Однако Маурисио устал играть роль доминиканского противника Кастро и предложил Монике приберечь такие темы для ее передачи, а сейчас заняться более приятными делами – например, обратить внимание на сидящего рядом с ней мужчину. Потом он взял ее за руку и повел по коридору в спальню. Едва они туда вошли, Маурисио запер дверь на ключ. Куба – нет! Куба – да! Специальная программа Моники, посвященная кубинцам, имела огромный резонанс. – Такие льготы и привилегии, которые получает у нас Фидель Кастро, сильно раздражают немалое число военных из командного состава. Они с большой тревогой наблюдают за сближением президента Чавеса с Фиделем Кастро, а ведь когда-то тот уже пытался захватить Венесуэлу и был разгромлен нашими вооруженными силами, – говорит Моника. Некоторые генералы и адмиралы из тех, что, хотя и ушли в отставку, продолжают поддерживать близкие отношения с армейской верхушкой, приняли участие в передаче и возмущались позицией бывшего товарища по оружию: по их словам, он выбрал ложный путь, вознамерившись “завладеть Венесуэлой и внедрить здесь систему, провалившуюся в других странах и несущую с собой нищету и всяческие беды”. Кроме того, они решительно осудили незаслуженный и безосновательный карьерный рост ряда офицеров, притом что единственной их заслугой является доказанная на деле преданность нынешнему правительству. Кроме того, эти бывшие военные не одобряли нападки президента на Соединенные Штаты. Заслуженный генерал в отставке, выступая, как он уверял, от имени большого числа действующих военных, заявил Монике: – Мы не согласны с неуклонным ухудшением отношений с нашими традиционными союзниками, как не можем согласиться и с укреплением связей с недемократическими правительствами. Поэтому и по многим другим причинам мы требуем отставки президента – поскольку считаем его фашистом и диктатором, а кроме того, видим в нем угрозу демократии и независимости Венесуэлы. Ради защиты демократии они предлагали временно заменить Чавеса гражданским лицом и провести внеочередные президентские выборы. А еще, по их мнению, вряд ли стоит разрешать военным, хотя это и позволено новой Конституцией, вмешиваться в политику, давать им право участвовать в выборах и занимать государственные посты. После этой телепередачи, во время которой с экрана прозвучали очень резкие заявления определенной группы военных, президент принял ответные меры. Он приказал уволить из армии – причем совершенно незаконно – нескольких генералов и оппозиционно настроенных офицеров. Надо добавить, что его самого удивило отсутствие серьезной реакции на эти отставки. А ведь многие полагали, что военная элита могла бы попытаться воздействовать на президента и заставить его отменить такое решение. Уго довольно улыбнулся, получив из Гаваны информацию о том, что агенты G2 провели серьезную и весьма успешную работу среди остальных венесуэльских офицеров, тем или иным способом внушая им, что они много выиграют, поддерживая Чавеса, и много потеряют, выступая против него. Некоторые генералы, не позволявшие себе критиковать Чавеса, вдруг с изумлением обнаружили, что на их банковских счетах появились огромные суммы. А вот самые недовольные были отправлены служить в затерянные в сельве гарнизоны или переведены на самые мелкие должности. Однако политические и деловые круги, представители СМИ и более информированные граждане страны из числа тех, кто сдержанно относился к Чавесу, продолжали бить тревогу из-за кубинского присутствия в Венесуэле. Правда, их возмущение не имело никаких реальных последствий. Уго, еще более осмелевший после пассивной реакции военных на увольнение коллег, не только не испытывал страха перед группами, осуждавшими его за сближение с Кубой, но и начал относиться к ним с подчеркнутым презрением. А еще он их возненавидел. И чтобы наглядно продемонстрировать, насколько мало его волнует их мнение, устроил громкий праздник по поводу 75-летнего юбилея Фиделя Кастро. Уго пригласил своего наставника в Каракас. Пышные торжества во всех подробностях показывались по телевидению. Чавес вручил кубинцу награду, которой раньше удостаивались лишь самые выдающиеся люди страны, но главное – он расширил договор о поставках нефти на остров. Отныне Куба будет получать большие объемы венесуэльской сырой нефти по льготным ценам. Кроме того, Чавес предоставит кубинцам долгосрочный кредит на ее оплату или право расплатиться натурой. Иными словами, зерновые культуры и овощи, но в первую очередь кубинские советники – в области государственной безопасности, культуры, образования и здравоохранения – станут формой платы за нефть, которая поможет кубинской экономике выжить. А еще Уго воспользовался моментом, чтобы настоять на своем в споре с родителями школьников, педагогами из частных учебных заведений и католическими священниками – всеми теми, кто противился образовательной реформе по кубинской модели, то есть включению в программу средней школы идеологических дисциплин и военной подготовки. К тому же президент расширил число верных ему военных на высших министерских постах и административных должностях. Чтобы укрепить национальную безопасность, Чавес бросил в народ очередной клич: надо создавать в каждом районе и в каждой организации боливарианские кружки. Это был его вариант легендарных Комитетов защиты революции (КЗР), которые учредил Фидель еще в самом начале своего долгого правления: “Объединимся под знаменем антиимпериалистической революции и приготовимся остановить лавину атак на всех фронтах, приготовимся дать отпор наступающей контрреволюции, чтобы сокрушить ее”. И сторонники Чавеса действительно стали объединяться, да, объединяться, поскольку, к разочарованию оппозиционеров и хиляков, как называл их президент, народ до безумия любил своего лидера. И начинал любить еще сильнее, как только Уго давал народу почувствовать себя реальной частью нынешнего правительства и когда высказывал правду в лицо олигархам, которые, по его словам, годами разрушали страну: – Не обманывайте себя, олигархи! Не просчитайтесь, олигархи! Не ошибитесь! Берегитесь! Это я вам говорю. И предупреждаю от лица всего нашего народа, если вам недостает своего ума, чтобы понять: сейчас вы сами будите спящую рядом силу, сами помогаете народной силе взрасти и окрепнуть, как и несокрушимой воле народа любым способом защитить нашу революцию. От гнева Чавеса трудно спастись даже министрам. Он приказывает министру финансов Вилли Гарсиа поднять в стране заработную плату, увеличить субсидии и осуществить другие экономические меры, хотя для всего этого, как уверяет Вилли, в казне нет средств. Встревоженный Гарсиа пытается убедить президента, что сейчас не время для таких решений, однако Чавес резко обрывает его: – Министр Гарсиа, мы с вами находимся на правительственном совещании, а не на научном семинаре. Вы собрались здесь, чтобы принимать решения и исполнять мои приказы, а не для того, чтобы вести дискуссии. Понятно я говорю? Это мой вам приказ. Побагровевший Вилли Гарсиа утыкается носом в лежащие перед ним бумаги и совсем тихо произносит: – Да, сеньор президент. Будет исполнено. Тем временем в крупнейших городах страны, на улицах и в частных домах силы национальной безопасности истово выискивают и отлавливают недовольных. А между тем коррупция растет по мере того, как становится все более очевидным: правительство закрывает глаза на то, что “свои люди” – родственники, друзья и сторонники Чавеса – внезапно и необъяснимым образом богатеют. Уго, хоть и успел объявить себя человеком, готовым к диалогу, теперь и не думает искать каких-то соглашений ни с теми, кого он называет олигархами, ни с объявившими забастовку нефтяниками, ни с транспортниками, учителями или профсоюзными деятелями, церковью, работниками СМИ и большим числом обычных граждан, которым не нравятся его реформы. Создается впечатление, будто он ослеп и не видит, что происходит вокруг, во всяком случае, по телевизору он рапортует: – В нынешнем декабре мы повсюду наблюдаем лишь волны положительных эмоций, и эти волны настолько сильны, что заглушают любые противоположные чувства. Да, Чавес не видит – или не желает видеть – причин, порождающих эти самые противоположные чувства. “Народ голодает, потому что в стране не хватает продуктов питания, – нудят с экранов недовольные. – А продуктов питания нет, потому что нет транспорта. А транспорта нет, потому что нет бензина. А бензина нет, потому что в стране нефтяной кризис. А кризис наступил, потому что вы, президент, не хотите ничего видеть и слышать”. В тот день улицы в центре Каракаса превратились в бурлящий котел. Страна была парализована, и, если судить по крикам, летевшим из толпы, люди разделились на несколько враждующих лагерей. Протестные акции растянулись на несколько часов, и Чавес в конце концов отдал приказ навести на улицах порядок, в результате многотысячный марш был жестоко разогнан полицейским спецназом и солдатами. – Какой день! – уже на следующее утро с гордостью воскликнул президент. – Протестовать вздумали, забастовки устраивать – вот и получили! Олигархи, профсоюзники, бандиты, хиляки! Будете продолжать в том же духе – увидите, чем это для вас для всех кончится. Ни черта у вас не выйдет! – Уго зло засмеялся, глядя в камеру. – Решили требовать моей отставки? Ладно, я уйду, обещаю, что уйду. Только не сейчас, не в две тысячи втором году, а в две тысячи двадцать первом! – И Чавес опять громко расхохотался. А зрители передачи “Алло, президент!” смеялись вместе с ним, хотя многие знали, что эти слова Чавеса никак не согласуются с его же Конституцией. Пресса и оппозиция, разумеется, не оставляли заявлений президента без ответа, начался своеобразный словесный пинг-понг. Специальные гости программы Моники Паркер называли Чавеса коммунистом, обвиняли в том, что он желает все взять под свой контроль и отменить частную собственность. Объявляли президента противником демократии, резонером и ретроградом. – Неужели он способен спать спокойно, зная, что вверг страну в такой кризис? Неужели совесть совсем его не мучит? – возмущалась Моника, разговаривая с Эвой Лопес в “Черном дереве” после занятий йогой. И хотя оппозиция по-прежнему представляла собой лишенную лидера массу, Монику поражало, что самые вроде бы близкие люди оставляли Чавеса в одиночестве: и бывшая любовница – еще из тех времен, когда он был военным, и жена Элоиса, и товарищи, с которыми он предпринял попытку переворота, и даже шеф президентской охраны. Все они сейчас перешли в лагерь его противников. – Остается только пожалеть и этого человека, и нашу страну, – бросила Моника с негодованием. – Все у нас, в Венесуэле, с пугающей скоростью приходит в упадок. Государственный сектор никогда еще не был таким бездарным. Неужели мы и вправду заслужили этого безумного президента, свихнувшегося на мечте стать бессмертным каудильо? Эва, внимательно глянув на нее, поспешила сменить тему: – Я тоже этого не понимаю. Но ты ведь знаешь: если я в чем и разбираюсь, так только в йоге и системе пилатес, но уж никак не в политике. Политику я оставляю тебе. Во всем виноват он один Если совсем недавно проливные дожди, сели и летевшие с гор камни изменили геологические очертания побережья страны, то теперь уже политические бури грозили вот-вот преобразить рельеф власти. По улицам шествует разгневанная толпа – люди протестуют против действий правительства. При этом многие из тех, кого Уго считал своими друзьями, как-то слишком уж вяло выражают ему свою поддержку, а некоторые просто исчезли с его горизонта и даже не отвечают на телефонные звонки. Всем ясно, что правительство Чавеса в опасности. Фидель по телефону призывает его любым способом договориться с оппозицией и везде, где только можно, искать себе союзников. – Сейчас такое время, когда поддержку и симпатии ты должен покупать, – поучает он Чавеса. – А врагов надо бить по башке. Ты должен применять силу – иногда люди понимают только такие методы. Беда в том, что Уго знает: как раз силы-то у него и маловато, а тем более чтобы пустить ее против вышедшего на улицы народа. Вот уже несколько часов он сидит на своем дубовом стуле и как зачарованный наблюдает бесконечное и по-макиавеллиевски хитро организованное шествие. Заснуть он не может – пьет одну чашку кофе за другой и курит одну сигарету за другой, чувствуя, как все больше путаются мысли в голове. Событий последних трех дней с лихвой хватило бы, чтобы заполнить собой несколько страниц истории. Никто не ожидал подобного поворота – ни зарубежная пресса, ни президенты разных стран, ни агенты заинтересованных государств, в том числе люди Эвы и Маурисио. Прану, министрам, первой даме, родственникам, сторонникам и хулителям Чавеса кажется, будто они смотрят остросюжетный фильм на политическую тему, где интрига причудливо закручивается прямо у них на глазах. Правда, этот фильм вызывает слишком уж живую реакцию, а кое-кого и по-настоящему пугает. Все покатилось вниз еще несколько недель назад. Началось с серии спецвыпусков программы Моники Паркер, затем последовали жесткие действия президента. Однажды утром, например, прямо перед телекамерами он вытащил из кармана свисток и, подражая футбольному арбитру, принялся выгонять “с поля” управленцев и сотрудников нефтяной компании. – Уж вы поверьте: мне ничего не стоит всех вас до одного выставить отсюда вон, – заявил он не терпящим возражений тоном. – С сегодняшнего дня каждый сотрудник нефтяной компании, участвующий в забастовке, будет автоматически считаться уволенным. Никаких переговоров больше не будет. Болтовня тут не поможет. Все. Хватит. – Нам следовало бы попытаться пойти на мировую со всеми оппозиционными группами, – советовал ему Анхель Монтес. – Иначе, не дай бог, дело кончится для нас плохо. Однако Уго пропустил мимо ушей совет друга, как и любые другие его советы. Поступок президента взорвал оппозицию, которая в штыки приняла недавние незаконные увольнения и сразу же встала на сторону нефтяников. Казалось, протестующие руководители нефтяной компании легко могут стать лидерами мощного мирного движения, которое лишит Чавеса власти. Одна за другой проходили встречи между профсоюзными лидерами, хозяевами частных медиакомпаний, главами традиционных партий, отодвинутых Чавесом на задний план, журналистами, предпринимателями и недовольными генералами. Все были уверены в необходимости возобновить диалог и принять срочные меры, так как ситуация складывалась чрезвычайная. Антиправительственная коалиция объявила не только о проведении всеобщего марша протеста, но и о начале общенациональной бессрочной забастовки. Пран и Вилли Гарсиа пристально следили за действиями оппозиционеров. Пран готов был биться об заклад, что в неминуемом столкновении победу одержит группировка тех военных, которых он регулярно подкармливал, чтобы они помогли ему распространить торговлю наркотиками за границы страны. Во всяком случае, Прана положение дел нисколько не тревожило. По всем шахматным доскам он уже расставил свои фигуры. С поразительной скоростью радио- и телепрограммы заполнились выступлениями, в которых критиковалось правительство и делалась попытка прочистить мозги последователям Чавеса, не желавшим видеть правды. Были и прямые обращения к президенту: – Вы один целиком и полностью несете ответственность за то, что в стране не хватает бензина, не хватает продовольствия, за то, что у нас нарушается Конституция, а страна милитаризуется, за то, что разворовываются государственные фонды и субсидируются террористические группы, созданные с одобрения правительства, за то, что наша нефть даром уходит на Кубу, за то, что на улицах убивают. Вы несете ответственность за безработицу, за коррупцию, за закрытие предприятий, за политизацию нефтяной отрасли, за неуважение к органам государственной власти, за политизацию вооруженных сил, за застой в стране, за раскол Венесуэлы. Уходите! Нам нужны новые выборы! Однако миллионы венесуэльцев сохранили верность своему лидеру и были с ним, когда он объявил о начале общественной мобилизации в борьбе за нефтяной сектор, поскольку, по его словам, “не может быть государства внутри государства, словно там имеется некий президентик некоей республички и свой маленький советик министриков. Нет! Нет, нефтяная компания принадлежит венесуэльцам. И мы защитим ее!”. Энергия протеста мощнейшей волной выплеснулась на улицы столицы. Все несогласные объединились, чтобы пройти маршем к главному офису нефтяной компании, расположенному на центральном проспекте Каракаса. Чависты в свою очередь собрались вокруг дворца Мирафлорес, выражая поддержку президенту. Но совершенно неожиданно кто-то из руководителей марша протеста, совершив хитрый маневр, обманом направил его движение тоже в сторону дворца. Зазвучали призывы: – Надо вышвырнуть оттуда предателя венесуэльского народа! В результате разыгралось настоящее сражение. Дворец со всех сторон защищали национальная гвардия, солдаты, военизированные отряды и хорошо вооруженные гражданские лица. К дворцу в спешном порядке устремились тысячи чавистов. Уго, сев в свое президентское кресло, приказал Анхелю организовать установку нескольких телекамер перед его письменным столом и предстал перед телезрителями. На сей раз он выглядел не таким мужественным и горделивым, как в тот день, когда произнес свою речь после провала путча. Чавес призвал венесуэльцев сохранять спокойствие – как в столице, так и за ее пределами. Он держался скромно, просто и не был похож на того гневливого и спесивого Чавеса, который совсем недавно – и тоже перед камерами – увольнял руководителей нефтяной компании. – Не забывайте, что я являюсь президентом для всех граждан страны, даже для того меньшинства, которое не желает видеть меня на этом посту, – заявил он не без сарказма. Однако оппозиционные Чавесу частные телеканалы угостили его тем же блюдом, каким сам он обожал потчевать зрителей: продолжая транслировать речь Уго, они разделили экран на две части и одновременно показывали грандиозный марш протеста, участники которого собирались окружить дворец и требовать отставки президента. К двум часам дня страсти накалились, и все это могли видеть телезрители, к чему, собственно, всегда и стремился Чавес. Участники марша протеста достигли той черты, за которой столкновение с радикально настроенными чавистами было уже неизбежно. Полиция безуспешно пыталась сдерживать разбившихся на отдельные группы людей. Защитники дворца стали пускать в ход камни, бутылки, коктейли Молотова и бомбы со слезоточивым газом. Авангард протестующих сразу же отступил, хотя и от планов дойти до дворца они отказываться не собирались. Внезапно послышались выстрелы, и манифестанты стали падать. Зрители впрямую наблюдали на телеэкранах, как гибнут их соотечественники, камеры не скрывали кошмарных деталей – из пулевых отверстий вместе с кровью вытекала мозговая масса. Снайперы из лагеря оппозиции вели стрельбу с крыш зданий. Вина за эти убийства будет возложена потом на правительство, которое якобы жестоко расправилось с участниками мирной манифестации. Чависты хаотично отвечали на действия протестующих. Число погибших росло. Как у Маурисио, так и у Эвы дел сразу прибавилось. Ни он, ни она ничего подобного не ожидали, однако оба среагировали мгновенно – мобилизовали своих подручных и всеми средствами старались повернуть в выгодную каждому сторону результаты социального взрыва. Оба чувствовали, что вплотную столкнулись с неведомыми силами. И эти силы не переставали их удивлять. Президент закончил свое обращение к нации и отдал приказ войскам восстановить на улицах порядок. Но армия была глуха к его приказам и больше не желала подчиняться Чавесу. Мало того, по телевидению выступил один из генералов и объявил от лица всех военных: – Мы не признаем нынешний режим и власть Уго Чавеса. – Что? – Уго был поражен. Его близкие друзья военные его предали! Позднее, уже ночью, возмущение его достигло крайних пределов, когда ему позвонили представители коалиции оппозиционных сил: Чавесу давалось десять минут – или он сдается, или по дворцу откроют артиллерийский огонь. – Со мной они не поступят так, как с Альенде. Я им не Альенде! Не Альенде! – заорал Уго, чувствуя, что находится в песочном замке. Он больше не был курсантом, который когда-то участвовал в театральных постановках и пел в студенческом хоре. Теперь он чувствовал себя в роли поверженного героя.