В это воскресенье президент принял приглашение от руководства крупного агропромышленного объединения побывать на открытии современного молочного завода, где будут применяться ультрасовременные технологии. Чтобы наладить хорошие отношения с правительством, в этой компании сочли шагом первостепенной важности заполучить Чавеса в качестве почетного гостя. Они хотели, чтобы он своими глазами увидел, какими достижениями может похвалиться эта отрасль. И Чавес решил, что его очередная передача “Алло, президент!” будет транслироваться прямо из одного из цехов нового завода. К тому же Уго хотел продемонстрировать своим сторонникам, что слухи о том, что он будто бы является противником частной собственности, не соответствуют действительности. Напротив, президент хорошо относится к предпринимателям и признает важность их роли в экономике страны. Первые минуты торжественного мероприятия протекли в полном соответствии с протокольными нормами. Чавес выглядел, как всегда, оживленным и разговорчивым, рассыпался в похвалах современному оборудованию и царящей повсюду атмосфере новизны. Чтобы наилучшим образом использовать необычную обстановку, сценарий предполагал, что президент через какое-то время должен вступить в беседу как с рабочими, так и с руководством завода. Именно на этом этапе праздничная атмосфера несколько потускнела. Дело в том, что основной акционер вдруг взялся объяснять, хоть и с должным почтением, что цены на продукты уже довольно давно были заморожены, а затраты на производство при этом непрерывно растут, так что прибыль сокращается. И вот он решил воспользоваться случаем и попросить у президента позволения несколько поднять цены: – Если так будет продолжаться и дальше, мы все прогорим, и страна останется без сельскохозяйственной продукции. Если вы не примете меры, сеньор президент, у нас начнется голод. Обстановка сразу стала взрывоопасной. И хотя Чавесу до сих пор не довелось подробным образом изучить положение дел в агроиндустрии, и уж тем более не доводилось закупать молоко и сыр на неделю вперед, он среагировал на слова предпринимателя, как и положено ревностному защитнику прав потребителя. Аргумент же, касавшийся сокращения прибыли, просто взбесил Уго, и он заорал: – Они наживаются на продуктах для народа! Они хотят получать все больше и больше! Руководители завода растерялись. Они не могли понять, почему просьба, которая им самим казалась совершенно обоснованной, вызвала у президента такую ярость. Иными словами, беседа с предпринимателями закончилась не слишком мирно. А чтобы довести программу до конца, Уго просто сел перед камерой, будто и думать забыл про этот злосчастный завод. Правда, он не уходил от продовольственной темы, но теперь говорил о необходимости увеличить производство риса, о том, что за выполнение этого проекта правительство возьмется в самое ближайшее время и в ходе официальной поездки Чавеса по Азии был подготовлен к подписанию соответствующий договор о сотрудничестве в этой области с правительством Китая. – Как вам известно, Китай насчитывает миллиард триста миллионов жителей, и страна производит достаточно продовольствия для такого – просто немыслимого! – количества людей. А вот у нас, в Венесуэле, население составляет меньше двадцати двух миллионов, но нам приходится импортировать сахар, растительное масло, рис и мясо. Как это можно объяснить? Короче, имея столько земли, столько воды, мы просто обязаны в обозримом будущем начать производить такое количество продовольствия, какое нужно стране, чтобы она продолжала существовать, – по крайней мере большую часть необходимого нам продовольствия. Мы не можем и впредь импортировать абсолютно все! Мы обязаны научиться без затруднений обеспечивать продуктами питания весь наш народ. Не должно быть голода в такой богатой стране, как наша. Обещаю вам: пройдет совсем немного лет, и здесь у нас не будет ни одного голодного человека. Ни одного! Что бы ни говорили злопыхатели Маурисио Боско вернулся в свое конспиративное убежище после ночи, проведенной с Моникой Паркер. Его письменный стол был завален заметками, текстами выступлений Чавеса, его фотографиями и видеокассетами. Ко всему этому Маурисио относился как к деталям головоломки, которую ему предстояло собрать. Но теперь перед ним встала еще одна неожиданная проблема – отношения с Моникой. Ему трудно было спуститься с небес на землю и сосредоточиться на серьезной и срочной работе, после того как он несколько часов провел с женщиной, пробудившей в нем такие чувства, каких он, как ему казалось, никогда прежде не испытывал. Маурисио и сам не мог поверить, что всего за несколько месяцев так крепко привязался к ней. Когда они были вместе, он с большим трудом удерживался от каких-либо комментариев, связанных с Венесуэлой, ее правительством и политикой или, уж тем более, с Кубой и Фиделем. Он оставался актером, вжившимся в роль коммерсанта, которого интересует лишь его бизнес, к тому же любителя хорошо пожить. А еще он изображал полное равнодушие ко всякого рода злободневным темам. И все же Маурисио одолевали сомнения. Во-первых, потому что прежде с ним никогда ничего подобного не случалось, и теперь он не понимал, как управлять чувствами, которые пробудила в нем журналистка. Во-вторых, ему было с ней так хорошо, что он боялся, как бы его настоящее я не выдало себя случайно оброненной фразой – ведь тогда Моника сразу почувствует ложь, которой он окружил себя. Они подолгу разговаривали, но при этом темами разговоров оставались либо прочитанные книги, либо фильмы, либо воспоминания о путешествиях, совершенных каждым еще до их знакомства, либо музыка и всякие мелочи. Но стоило Монике начать вслух критиковать президента, правительство или натиск кубинцев, как он замолкал и с мягкой улыбкой завороженно слушал ее. – Через неделю в Каракас приедет Фидель, и сегодня мы узнали график его визита: он посетит Национальный пантеон, тюремную камеру, где содержался в свое время наш президент, и дом, где тот родился. Кроме того, Фидель намерен проехать по всей стране. С нашей стороны прием будет выдержан в лучших традициях фольклорного гостеприимства, но на самом деле такие отношения ставят под угрозу венесуэльскую демократию, – заявила Моника. И Маурисио понял, что должен вести себя вдвойне осторожно, поэтому поспешил уйти от опасной темы, применив способ, которым лучше всего владел: он обнял Монику и стал нашептывать ей на ухо нежные слова, а потом увлек на диван. Возвратившись к своим тайным делам, Маурисио быстро привел себя в состояние боевой готовности, поскольку в связи с визитом Фиделя в Каракас дипломатический мир забурлил, а иностранные разведки заработали втрое активнее. Маурисио принялся внимательно изучать полученные донесения и одновременно краем глаза следил за экраном телевизора, где шел очередной выпуск передачи “Алло, президент!”, на сей раз посвященный опять же визиту Кастро, которого Чавес ожидал с большим нетерпением. – В понедельник будет подписано комплексное соглашение о сотрудничестве между Кубой и Венесуэлой. Мы будем продавать им нефть по льготным ценам, а они в ответ пришлют сюда сотни или даже тысячи медиков, будут поставлять нам тонны лекарств, помогут в области образования, культуры, спорта, туризма, сельского хозяйства. Короче, кубинцы дадут нам все. Маурисио тут же вспомнил дни, предшествовавшие попытке военного переворота в Венесуэле, когда сам он жаловался на то, что ему поручили заниматься этой страной и он оказался в профессиональном тупике, поскольку, как он заявил своему отцу: “Там никогда ничего не происходит и никогда не случится никаких перемен”. На что отец ему ответил: “Ты ошибаешься. Рано или поздно венесуэльская нефть будет тем топливом, которое поможет кубинской революции плыть дальше”. Между тем Уго продолжал объяснять: – И это только часть соглашений, которые мы подпишем с нашим верным другом и выдающимся руководителем Фиделем Кастро. Нам плевать на тех, кому собственное духовное убожество мешает признать и оценить как истинный масштаб этой личности, так и роль, которую Кастро играет не только на Кубе, но и в мировом масштабе. Это лидер планетарного уровня, что бы ни говорили злопыхатели. Глядя на экран, Маурисио не мог сдержать радостной улыбки. Потом взял блокнот и принялся составлять список ближайших дел. Но сосредоточиться не удавалось. Фидель и Моника. Моника и Фидель. Как было бы славно, если бы у него появилась хотя бы одна свободная неделя, чтобы поехать с ней куда-нибудь к морю, где никого нет… И если бы еще до визита Фиделя выяснить, кто является главным резидентом ЦРУ в Венесуэле… Обнаружить этого человека и уничтожить… Как было бы хорошо… Глава 8 Все против Уго Да здравствует свобода! Уго в бешенстве размахивал сегодняшними газетами. Он был возмущен заголовками, а также тем, что успел увидеть в новостных передачах по телевидению и услышать по радио, где выступали самые разные люди. На фоне подготовки к предстоящему визиту Фиделя Кастро ведущие СМИ страны принялись будоражить публику разговорами о последствиях, которые имел скандал на молочном заводе, откуда Уго вел свою последнюю программу “Алло, президент!”. Предпринимателей, а также местных и зарубежных инвесторов встревожили не только тон и смысл сказанного Чавесом, но и явно агрессивный настрой президента по отношению к частному сектору. Венесуэльская биржа рухнула, национальная валюта обесценилась, а многие предприятия объявили, что приостановят программы капиталовложений, пока не прояснятся истинные намерения правительства. Частный сектор сплотился, чтобы экстренно проанализировать, насколько реальны угрозы Чавеса. Уго сделал ряд заявлений, пытаясь успокоить инвесторов, но желаемых результатов не добился. Пресса продолжала комментировать вспышку президента в ответ на просьбу предпринимателя о повышении цен на соответствующую продукцию, а также то, что журналисты сочли выпадом против частной собственности в целом. И вот теперь Чавес обрушил гнев на неизменно верного ему Анхеля Монтеса и самых близких своих соратников: – Что они себе позволяют? Эта Моника Паркер, эти журналисты и хозяева газет, телевидения и радио посмели замахнуться на демократию! То, что мы здесь, у нас в стране, сейчас имеем, называется не свободой прессы, а распущенностью прессы! То, как они с нами поступают, нельзя назвать критикой! Пресса устроила над нами суд Линча! Они обругивают нас за все! Но я с этим так или иначе разберусь. Я поступлю, как и положено поступать в подобных обстоятельствах. Со мной у них такое не пройдет! Сразу после выборов Конституционной ассамблеи многие СМИ – и особенно программа Моники Паркер – стали вставлять президенту палки в колеса. Это были уже не прежние ловкие льстецы, которые вымаливали у Чавеса интервью и мечтали, чтобы он обнял их перед камерами, теперь они скорее напоминали камешки в ботинках революции. Резкой критике подвергались роспуск Конгресса и учреждение единственной Ассамблеи, подконтрольной президенту и готовой одобрить любые предлагаемые им законы. С телеэкрана его каждодневно высмеивали юмористы, мало того, в своих пародиях они заставляли Уго произносить исключительные глупости. Могущественные хозяева телестудий изобретали всякого рода уловки, лишь бы обойти распоряжение, предписывавшее “включиться в национальный канал” и отодвинуть свои обычные передачи, чтобы в обязательном порядке транслировать “Алло, президент!” или какое-нибудь политическое мероприятие, где выступает с речью глава государства. Постоянными темами стали разоблачения коррупции и репортажи о непонятно откуда взявшихся и нагло выставляемых напоказ богатствах государственных чиновников, близких к президенту и его семье. Журналисты не боялись затрагивать даже отношения Уго Чавеса с Фиделем Кастро! Во дворце, сидя в своем кабинете, президент попросил, чтобы ему показали запись последних передач “этой Паркер” и других, где его подвергали критике… К удивлению Анхеля Монтеса, Чавес вдруг принялся выкрикивать угрозы в адрес прессы в целом и некоторых журналистов в частности, начиная с Моники. Уго приказал поставить на прослушку телефоны владельцев и директоров главных СМИ, а также поприжать их налогами… Он пообещал закрыть газеты и телеканалы, если там “не прекратится контрреволюционная кампания”. – Я не такой кретин, как Альенде! Со мной они не сделают того, что сделали с ним! – орал он. И тогда Монтес не без опаски, но и не кружа вокруг да около, спросил Уго, не намерен ли тот ввести цензуру в прессе. Этот вопрос окончательно вывел президента из себя. Однако Монтес все так же вежливо и почтительно напомнил: Конституция, “ваша Конституция, президент”, провозглашает свободу слова, иначе говоря, есть меры, на которые Чавес не может пойти, не нарушив основной закон страны. Но Уго ничего не желал слушать: – Воля народа – вот моя единственная Конституция. И если нынешняя Конституция мне не подходит, я заменю ее на другую. – Ты не можешь вот так просто взять да отменить Конституцию, Уго, – упрямо гнул свое Монтес. – Не могу, говоришь? Вы еще увидете, на что я способен! – заявил Чавес и добавил, что сейчас Монтесу лучше оставить его одного. И никто больше не рискнул произнести ни слова. Вскоре секретарша сообщила президенту, что поступил звонок от знаменитой американской журналистки. И Чавес, еще не успев как следует остыть, согласился уделить ей несколько минут и побеседовать о развернутой в стране контрреволюционной кампании, цель которой – дискредитация его правительства. – Что конкретно вы имеете в виду? – спросила журналистка. Весь их разговор записывался, чтобы потом попасть в выпуск новостей, который будет передаваться на многие страны. – Речь идет не столько о кампании, направленной лично против меня, – ответил президент очень серьезно, но самым дружелюбным тоном, – сколько о пертурбациях, естественных во время процессов, подобных нашему, процессу глубоких перемен… Поползли разного рода слухи, возникают сомнения, запускается противоречивая информация, и на нас в такой ситуации ложится особая ответственность – мы должны поддерживать связь со всем миром и объяснять: терпение, спокойствие, мы у себя в Венесуэле перестраиваем страну, руководствуясь исключительно демократическими принципами, цели у нас тоже исключительно мирные. – Господин президент, – продолжала задавать вопросы журналистка, – пресса обязана информировать общество о том, что происходит в вашей стране. Мы распространили ваши заявления, когда вы просили, чтобы Конституционная ассамблея распустила Конгресс и заменила судей Верховного суда, а также ваши недавние заявления по поводу частных компаний. Все это реальные факты, все это имело место. Неужели вы не хотите, чтобы мы, журналисты, давали информацию о том, что у вас происходит? – Откуда вы это взяли? Мне очень нравятся средства социальной коммуникации, – уже более сдержанным тоном ответил Чавес, стараясь усмирить рычавшего у него внутри льва. – Я выступаю за полную свободу прессы и свободу выражения мнений. И приглашаю лично вас и любых журналистов из любых стран приехать в мою страну и своими глазами убедиться, что у нас существует абсолютная свобода мысли. Да здравствует разум! Да здравствует свобода! Но есть определенные круги, которые нанесли огромный вред нашему обществу, которые противятся переменам и всеми силами стараются не допустить их. – А вы готовы вести диалог с этими кругами? – спросила журналистка. – Разумеется! Я всей душой стремлюсь к диалогу и согласию, я всегда был сторонником диалога, – с нажимом сказал президент, давая понять, что на этом ставит точку. “Теперь начинается новое сражение, – сказал он себе. – И его я тоже выиграю”. Замок из песка Жить в замке из песка, или, скажем, в карточном замке, или в разрушенном замке – это, как правило, означает одно и то же. Для первой дамы страны таким замком стала резиденция “Ла Касона”, а волшебная сказка постепенно начала превращаться в психологический триллер. Согласно новому сценарию, волк уже скинул овечью шкуру, и, если хотя бы еще раз дунет – все развалится. Есть несколько вещей, которые Элоиса совершенно не выносит. Не выносит – и все тут! Она, например, никак не может смириться с тем, что муж поселил вместе с ними троих своих детей от предыдущего брака. Уго хочет, чтобы они стали частью его новой семьи и постоянно видели отца в роли всесильного победителя. Но Элоисе это решительно не нравится. По ее разумению, те дети должны оставаться где-то там, в прошлом ее супруга, и не заявлять свои права на его настоящее – и на ее настоящее, кстати сказать, тоже, – а уж тем более на будущее новой семьи Чавеса. В конце концов, после нескольких месяцев споров и ссор, две девочки сами попросили, чтобы их отвезли обратно к маме – в деревенский дом, где они жили до сих пор. Надо добавить, что Элоиса даже не подозревала, насколько отличалась от нее самой и от ее семьи прежняя семья Уго. – Они настоящие крестьянки, – неосторожно призналась она подруге в минуту откровенности. Но главную проблему представляло собой вовсе не это и не две девочки, а их брат. С самого момента своего появления в резиденции невоспитанный и наглый мальчишка жутко раздражал Элоису. Чтобы показать, кто здесь хозяйка, она запретила служанкам стирать ему одежду, заправлять постель и готовить еду. Оставила его комнату без телевизора. Не разрешила пасынку пользоваться бассейном. – Его надо хотя бы немного приучить к дисциплине, к порядку, – жаловалась она каждому, кто хотел ее слушать. Но на мальчишку, казалось, ничего не действовало. И вот однажды после какой-то очередной его проделки Элоиса сорвалась: она кричала и велела выставить пасынка на улицу, отправить куда угодно, только чтобы она никогда больше его здесь не видела. Тем вечером Уго, вернувшись из какой-то поездки, обнаружил заплаканного сына у трапа самолета. Его привезли прямо в аэропорт, так как сотрудники отдела безопасности не знали, что с ним делать, но при этом не рискнули и ослушаться первую даму. Уго отнесся к их объяснениям довольно равнодушно, так как чувствовал себя сильно уставшим, и попросил заняться этой проблемой Рохаса, шефа президентской охраны, который одновременно устраивал Чавесу свидания с красивыми женщинами. Теперь Рохасу предстояло взять на себя еще и заботу о сыне президента, пока Уго придумает, как с ним быть дальше. Разумеется, тайные услуги Рохаса уже давно перестали быть тайной для Элоисы, и это было еще одной из тех обид, с которыми она не хотела больше мириться. Не хотела мириться ни с бесконечными слухами и сплетнями, ни с Рохасом в роли сообщника ее мужа в его постоянных изменах. Да, понятно, что Элоиса была не единственной на свете женщиной, которая терзалась из-за неверности мужа и сходила с ума всякий раз, когда узнавала об очередном его увлечении. Однако мужья тех, других, женщин не являлись первыми лицами в государстве. Кроме того, Элоиса, в отличие от них, много о чем знала, то есть у нее имелись средства, дававшие ей власть, о которой прочие жены даже не подозревали. Но Уго в ответ на ее упреки лишь презрительно улыбался – и продолжал как безумный наслаждаться славой, успехом, богатством и вниманием женщин. Хотя надо заметить, что вел он себя изворотливо и умно, хорошо маскируя свою распущенность, и даже когда что-то все-таки просачивалось на поверхность, успевал вовремя нацепить овечью шкуру. “Знаешь, чего не хватает Уго Чавесу? Чувств. Он родился без сердца в груди, как поется в одной песне”, – признался Оскар Рохас, прежде верный президенту шеф его охраны, в книге, написанной несколькими годами позже, когда он понял, что Уго и его тоже предал. Элоиса была буквально раздавлена таким поворотом дел, ведь потерпел крах ее брак с человеком, которого она по-настоящему любила. Она уже больше не могла старательно собирать ему чемодан, удивлять каким-нибудь необычным завтраком или читать революционные стихи. И больше не тревожилась за мужа, когда он простужался, жаловался на гастрит или страдал от приступа астмы, а такое с ним случалось нередко. Теперь Элоисе приходилось в первую очередь думать о себе самой. Она плакала, потому что Уго не обращал на нее внимания, его родственники ее ненавидели, как, разумеется, и все президентское окружение. Первая дама знала: ее называют сумасшедшей, чокнутой, невоспитанной, капризной, глупой и так далее. Но теперь Элоису уже никто не мог остановить, и она твердо решила, что не готова и дальше занимать свой трон, видя, как волк продолжает обманывать и ее, и всю страну, в то время как построенный из песка замок окончательно рассыпается. До каких пор Уго будет перед всем миром изображать из себя заботливого отца и любящего супруга, если на самом деле всегда являл собой пример мужа-мучителя, беззастенчиво изменявшего жене? Элоиса считала себя жертвой физических и психологических издевательств. В прессу уже просочились кое-какие слухи, и первой даме верилось, что справедливость еще может восторжествовать. Но в действительности ситуация оказалась гораздо сложнее. Друзья советовали Элоисе обратиться за помощью к специалистам. И она стала пациенткой известного психиатра, который лечил ее от депрессий, выписывал успокаивающие и снотворные средства. Все это приносило ей временное облегчение, но окончательно не вылечивало. После нескольких встреч с психиатром Элоиса приняла решение покинуть “Ла Касону” вместе с дочерью и вернуться в родной город, расположенный далеко от столицы, но при этом хранить молчание, отказываясь откровенничать как с друзьями, так и с журналистами. – Что происходит с Элоисой? – задала риторический вопрос Моника Паркер. – Мы уже несколько дней ничего не слышали про Элоису, – переговариваются в “Черном дереве” две “подруги первой дамы”, принимая спа-процедуры.