышать в ответ слова любви. И поэтому сейчас чувствовала себя еще более одинокой. Почти против воли она позвонила в Вашингтон сенатору Хэтчу. Но после нескольких гудков услышала голос автоответчика. Его увели! Маурисио Боско был доволен. Он чувствовал, что стал невидимым режиссером театра марионеток и научился весьма ловко управлять куклами, дергая за сложно переплетенные нити. Однако ради успеха представления ему приходилось осваивать все новые и новые приемы и трюки. Правда, теперь, когда удалось значительно усилить роль кубинцев в Венесуэле, следовало еще тщательнее соблюдать конспирацию и скрывать свое подлинное лицо, особенно во время встреч с Моникой, которая по-прежнему была одержима идеей расследовать и открыть миру цели наводнивших ее страну кубинцев. В свою очередь Эва, как и прежде, была одержима идеей вычислить человека, посланного в Венесуэлу для руководства всеми операциями G2, хотя пока успеха она не добилась. За последние несколько месяцев Эва значительно расширила свою разведсеть и стала получать более достоверную и важную информацию. Ее люди смогли внедриться даже в правительственные круги. Но пока еще проигрывали кубинцам. Часто Эва с трудом верила доходившим до нее сведениям о том, насколько сильным, неправдоподобно сильным, влиянием пользовались люди Кастро на окружение Чавеса. И на самого Чавеса. Это напоминало строго засекреченное и незаметное постороннему взгляду вторжение, невероятно хитро организованное. Но еще труднее было поверить, что это вторжение с одобрением воспринималось и всячески поощрялось самим венесуэльским правительством. Кубинских специалистов можно было встретить повсюду. Кубинцев назначали на самые важные должности. Хотя те и делали все возможное, чтобы их присутствие на столь высоком уровне не слишком бросалось в глаза. Какие-то свои наблюдения Эва обсуждала с Моникой, и обычно это случалось после занятий йогой. Эва не старалась специально наводить подругу на важную для себя тему. Просто Моника ненавидела то, что сама называла “кубинской оккупацией”, и готова была говорить об этом сколько угодно и где угодно. – Невозможно и дальше закрывать глаза на то, какую власть получили кубинцы в Венесуэле, – с горечью жаловалась она Эве. – Трудно найти правительственную организацию, где в руководстве не было бы их советника. Кроме того, от своих источников Эва получала информацию и о росте недовольства в армии. Венесуэльские офицеры не желали смиряться с тем, что кубинские военные с возмутительной настойчивостью внедрялись во многие гарнизоны страны. Эва негодовала… И не знала, что делать дальше. Речь шла о вторжении мощном и неудержимом, хотя вроде бы и неявном для остального мира. Ее начальство в Лэнгли решило – и справедливо решило, – что американцы не могут ни остановить, ни повернуть вспять кубинское нашествие, поэтому сочло, что единственный практический выход в данной ситуации – по мере сил смягчать его последствия. Эва получила очередной приказ обнаружить руководителей кубинской резидентуры, установить за ними наблюдение и попытаться завербовать, сделав двойными агентами, а в случае необходимости “нейтрализовать”. Эва очень старалась выполнить задание, но каждый день наталкивалась на новые и новые препятствия, мешавшие ей добиться успеха. В самой глубине души она уже стала подозревать, что эта задача ей не по плечу и вряд ли выполнима. Хотя это, безусловно, поставит крест на ее карьере, а может, и на жизни. Но раз так, то почему бы ей самой не подать в отставку – и таким образом разделаться со всей этой историей? А вдруг выполнение задания для нее – лишь своего рода каприз, то есть она пытается вести сражение, победа в котором необходима ее внутреннему “я”, чтобы отличиться на фоне чиновничьей своры и ястребов-ветеранов из Вашингтона? Хотя всем им, в конце-то концов, наплевать, уйдет она или нет со своей должности, бросит или нет полученное задание и легенду, под которой работает в “Черном дереве”! А как скажется на их с Хэтчем отношениях, если исполнится единственное сейчас ее желание – бросить все и начать работать с нуля и в одиночку в любом другом уголке земного шара? Но в список вопросов, лихорадочно плясавший у Эвы в голове, вдруг прокрался еще один, и касался он ее нового знакомого. Пока она раздумывала об их с Хэтчем романе, перед глазами у нее неожиданно всплыло лицо Маурисио. А он-то тут при чем? И почему Эву так тянет к нему? “Первое и самое главное сейчас – это твое задание”. Она вздрогнула, вспомнив правило, которое так любил повторять Оливер Уотсон. Эва задернула шторы своих мечтаний и с головой ушла в работу. На столе у нее стояла целая коробка с аудиовизуальными материалами, были здесь и записи всех передач Паркер, добытые с помощью некой журналистки, которую Эва сумела внедрить в рабочую группу Моники. Эва часами смотрела картинки и слушала магнитофонные записи, сделанные в амбулатории в Петаре, одном из самых крупных и знаменитых районов Каракаса. Чтобы понять, как на деле проводится в жизнь миссия “Внутрь квартала”, журналистка по заданию Моники беседовала с доктором Авельянедой, кубинским врачом родом из Баракоа, городка с населением меньше ста тысяч человек, расположенного в восточной части Кубы. В течение нескольких месяцев журналистка и Моника выслушивали, как врач жалуется на свою жизнь в этом полном насилия мире, разительно отличавшемся от кубинской реальности. Судя по его рассказам, ему целыми днями приходилось извлекать пули из груди подростков, оказывать помощь изнасилованным девушкам – девочкам! – или давать транквилизаторы и снотворное матерям жертв. А еще он боролся за жизнь пациентов после передозировки очень странных и мощных наркотиков, о существовании которых раньше даже не подозревал и губительные свойства которых приводили его в растерянность, поскольку он понятия не имел, какие меры следует в таких случаях принимать. Между тем миссия “Внутрь квартала” привлекала к себе огромное внимание, ее преподносили как важнейшее из достижений боливарианской революции, на нее тратились очень большие средства, полученные за счет роста цен на нефть. Уже открылось больше девятисот медицинских пунктов, в них работали пять тысяч медиков. В глазах бедноты это служило доказательством любви и заботы, каких люди не знали за всю историю страны, а главное – проявлением искренней и доброй воли Уго, их обожаемого президента. А вот доктор Авельянеда чувствовал себя физически измотанным, морально подавленным и постоянно испытывал сильный страх. Он боялся, что когда-нибудь одна из шальных пуль, которые время от времени пробивали хлипкие стены его комнаты, угодит ему в голову. Он так устал телом и душой, что стал часто предаваться бредовым мечтам о свободе, о том, как он скинет свой белый халат и навсегда затеряется в Андах. А еще лучше – в Альпах. Подальше от царящей тут повсюду смерти. От тотальной бесчеловечности. Этот бред способствовал тому, что, беседуя с журналисткой, которая часто навещала его и вносила нечто человеческое в программу медицинской помощи для бедных кварталов Каракаса, он постепенно стал связывать с девушкой свои планы на будущее. Тут начала действовать Эва. Через надежного посредника она передала журналистке инструкции: та должна поощрять ухаживания кубинца и как следует его распалить. В результате как-то вечером, во время их первого пылкого свидания, случившегося прямо в амбулатории, доктор Авельянеда решил раскрыть девушке душу и признался, что с каждым днем все больше ненавидит революцию, которой его заставили служить, не спросив согласия. Признался, что хочет уехать из этого района, и вообще из Венесуэлы, забыть про кубинскую революцию и про все, что с ней связано. Врач предложил девушке уехать вместе с ним. Журналистка отлично сыграла свою роль и дала ему понять, что согласна следовать за ним куда угодно, но в тот же вечер отдала сделанные ею магнитофонные записи Монике, а также агенту ЦРУ, который переправил Эве пакет со столь красноречивой информацией. И теперь, зная о планах Авельянеды, можно было бы использовать эту информацию, чтобы выйти на резидентуру противника. Но судьба доказала и самой Эве, и доктору Авельянеде, что ад – это не Баракоа и не самый опасный район Каракаса. Настоящий ад начался как раз в тот миг, когда врач сделал девушке роковое признание. Недоверчивые агенты Маурисио Боско, которым было поручено наблюдать за поведением тысяч кубинских врачей, сразу заподозрили неладное, узнав о слишком близких отношениях Авельянеды с вроде бы ни в чем предосудительном не замеченной журналисткой, и установили за ним слежку. Подозрение переросло в уверенность, когда сама же Моника в порядке шутки рассказала Маурисио, что одна из ее подчиненных завела роман с кубинским врачом. И добавила: судя по всему, тот не принадлежит к числу убежденных сторонников революции и не видит смысла в своей работе здесь, в Венесуэле. А теперь он еще и безоглядно влюбился в венесуэлку. До такой степени, что предложил девушке бежать вместе с ним. Маурисио Боско, которого доктор Авельянеда и знать не знал, с обычной своей оперативностью нажал на все рычаги. Сам лично он с собственными агентами не контактировал, а действовал через двух подручных, которым полностью доверял, – с ними он хоть и редко, но все же иногда тайно встречался. В свою очередь эти двое отдавали распоряжения одному-двум надежным лицам – и так далее. Получалась обширная сеть незнакомых между собой агентов, согласованно и точно выполняющих приказы Маурисио. На практике подобные маленькие ячейки работали очень эффективно и порой сеяли смерть, оставаясь вроде бы вполне независимыми и ничего не зная ни о других группах, ни о том, какие задания те выполняют. Главной их задачей было добывать информацию, воздействовать на тех, кто в этой стране облечен правом принимать решения, расправляться с врагами и предотвращать рискованные ситуации. Неделю спустя доктора Авельянеду силой вытащили из амбулатории и грубо затолкали в фургон. Журналистке об этом рассказали его соседи, а саму девушку остановили на выходе из района Петаре два вооруженных типа и пригрозили убить и ее, и Монику Паркер, если они снова сунут нос в эти места. Ничего больше Эва узнать не смогла, так что ей оставалось лишь снова и снова слушать записи и смотреть видео, чтобы докопаться до деталей и разобраться в ситуации. Только Маурисио стало точно известно, что случилось в конце концов с доктором Авельянедой, и вся эта история очень тревожила его. Надо добавить, что ни Боско, ни людей в Гаване случай Авельянеды нисколько не удивил. Напротив, подобные вещи случались все чаще. Число кубинских врачей и прочих специалистов, посланных в Венесуэлу и сбежавших потом в другие страны, росло с угрожающей скоростью. Ни строгий контроль, ни страх оказаться в тюрьме, ни репрессии против оставшихся на Кубе родственников не могли сдержать поток кубинцев, которые использовали командировку в Венесуэлу как трамплин для эмиграции, желательно в Соединенные Штаты. Революция – не сюжет для телевидения В приюте для пострадавших от стихийного бедствия, где жила Лус Амелия с сыном, матерью и бабушкой, каждое воскресенье превращалось в боливарианский праздник. Вокруг маленького телевизора, включенного на полную громкость, прямо на полу рассаживались десятки женщин, мужчин и детей, которые с радостным нетерпением ждали начала своей любимой передачи “Алло, президент!”. Некоторые по этому случаю надевали красные береты и красные же футболки. Другие поднимали вверх плакаты, которые в другое время брали с собой на манифестации. Дети зевали, но играть на улицу не бежали, так как тоже относились к президентской программе как к настоящему празднику, словно по телевизору передавали не бесконечно длинную речь Чавеса, а футбольный матч. Слушая монологи Уго, обитатели приюта выкрикивали революционные лозунги, слова поддержки и одобрения, а то и аплодировали Чавесу. И не было для них большего счастья, чем слушать лучшего из сынов народа, или даже великого и героического отца, поскольку настоящих своих отцов многие венесуэльцы никогда не знали. Создавалось впечатление, будто передача с каждым разом делалась чуть длиннее. По мнению как сторонников, так и противников президента, с некоторых пор они не просто видели Уго на экране, а словно получали его в качестве гостя к себе домой на целый день. Месяцами он упорно мусолил одни и те же темы: провал заговорщиков, попытавшихся лишить его власти, преступные и безрассудные действия оппозиционеров, которых теперь он называл “асоциальными элементами”, а также апатридами, хиляками, олигархами и врагами народа. Тех, кто не поддерживал его, он считал не просто участниками оппозиции, выступающей против законного демократического правительства, а своими смертельными врагами, которые не имели права играть никакой политической роли. Мало того, они вообще не имели права на существование. Уго никогда не забывал слов Фиделя: “Власть нельзя ни с кем делить”. В приюте, где жила Лус Амелия, долго не смолкали радостные крики, когда президент сказал: – Оппозиция столько раз повторяла, что я похож на боксера, прижатого к канатам, что сама поверила в свою ложь, поверила, что теперь хватит легкого толчка, чтобы свалить меня с ног. А еще они твердят, что Чавес психологически неуравновешен, что он слаб и достаточно на него поднажать, чтобы он сам подал в отставку. Нет! Забудьте все эти выдумки! Я готов снова и снова повторять: сегодня я силен как никогда. Силен – и стою на стороне народа! Восторг, с каким аплодировал ему маленький сын Лус Амелии, мог сравниться лишь с его же детским простодушием. Какими счастливыми чувствовали себя зрители, когда президент рассказывал им о мерах по подъему экономики, о социальных планах, о боливарианских школах, о завтрашнем дне здравоохранения и оборудовании для больниц, о кредитах для сельских производителей и мелких предпринимателей, об устойчивом и разностороннем развитии страны. И о новом жилье для самых бедных! Лус Амелия знала, что скоро очередь дойдет и до нее. Но в это воскресенье телезрители смотрели передачу с особым интересом. Им показали ирландский документальный фильм, снятый людьми, симпатизирующими Чавесу и его правительству. Впервые вся страна увидела, что “на самом деле” произошло во время путча. Назывался фильм “Революцию по телевидению не покажут”. Это был намек на информационный blackout, случившийся по вине телеканалов в течение трех дней мятежа. Уго в фильме был представлен жертвой, а лидеры оппозиции обвинялись в гибели девятнадцати гражданских лиц, а также в том, что мирную демонстрацию, шедшую ко дворцу Мирафлорес, разгоняли с помощью снайперов. Подчеркивалось, что этот расстрел был спланирован заранее. Однако фильм умалчивал о другом: в тот день растерявшиеся правительственные спецслужбы отдали приказ “колективос” устраивать засады и открывать огонь по манифестантам, чтобы не позволить толпам приблизиться ко дворцу. Эти “колективос”, созданные за несколько месяцев до путча, представляли собой военизированные городские отряды быстрого реагирования и состояли из ультралевых активистов, уголовников и бывших полицейских. Некоторые отряды финансировались, тренировались и вооружались правительством через агентов, которые, в свою очередь, являлись участниками кубинской разведсети, другие принадлежали к армии Прана. Итак, в то воскресенье президент представлял и восторженно комментировал ирландский документальный фильм, прося повторить некоторые сцены по своему выбору и отпуская шуточки, которые веселили обожавших его зрителей и огорчали противников. Многие из обитателей приюта для пострадавших от стихийного бедствия тоже находились в те дни в окрестностях дворца и теперь чувствовали себя настоящими героями. Эмоции стали перехлестывать через край, когда Уго, внезапно помрачнев, вскочил, принял позу грозного обвинителя и приказал отправить в тюрьму тех людей – несколько человек, – которых в фильме назвали в числе возможных виновников гибели гражданских лиц во время мятежа. Хотя фильм с очевидностью свидетельствовал, что эти люди всего лишь пытались помешать головорезам, преданным правительству, расправиться с демонстрантами. И вот теперь Уго без малейших сомнений, забыв о положенных следственных действиях, самолично приказал судье приговорить предполагаемых преступников к высшей мере наказания – тридцати годам тюремного заключения. Среди них оказались комиссар полиции и группа его подчиненных – и все они служили в том самом столичном муниципалитете, глава которого принадлежал к оппозиции. Уже через несколько дней судья послушно выполнила приказ президента – и революция снова стала темой для телевидения. Возвратившись на свой президентский трон, Уго решил завершить прозвучавшие в программе пылкие речи пафосным призывом, позаимствованным у Фиделя: – Родина, социализм… или смерть! – Родина, социализм… или смерть! – закричали в один голос Лус Амелия, ее сын и миллионы поборников революции.