Хозяева игры Пран играет в “Ла Куэве” в “Монополию”, но это современная и зловещая версия одной из самых известных в мире настольных игр. Будучи отличным игроком и непременным претендентом на звание абсолютного победителя, он ловко кидает фишки, делает ход, затем решает, какие объекты хочет купить, приказывает своему партнеру заплатить за них любую цену и мало-помалу становится безраздельным владельцем всего поля. При этом Пран, установив собственные правила игры, в результате превратился еще и в единственного игрока, который запросто, без малейших потерь ведет свою партию из тюрьмы. Имея в качестве надежного партнера министра финансов Вилли Гарсиа, Пран пускает в ход свои фишки – и указующий перст – в качестве мощного оружия для покупки вполне легальных объектов. Сейчас его приоритетными целями являются банки, телекоммуникации, некая воздушная линия и – почему бы и нет? – одна из нефтяных компаний. В ту криминальную “Монополию”, где требовалось похищать людей и грабить банки, он больше не играет. К тому же все остальные игроки уже признали свое поражение. Вилли Гарсиа в свою очередь обладает целым арсеналом средств, чтобы заполучить все, что пожелает Пран. Главное, он хорошо знаком с финансовым и предпринимательским миром как внутри страны, так и за ее пределами. Отлично знает его слабые стороны, как знает и то, насколько часто там нарушается закон. Ему также хорошо известно, что многие банкиры и предприниматели охотно заплатят за услуги, которые Гарсиа может оказать им благодаря своему посту. Так оно, впрочем, происходило и при предыдущих правительствах. Между тем Вилли Гарсиа не забывает, что банкиры и бизнесмены, считавшиеся его “старинными друзьями”, без колебания оставили его с семьей практически на улице, отказав в поддержке. А еще он не забывает, что Пран был единственным, кто протянул ему руку в тот тяжелый момент. Но не стоит зацикливаться на прошлом. Будущее, которое они строят, рисуется им обоим многообещающим, блестящим, а при поддержке президента – еще и вполне достижимым. На последних этапах игры неожиданная удача здорово помогла им расчистить дорогу в это прекрасное будущее. Дело в том, что из-за “антикапиталистических” заявлений Чавеса в стране воцарилась растерянность. Президент дал ясно понять, насколько враждебно относится к частному бизнесу, и это напугало предпринимателей и заставило многих искать подходы к министру финансов задолго до того, как он сам обратится к ним с какой-нибудь просьбой. Вилли имеет самые лучшие позиции сразу в двух лагерях. Как это бывает в любом коррумпированном правительстве, он может торговать услугами, продавать незаконные лицензии или получать комиссионные через подставных лиц. Но одновременно Вилли Гарсиа готов выступать с позиций радикального антикапитализма, чтобы завладеть крупным бизнесом с помощью налогового терроризма. Если ему понравилось какое-нибудь предприятие, он обвиняет его владельцев в неуплате налогов и накладывает на них огромные штрафы, так что у тех не остается выбора – предприятие продается за бесценок, и его покупает Вилли Гарсиа. Он очень легко сочетает крикливую ультралевую риторику с готовностью действовать по законам дикого капитализма. Короче, ведет себя как настоящий хищник. Вполне легальный фасад его растущей империи день ото дня только укрепляется, и число объектов в этой современной “Монополии” тоже день ото дня растет под крылом президента-революционера. Однако ядром бизнеса Прана все-таки остается наркоторговля, а у этого сектора на игровой площадке есть не только несколько хозяев, но и опасные соперники. Пран сознает, насколько трудно будет одержать над ними верх, и он из тюрьмы “Ла Куэва” кидает фишки, поставив перед собой цель: в первую очередь с максимальной выгодой использовать путь, каким доставляются наркотики в Европу, – через африканские “транзитные” страны. Осьминог мыслит масштабно, но и его тоже все больше и больше тревожат громкие заявления президента, который публично выразил свое негодование в связи с тем, что Соединенные Штаты внесли ФАРК[20] в список террористических организаций. А ведь Чавес действительно потребовал во время одной из телепередач “Алло, президент!”, чтобы ФАРК признали законным партизанским формированием, участвующим во внутреннем конфликте в соседней стране. Пран с опаской и очень внимательно следит за сближением своего друга Чавеса с колумбийской группировкой. Но его заботит вовсе не то, что будут думать об этом Соединенные Штаты, а то, что ФАРК наряду с мексиканскими картелями является его безжалостным конкурентом. Сидя перед игровым полем, Пран и Вилли решили, что лучшей для них стратегией будет привлечь на свою сторону высокопоставленных военных, несогласных с кубинской линией Чавеса, и попробовать их прикормить. Более того, вовлечь в наркобизнес. Для начала надо окутать военных лестью, а затем предложить им обучиться разработанному Вилли “методу умственной концентрации”, как его называет Пран. Метод этот состоит в том, чтобы для виду идти под революционными, антисевероамериканскими и социалистическими знаменами Чавеса, но одновременно в мире бизнеса действовать по-капиталистически и с гангстерской агрессивностью. Так на игровом поле появляются ячейки, соответствующие представителям высшего военного командования. Пран и Вилли Гарсиа как опытные игроки анализируют и оценивают возможности каждого с точки зрения бизнеса и размышляют, насколько удачной будет такая покупка. Кандидатов много – изучая их биографии, Пран и Вилли отделяют зерна от плевел и составляют список “генеральского картеля”, который они в ближайшие дни начнут формировать. Мы будем нефтедрузьями Тревоги одолевают не одного только Прана. Оскару Рохасу, шефу президентской охраны, тоже кажется странным, что Чавес, его ближайший друг по Военной академии, объявил себя коммунистом, приверженцем кубинской линии и фанатичным поклонником Фиделя Кастро. А ведь прежде он никогда не читал Маркса, не знал кубинской “новой тровы”[21] и не проявлял особого интереса к “холодной войне”, которую вели между собой Соединенные Штаты и Советский Союз. Откуда появилась эта ненависть к “Северной империи”, которая завладела всеми помыслами президента и с каждым днем только усиливается? Сразу же после избрания на второй срок Чавес в очередной передаче “Алло, президент!” с одинаковой радостью говорил как о продлении собственного мандата, так и о том, что новым президентом США стал Буш. Чавес проявил по отношению к нему дипломатическую любезность: – Мы поздравляем вас, господин Буш, с замечательным успехом и еще и еще раз хотим повторить, что мы здесь по-прежнему готовы углублять любого рода отношения с правительством, народом и институциями великой северной страны. Поздравляем вас, господин Буш! Сразу после окончания программы Уго остался один в своем кабинете во дворце, выпил подряд три чашки кофе, выкурил одну за другой пару сигарет, установил мысленную связь с Боливаром на портрете, висящем напротив, и целиком сосредоточился на антиимпериалистическом бунте, который поднялся у него в голове. “Клинтон уходит, но приходит другой – хуже прежнего, – думал Уго. – Буржуй, капиталист, уже считающий себя хозяином мира. Только со мной ему не сладить, пусть даже не мечтает”. Обычно, оставшись в одиночестве, Уго любил предаваться мечтаниям о реконкисте всего континента, которые постоянно подпитывались советами его наставника Фиделя. Потом мысли Чавеса обращались к проблеме, волнующей его гораздо больше и даже лишающей сна: проблеме золота и курицы, несущей золотые яйца, иными словами, нефти и нефтяной компании. Ведь если быть еще более точным, девяносто процентов поступлений в государственную казну давала именно нефть. До сих пор Уго вел себя осторожно по отношению к государственной нефтяной компании “Нефть Венесуэлы”, известной также как PDVSA[22], которая добывает и продает за границу венесуэльскую нефть. Компания принадлежит государству, но президент страны ее не контролирует. Он позволил работать в привычном ритме знающим свое дело технократам, и они автономно руководят компанией, чья самоуправляемость всегда уважалась ведущими политиками и первыми лицами страны. Чавес считает, что политизация компании может поставить под угрозу поступление долларов в казну. Он понимает: нефтяники – чрезвычайно нужные стране специалисты, и жизненно важно, чтобы они зарабатывали деньги, на которые Уго планирует совершить революцию. Во время частых совещаний с руководящей верхушкой компании президент горячо одобрял ее планы широкой экспансии, а также многомиллионные инвестиционные проекты, о которых ему докладывали. Чавес всегда давал понять, что эти люди должны видеть в нем своего союзника. И руководители отрасли, хотя они когда-то, во время его первой президентской кампании, и стали жертвами критики Чавеса, с радостью отметили перемену в его тоне, а также его дружеские заверения. Они всячески обхаживали президента и старались ему угодить, всегда снабжая самой полной информацией. И в конце концов решились поверить, что без них никак нельзя обойтись и что они по-прежнему останутся неподвластным Чавесу анклавом. Но, посчитав себя незаменимыми, не заметили, что, несмотря на все свое показное дружелюбие и словесную поддержку, президент ненавидит их за очевидное превосходство и за то, что они чувствуют себя элитой. А прежде всего за то, что это они, а не он сам контролируют главную компанию страны. Сидя перед своим глобусом, Уго просматривает финансовые отчеты нефтяной компании и одновременно намечает воображаемые линии между Кубой, США, Латинской Америкой и странами – экспортерами нефти. Он на свой манер готовится к Всеамериканской встрече на высшем уровне, которая через несколько дней состоится в Канаде и в которой примут участие президенты всех стран континента. Он хочет использовать этот случай, как и вообще любой случай, чтобы приблизить исполнение своей мечты – объединения соседних с Венесуэлой стран. Открыто он собирается говорить об интеграции Америки, но на самом деле ставит своей целью обуздание власти Соединенных Штатов, самого крупного в мире потребителя нефти. Фидель помог ему осознать всю важность этого проекта. Итак, вскоре венесуэльский президент вместе с еще тридцатью четырьмя главами государств континента собрались в Квебеке. А поскольку Кастро приглашен не был, Чавесу на сей раз выпала роль “единственного черта на саммите”, как сам он это определил. Так что во время заседаний и дискуссий он пользовался любой возможностью, чтобы накладывать вето, критиковать и интриговать. Команда опытных кубинских дипломатов за кулисами консультировала его. В итоге из всех глав государств только у одного Чавеса нашлись возражения против финального документа. И он громко заявил о своем несогласии: – Я не могу одобрить пункт, где говорится, что мы берем на себя обязательство укреплять представительскую демократию, потому что в Венесуэле представительская демократия оказалась ловушкой и обрекла наш героический народ на бедность и нищету. Президенты других стран, министры иностранных дел и журналисты не могли скрыть изумления: что он говорит? Может, его обидела та часть документа, где речь идет о необходимости изолировать и налагать санкции на страны, которые ослабляют демократическую систему, мешают исполнению правосудия, не обеспечивают прозрачность выборов и свободу слова? Может, это случилось, потому что он уже перестроил демократическую систему, учредив Ассамблею, которую сам лично контролирует, а также отправил в отставку тех судей из Верховного суда, которые оказались “не его людьми”? Может, поступки Чавеса поставили под сомнение прозрачность выборов и теперь он нацелился на свободу печати? Нет, Чавес не согласен с этим пунктом, вот и все. К тому же он недоволен не только им. Когда после нескольких рабочих дней был достигнут общий консенсус по поводу сроков создания континентальной зоны свободной торговли, Уго опять выступил против. “Паршивая овца саммита”, – кричали газетные заголовки. Но Чавеса не волновало, кто и что о нем думает. – Мне смешна вся эта просвещенная глупость, – заявил он. По его мнению, предполагаемая континентальная интеграция – хитрая ловушка янки, задумавших захватить латиноамериканский рынок. И Чавес не боится взять на себя роль Давида, готового сразиться с Голиафом. Его не смутят намеченные даты и соглашения. Он заключит свои собственные союзы с Южной Америкой, Кубой, странами Карибского бассейна, Китаем, Россией и государствами Ближнего Востока. И пусть Вашингтон с его марионетками оставят Чавеса в покое. Выходя из зала “с высоко поднятой головой”, Уго на несколько минут остановился поговорить с президентом Бушем. Они обменялись приветствиями через переводчика, в первый раз пожали друг другу руки, посмотрели друг другу в глаза, перекинулись двумя-тремя короткими фразами и распрощались, так что никто не успел их даже сфотографировать. – О чем вы говорили? – спрашивали журналисты. – Буш хочет дружить со мной, – отвечал Уго. – А я сказал ему на своем дурном английском: “Я тоже хочу стать вашим другом. И хотя наши политические разногласия очень велики, думаю, мы с вами найдем путь к взаимопониманию”. И я даже пригласил его сыграть вместе в бейсбол! Но Чавес, судя по всему, кое-что тут присочинил – их отношения были не настолько уж радужными. Джордж Буш, вице-президент Дик Чейни и члены правительства не одобряли дружбы Чавеса с Фиделем Кастро, Саддамом Хусейном, Муаммаром Каддафи, Владимиром Путиным и уж тем более его еще только зарождающихся связей с Китаем. Тем не менее пока отношения Буша с Чавесом – это выгодная обоим нефтедружба: у Венесуэлы есть нефть, которая нужна Соединенным Штатам, а Соединенные Штаты принадлежат к числу тех немногих покупателей, которые платят за сырую нефть настоящую рыночную цену, и платят, что очень важно, без промедления. Однако в последовавшие за встречей Буша с Чавесом месяцы неожиданное происшествие самым решительным образом изменило ситуацию – во всяком случае для США. Речь идет о террористическом акте 11 сентября 2001 года. Уго, как и большинство телезрителей, потрясенных увиденными на экране кадрами, выразил свою солидарность и солидарность всего венесуэльского народа с Соединенными Штатами и народом этой страны. Правда, очень скоро от этой солидарности не осталось и следа. В то время как многие государства единодушно поддержали военную операцию США против Афганистана, Чавес резко раскритиковал бомбардировки и объявил их нарушением прав человека, а также потребовал прекратить убийство невинных людей. В скором времени он решил совершить новое турне по Ближнему Востоку, что, по мнению Вашингтона и европейских правительств, с очевидностью доказывало симпатии Чавеса к тем странам, которые снисходительно относились к террористам или даже поощряли их деятельность. Таким образом “нефтедружба” между США и Венесуэлой оказалась под угрозой. Решив объявить войну терроризму, президент Буш стал с недоверием относиться к руководству стран, протестовавших против его военной политики. Куба и Венесуэла попали в список “недружественных государств”. Но и Чавес тоже занял более настороженную позицию. Он не боялся сделать своими врагами половину мира. У него была курица, несущая золотые яйца. Нескончаемые потоки нефти – вот то оружие, с помощью которого он вознамерился завоевать мир. Все сердиты и недовольны Медовый месяц закончился. Отныне нет больше просто венесуэльцев: есть чависты и античависты, боливарианцы и хиляки[23], а также изменники родины и апатриды. Так одна половина страны стала называть другую половину. “Здесь сейчас все сердиты и недовольны, – сообщает Маурисио своим коллегам в Гавану. – Священники, военные, нефтяники, журналисты, университеты, профсоюзы и предприниматели – все настроены против Уго. Недовольных слишком много. И я уверен, что ЦРУ заваривает здесь какую-то кашу”. Соблюдая строжайшую конспирацию, Эва и Маурисио, каждый со своей стороны, разворачивают бурную деятельность. Они собирают информацию, втираются в доверие к нужным людям, кому-то угрожают, кого-то подкупают, подстегивают своих агентов и информаторов как внутри правительства, так и за его пределами. Короче, пускают в ход все средства. Трудно предсказать, к чему приведет столь массовое недовольство президентом. К социальному взрыву? Если революция, как правило, становится результатом долгого кризиса, то чем может обернуться кризис, переживаемый самой революцией? В своих донесениях шефам Эва описывает волну массовых протестов, манифестации и забастовки. В одном из докладов, отправленных Оливеру Уотсону, она сообщает: Как это ни удивительно, но Уго оттолкнул от себя и те группы соотечественников, которые должны были бы стать его естественными союзниками. Профсоюзные деятели и университетская публика – как преподаватели, так и студенты – перешли в лагерь его врагов. Президент не желает допустить, чтобы кто-то отказывался слепо выполнять его планы и замыслы, и реагирует жестко, сокращая до минимума бюджеты и проводя постановления, согласно которым протестующие лишаются власти и независимости. Эва пытается выяснить имена лидеров возможного мятежа, но вынуждена признать полную свою неудачу. Она знает: что-то должно случиться, но не знает, что именно, кто это что-то организует и когда это что-то произойдет. Она делает все, чтобы добыть более точную информацию, внимательно прислушиваясь к разговорам клиенток “Черного дерева”, но их болтовня не идет дальше возмущения теми или иными действиями правительства. Многие дамы упоминают участившиеся нападки на частные предприятия и атаки на свободу печати. По словам других клиенток, их мужья (банкиры, руководители предприятий, высокопоставленные военные, сотрудники нефтяной компании) обеспокоены новым пакетом президентских законов, которые за последние месяцы одобрила недавно учрежденная Ассамблея и которые наделяют Чавеса исключительной властью. Люди с тревогой наблюдают за тем, как большие площади сельскохозяйственных земель экспроприируются правительством – оно без всяких на то оснований объявляет эти земли “неиспользуемыми” или “пустующими”. С большим недовольством упоминается также Закон об углеводородах, и хотя дамы совершенно не понимают его сути, они утверждают, что он направлен против PDVSA, государственной нефтяной компании, так что теперь, возможно, правительство будет пускать ее деньги на социальные программы, которые ничего общего не имеют с добычей и продажей нефти. В итоге действия и планы Уго Чавеса привлекают всеобщее внимание, их обсуждает вся страна. Моника Паркер, хоть и пристально следит за происходящим, тоже не рискует делать какие-либо прогнозы на будущее. – У оппозиции нет очевидных лидеров, – говорит она Эве, когда они сидят в японском садике после занятий йогой. – Там трудно кого-либо выделить. Так что у противников Чавеса по-прежнему нет ни малейших шансов на победу. Что касается Маурисио, который всегда избегал разговоров с Моникой на такого рода темы, то сейчас ему стало труднее полностью уклоняться от них, поскольку Моника постоянно к ним возвращается. И все более непримиримо оценивает правительство Чавеса. Маурисио слушает ее, делая вид, будто его это совершенно не касается. – Но ты ведь многое сам видел в моих программах, дорогой. И оценки гостей передачи, и мои репортажи, и комментарии к конкретным фактам, с какими я знакомлю зрителей, – все это однозначно свидетельствует: наше правительство страной не управляет, а когда оно пытается что-то сделать, у него всегда получается плохо. Что мы наблюдаем? Взрывной рост безработницы, преступности, граждане с каждым днем все меньше уверены в своем будущем. И естественно, коррупция. Она всегда у нас была, но ведь сейчас воруют, как никогда прежде. А Чавес ничего не предпринимает. Если речь идет о “его людях”, им все позволяется. Президента это вроде бы и не касается. Разве ты сам не слышал, как в твоих бутиках клиенты постоянно ругают правительство? Разумеется, Моника и вообразить не может, что многое из того, что говорит любовнику, прямиком попадает в отчеты, которые он посылает своему шефу Раймундо Гальвесу. Внимание президента к нуждам бедноты принесло ему большие политические дивиденды. Он построил школы и жилые дома, отремонтировал пару крупных больниц и самые важные дороги. Теперь он начинает выделять деньги на программы, направленные на улучшение питания, здравоохранения и образования в самых нищих районах страны. Это тоже обеспечивает ему поддержку большинства населения. Но дело не только в том, что Чавес уже успел сделать. Гораздо важнее другое: он много обещает, и очень убедительно обещает. Народ, его народ, верит ему. А Чавес старается использовать каждый подходящий случай, чтобы напомнить: он один из них, он такой же, как они, и его главный интерес состоит в том, чтобы “защищать их интересы”, а не интересы тех, кто имеет больше других. Чавес виртуозно владеет тактикой, которую многие презрительно именуют популизмом, а сам он, напротив, считает единственным способом сохранить за собой власть. В то же время довольно мощный оппозиционный блок начал бунтовать и требовать, чтобы президент подал в отставку. Политическая ситуация в Венесуэле становится взрывоопасной, а положение президента – по-настоящему неустойчивым. Несколько дней спустя Маурисио отправился обедать к Монике. Дверь ему открыл Чак Паркер, отец журналистки, который в одиночестве жил в маленькой квартире, соседствующей с домом Моники. Паркер не скрывал от дочери, что не одобряет ее связи с “этим карибским кавалером”. За столом Моника упомянула, что готовит специальный материал, посвященный “засилью кубинцев в правительстве Чавеса”. Маурисио одобрил ее план и сказал, что очень важно наконец-то взяться и за эту тему. – Эти кубинцы – настоящие дьяволы. В семьдесят третьем году они попытались захватить Доминиканскую Республику, но мы им не позволили, – добавил он. – Надо остановить их, пока еще не поздно. Они опасны. Моника рада встретить такую поддержку и с негодованием перечисляет глаголы, с помощью которых можно передать то, что правительство Венесуэлы позволяет гаванскому режиму: “вмешиваться”, “захватывать”, “проникать”, “внедряться”, “посягать”… – К нам едут тысячи тренеров, работников культуры, врачей и медсестер. Сюда едет кто угодно. Но на самом деле многие из них – это военные, разведчики и агенты кубинского режима. Кроме того, вечные нападки на США и пылкая дружба с Фиделем Кастро производят не самое благоприятное впечатление на многих из тех людей, которые еще имеют здесь вес. Нас, венесуэльцев, можно называть кем угодно, но только не коммунистами. А Чавес, судя по всему, этого не понимает. После обеда отец Моники, изрядно накачавшись, ушел к себе, а пара перебралась на террасу пить кофе. Моника принесла компьютер и показала Маурисио фотографии, сделанные во время античавистских маршей. Люди несут плакаты с надписями: “От Кубы нам нужны только соны и гуагуанко[24]” или “Нам в нашей стране не нужен коммунизм, мы хотим свободы, хотим демократии. Долой Чавеса!”.