А вот Чавесу, наоборот, не нравилась “Ла Касона”, его отталкивало как раз то, что призвана символизировать собой резиденция. Во всяком случае, домашним очагом она для их семьи не стала. Настоящий домашний очаг должен быть местом постоянным, а “Ла Касона” по самой сути своей – пристанище временное. Каждый президент по истечении отведенного ему срока обязан уступить резиденцию преемнику. Чавес отлично знал, что именно к этому и сводится демократия – к тому, что не должно быть несменяемых президентов. И хотя он никому не признавался, мысль о таком порядке вещей его нервировала. По той же причине его бесила галерея портретов прежних президентов Венесуэлы, руководивших страной до него. Эти портреты слишком наглядно напоминали, что власть – нечто временное и эфемерное. А Чавесу хотелось сохранить за собой власть навсегда. Кроме того, он, совсем как римский император Гай Юлий Цезарь, отдавал предпочтение помещениям казарменного типа, которые могли обеспечить максимальную безопасность, – таким, например, как Форт Тьюна, военная база, расположенная в столице. А еще Форт Тьюна привлекал его тем, что Элоиса ненавидела это место. Она никогда там не появлялась, что давало Уго определенную свободу действий и чем он с огромной радостью пользовался. С другой стороны, первая дама тоже стала проявлять вкус к власти и тем возможностям, которые власть открывает. Элоиса, разумеется, даже и не пыталась соперничать с харизмой Чавеса, ведь он был прирожденным лидером и был способен выдерживать очень напряженный рабочий график. Зато ее природа наделила красотой и тщеславием – поэтому Элоиса предпочитала выходить на сцену в главной роли. На официальных приемах или во время праздников – скажем, по случаю крещения их дочери Маргариты – Элоиса чувствовала себя как рыба в воде. Мало того, порой она не могла побороть соблазна и воображала, будто и на самом деле играет при Уго не менее важную роль, чем Мануэлита Саэнс играла при Боливаре. И бывала по-настоящему счастлива, услышав от кого-нибудь: “За великим мужчиной всегда стоит великая женщина”. Или: “Эта женщина владеет сердцем президента”. Только она одна! Единственная среди миллионов, единственная среди миллиардов! И тут нет никакой загадки: буквально все женщины были без памяти влюблены в президента, а сколькие мечтали занять ее место – место первой и единственной. Даже начальник охраны Чавеса не уставал поражаться тому, какое действие оказывал его шеф на женщин, вызывая у них, по его словам, “бешенство матки”. Каждый день, на каждом мероприятии он с изумлением наблюдал, как женщины просто-напросто предлагают себя Чавесу, наперегонки кокетничают с ним и готовы осыпать поцелуями. Совсем девчонки и старухи, незамужние, замужние или вдовы. Все они умирали от желания хотя бы дотронуться до Уго, погладить его, а то и зачать от него ребенка. А он? Падкий до приключений петушок, изображающий из себя хорошего семьянина, не может, разумеется, упустить открывающихся перед ним возможностей. Правда, Уго ведет себя мудро и осторожно, что свойственно ему во всем, поэтому в столь щекотливых вопросах прибегает к помощи Оскара Рохаса, начальника президентской охраны и его близкого друга еще со времен Военной академии. В первые месяцы президентства Чавес платил ему хорошее жалованье, включив в обязанности Рохаса и роль посредника, который должен был изыскивать способы привести в согласие желания Уго и его фанатичных обожательниц. В то же время Рохас вместе со своими подчиненными служил еще и барьером, призванным сдерживать “женскую лавину”, но сдерживать аккуратно и уважительно. И только некоторым женщинам – очень тщательно отобранным – довелось узнать, каково это – быть любовницей Чавеса, записного ловеласа, вдруг ставшего главой государства и прославившегося на весь мир. Во время публичных мероприятий, стоя на высокой трибуне, Уго, вечно голодный и ненасытный, посматривал по сторонам и взглядом отмечал понравившихся ему красавиц. И тут же женщина-капитан в безупречной форме военно-морских сил, которая на самом деле тоже выполняла роль вербовщицы временных подружек для президента, спускалась с трибуны и подходила к счастливице. “Сеньорита, – говорила она сегодня одной, а завтра уже другой, – президент хотел бы чуть позже побеседовать с вами. Как вас зовут? Вот номер моего телефона. Позвоните мне, и я пришлю за вами машину”. Восемь из десяти женщин звонили, и тогда в домах друзей, умевших держать язык за зубами, или в тайных помещениях дворца, или на военной базе Форт Тьюна, а иногда и просто в автомобиле Уго очаровывал, обхаживал, а потом и проглатывал своих многочисленных одноразовых возлюбленных, о которых в дальнейшем больше не вспоминал. Но первая дама не была слепой. Вопреки тому, что рисует пресса, ее супружескую жизнь вряд ли можно было назвать счастливой. Постепенно Элоиса стала узнавать про постоянные измены мужа и про то, как начальник президентской охраны вместе со своими подчиненными устраивал для Уго тайные свидания. Элоиса сходила с ума, воображая Уго с другими женщинами. Она осыпала его упреками, но толку от этого было мало. И она безутешно лила слезы, не желая мириться с ролью обманутой жены. Элоиса кричала на капитаншу, обзывала сводницей и требовала, чтобы ее перевели служить куда-нибудь подальше от Чавеса. Ревность разрывала ей душу. Любая женщина, оказавшаяся рядом с Уго, вызывала у нее подозрения, и часто Элоисе не удавалось контролировать свои эмоции. Происходили ужасные сцены, которые давали пищу для сплетен в дворцовых кругах. Первую даму больше не сравнивали с Мануэлитой Саэнс, любовницей Боливара, клявшейся Освободителю в вечной любви. Теперь Элоису можно было скорее сравнить с доньей Инес, рыдающей перед доном Хуаном Тенорио: “Дон Хуан! Дон Хуан! Я молю тебя, прояви благородное сострадание: или вырви у меня из груди сердце, или полюби меня, потому что я обожаю тебя”[19]. Отчаяние Но не одна только первая дама страдала от недостатка внимания со стороны президента. Чуть меньше года назад по воле судьбы взгляд Уго пересекся со взглядом очень молодой и очень бедной женщины – Лус Амелии. И это изменило всю ее жизнь. История их мимолетной встречи стала всего лишь еще одной страницей в книге, которую каждодневно писал президент, а для Лус Амелии – самым важным событием в ее жизни. Это случилось в тот день, когда Уго остановил свой кортеж, чтобы оказать помощь парню, раненному в стычке между двумя уличными бандами. Лус Амелии с трудом, но удалось пробиться к Чавесу сквозь плотную толпу. Она тронула президента за плечо и передала ему записочку. В то время ей было девятнадцать лет, и она ждала ребенка, который родился две-три недели спустя. Отцом ребенка был опасный преступник, член банды наркоторговцев, действовавшей в одном из бедных столичных районов. От его рук погиб не один человек. Лус Амелия мечтала о достойном будущем для еще не родившегося сына. Забеременев, она бросила любовника и перебралась жить в ветхий “домик” своей матери, потом устроилась продавать овощи в палатке на муниципальном рынке. И Лус Амелия, и все ее соседи сразу же почувствовали необоримое притяжение личности Чавеса – человека, который был “таким же, как они”. Девушка несколько раз сходила на предвыборные митинги и вскоре присоединилась к одному из “колективос”, образующих политическую сеть последователей Уго Чавеса. “Колективос” как грибы росли в самых бедных и густонаселенных районах страны и представляли собой “народное движение”, спланированное и организованное сотнями кубинских агентов, действовавших под руководством и по указаниям Маурисио Боско. С какого-то момента поклонники президента, мечтая если не о капле любви, то хотя бы о капле внимания с его стороны, стали передавать ему записочки с просьбами о помощи: оплатить лечение тяжелых болезней, предоставить жилье, стипендию, работу, должность в правительстве. Просьб было столько, что Чавес приказал открыть во дворце Мирафлорес специальный отдел, где сотрудники должны были читать записки и разбираться с ними. Охранники прозвали этот отдел “Зал надежды”. Туда и попал сложенный листок бумаги, который Лус Амелия вручила Уго, впервые оказавшись с ним рядом. Рождение сына не было для Лус Амелии прекрасной мечтой, как для многих других женщин. И хотя поначалу она решила, что ее любовнику не будет никакого дела до этого ребенка, он пару раз появился у них дома – под кайфом и с оружием в руках, – чтобы отнять младенца. Но оба раза ушел ни с чем, потому что бабушка мальчика повела себя мудро и выпроводила незваного гостя, пообещав, что ребенка ему отдадут попозже. И вот, прежде чем это “попозже” наступило, они втроем сбежали в Кармен-де-Уриа, поселок на побережье. И там нашли убежище в полуразваленной хибарке одной из тетушек Лус Амелии, надеясь на какое-нибудь чудо. Лус Амелия боготворила Чавеса, видя в нем настоящего защитника бедноты. Она мечтала получить от него дом для своей семьи, о чем и просила в той записочке. Ведь лозунг “Достойное жилье для всех” был одним из главных в его избирательной кампании, а Лус Амелия слепо и истово верила всем обещаниям нового президента. Однако, когда молодая мать, удрав от любовника и наконец почувствовав себя в безопасности, уже начала вроде бы немного успокаиваться, страшная беда обрушилась на них в буквальном смысле с небес. В тот самый день, когда Лус Амелия собиралась пойти и проголосовать за новую Конституцию, предложенную президентом, начался сильнейший ливень, который разрушил как поселок Кармен-де-Уриа, так и многие-многие другие. Прошло несколько дней, прежде чем несчастных, страдающих от голода, жажды и теряющих последние силы людей наконец спас армейский вертолет, доставив в международный аэропорт, превращенный теперь в пункт приема беженцев, где всем распоряжались военные. И тут на смену полному отчаянию, которое для многих было все равно что родимым пятном, пришла надежда, поскольку президент пообещал: правительство предоставит жилье всем “пострадавшим от природного бедствия”, и эта категория населения отныне превратилась в политическое знамя и главную тему несмолкающих споров. Собственный новый дом! Что еще могла желать Лус Амелия? Но такие чудеса способен творить только один человек – Уго Чавес. Ее Уго Чавес. Потрясающее воскресенье Уго решил, что недостаточно транслировать “Алло, президент!” только по официальному государственному каналу, и провел новый закон, согласно которому все радио- и телекомпании страны должны “образовать единое медийное пространство”, иными словами, прерывать собственные передачи и транслировать это или любые другие выступления Чавеса. “Алло, президент!” по-прежнему производила сильное впечатление на публику, правда, теперь часами слушать президента была вынуждена вся страна. Выбора у венесуэльцев не осталось. Однако, как к этому ни относись, но даже противники Чавеса смеялись шуткам главы государства, превратившегося в телезвезду. Не менее интересно было и когда он всю страну брал с собой в путешествия. Чавес продолжал совершать долгие международные турне, но при этом такое значение придавал своей передаче, что пользовался случаем и выходил в эфир даже из самых далеких мест – из Багдада, Гаваны, с берегов озера Титикака в Боливии, из Волгограда, бывшего Сталинграда, или из Лондона. Иногда он до того увлекался, что не мог остановить поток собственного красноречия, и в результате передача продолжалась дольше задуманного. Под конец Уго никогда не забывал нажать на те клавиши, которые гарантированно обеспечивали ему симпатию и поддержку сограждан. – Ну вот, дорогие мои земляки, и пришла пора завершать сегодняшнюю программу. Я вынужден вас покинуть, потому что меня ждет Владимир Путин, с которым мы собираемся обсудить большие планы сотрудничества, и все это очень конкретным и очень положительным образом отразится на вас на всех, на женщинах и мужчинах, на ваших семьях. Спокойной ночи – и до следующей встречи. Обнимаю вас и посылаю привет из чудесного, дышащего историей Кремля, из царского дворца, из Москвы, из России. Между тем Эва отправила своим шефам в ЦРУ донесение: Речи Чавеса порой бывают преисполнены пафоса, и тогда он выступает в роли мессии. Иногда тон его становится свойским – он шутит и балагурит. Но любые его выступления всегда вульгарны, невероятно вычурны и безвкусны, и этот стиль становится официальным стилем его режима. Всему остальному миру кажется странным, когда глава государства позволяет себе часами напролет выступать перед телекамерами. Правда, поговорить ему есть о чем: он получает просьбы от счастливчиков, которых заранее выбрали среди публики, и дарит им дома и машины или отдает распоряжения назначить кому-то стипендии и оплатить хирургические операции, а однажды даже приказал починить систему труб в какой-то маленькой деревне (“Срочно! Чтобы без промедления все починили!”). Одновременно Чавес шлифует свои политические воззрения, сообщает о своих планах и следующих шагах, ругает министров, поливает грязью противников и оправдывает меры, на которые вынуждено пойти правительство. Или просто болтает обо всем, что сию минуту пришло ему в голову: о том, что он ел сегодня на завтрак, или о чем недавно беседовал с очень важным или совсем простым человеком. Внезапно Чавес может объявить о введении серьезных экономических мер или о новых назначениях на ключевые посты, и это заставляет и его сторонников, и противников смотреть каждое шоу от начала до конца, поскольку из него можно многое узнать о действиях правительства. Ни с того ни с сего Чавес во время своих телемарафонов начинает, например, объяснять, как следует понимать, что Ассамблея предоставила ему особые полномочия в осуществлении его программы. Или с неподдельным волнением в голосе объявляет, что отныне в казармах будут открыты сотни боливарианских школ для подробного изучения произведений как Освободителя, так и других революционных лидеров – Хо Ши Мина, Фиделя, Че Гевары и так далее. По его решению тысячи солдат отныне будут обучаться не одному только военному делу, но и работе в сфере коммунальных услуг. Он предлагает как следует встряхнуть профсоюзных руководителей и назначить новые выборы на подобные должности. Заявляет, что Венесуэла и Куба в не очень далеком будущем станут одной страной и что они уже сейчас вместе плывут к морю счастья. На радость бедным и к огорчению богатых, Уго снова и снова повторяет, что покончит с укоренившейся в стране властью олигархов. Скоро начнется крестовый поход – экспроприация земель: “Либо в Венесуэле будет покончено с латифундиями, либо я перестану зваться Уго Чавесом… А я не собираюсь помирать и не собираюсь прощаться со своим именем”. Уго клянется, что при звуке его голоса трясутся от страха не только олигархи, но и весь мир. “Алло, президент!” – это тоже форма управления страной, и он очень серьезно к ней относится. Он с максимальной пользой для дела использует придуманную им для себя роль, когда в одном лице соединяются народный герой, глава государства и – что ему особенно нравится – ведущий самой длинной и самой популярной телепрограммы. Пока министры днями или даже неделями дожидаются от Чавеса принятия тех или иных неотложных решений, без которых стопорится работа правительства, Уго щедро тратит лучшие дневные часы на подготовку и участие в своем еженедельном шоу. Уже стало очевидно: насколько Чавесу скучно заниматься делами государства, настолько его притягивают телестудии. Он совершенно уверен, что для укрепления собственной власти гораздо полезнее стоять перед камерами и обращаться сразу к миллионам сограждан, чем сидеть на заседании кабинета министров, где от него требуют решить проблемы, не имеющие решения, и где своими идеями Чавес может поделиться лишь с узким кругом чиновников. Уго тратит массу времени, придумывая темы, выбирая места для съемок, споря из-за освещения, картинок, которые появятся за его спиной, звука, музыкального сопровождения и, разумеется, кандидатур предполагаемых гостей и тех, от кого поступят “неожиданные” звонки. Он тщательно обдумывает, о каких своих решениях сообщит, что пообещает и какими планами поделится. Обдумывает, кого из подчиненных обругает и кого похвалит и о чем станет говорить более подробно. Съемочная группа должна быть готова ко всякого рода неожиданностям, связанным с капризами главного героя. И все вокруг знают: если его желания не будут немедленно и в точности исполнены, виновных сразу ждет увольнение. Те, кто работает с ним в студии, первыми смеются его шуткам. Они делают это услужливо, стоя за камерами, когда по ходу программы – во время рассказа о жизни героев борьбы за Независимость, или о путешествиях самого Чавеса, или когда он вспоминает забавные эпизоды из детства, – Уго начинает отпускать шуточки, высмеивая оппозицию либо пытаясь примириться с собственной супругой. Однажды у него вырвались слова, которые никогда не забудут ни телеоператоры, ни министры, ни жена, ни вся страна: “Готовься, Элоиса, сегодня ночью тебе мало не покажется. Помнишь ту нашу ночь в «фольксвагене»?” Богу угодно, чтобы ты был богатым Несмотря на вспышки чувственной любви, которую Чавес демонстрирует первой даме исключительно по воскресеньям и с экрана телевизора, Элоиса не занимает заметного места среди тех, кого Уго желает подчинить своему влиянию и с кем хотел бы установить прочные отношения. Таблицу таких лиц Эва Лопес составила с помощью венесуэльских информаторов и аналитиков из Вашингтона. Однако есть еще некие звенья, которые Эве никак не удается вычленить, хотя они, как ей подсказывает интуиция, играют чрезвычайно важную роль во всей этой истории. Первое: что общего у президента Венесуэлы с преступником, действующим из тюрьмы и известным под именем Пран? И второе: что общего у Прана с проповедником-евангелистом, действующим из Техаса? Почему Пран стал преданным приверженцем именно этого проповедника? Эве кажется, что, если она разрешит эту загадку, многое сразу же встанет на свои места, и, возможно, ей удастся нащупать каналы воздействия на Чавеса, которых пока у нее нет. Тем временем Моника Паркер подготовила программу про венесуэльские тюрьмы и смогла взять интервью у Прана, который, само собой, принимал ее в крошечной и грязной камере, изображая из себя самого обычного заключенного. На интервью Пран принес с собой две книги религиозного содержания, автором которых являлся техасский проповедник по имени Хуан Кэш. Монику очень заинтересовал этот персонаж, и в результате она посвятила большую часть беседы с Праном его отношениям с Кэшем. Как объяснил “узник”, эти книги и учение Кэша помогают ему обрести душевный покой, без которого он вряд ли выжил бы в тюрьме. После просмотра этой передачи Эве еще больше захотелось докопаться до того, что кроется за преклонением Прана перед техасским наставником. Она нажала на кое-какие педали в ЦРУ, и в результате ей удалось составить короткую, но очень хорошо документированную биографию эксцентричного проповедника. Еще в самом-самом начале своей карьеры Кэш обнаружил, что у него имеется масса испаноязычных приверженцев в Соединенных Штатах, и поэтому он решил выучить испанский. Эва получила несколько записей его передач и увидела худощавого, элегантно одетого мужчину с очень белой кожей и длинной черной гривой. Оказалось, что он не только весьма привлекателен внешне, но еще и наделен несомненным ораторским даром и умеет магнетически воздействовать на аудиторию, при этом речь его обычно бывает расцвечена потрясающими и очень убедительными образами. Изъясняется он теперь на чистейшем испанском. Благодаря умелому использованию возможностей, предоставляемых радио и телевидением, его церковь обрела огромную популярность по всей Латинской Америке, но Кэш еще и постоянно путешествовал, чтобы встречаться с паствой, а также распространять и дальше собственное учение. А учение это было основано на следующем тезисе: каждый должен стремиться к улучшению своего материального положения и веру в Бога использовать, что называется, “в личных целях”. Мало того, именно через веру человек должен открыть, какова же его “личная цель”. “Господь желает, чтобы ты стал богатым при жизни, то есть сейчас и в этом мире” – вот одно из наставлений Кэша. Но сперва нужно точно определить суть твоей “личной цели” и выяснить, что она, эта цель, от тебя требует. Главная мысль проповедей Кэша: человек должен добиваться материального успеха. И еще: быть богатым – это не грех. К изумлению его приверженцев, сам телепроповедник, ничуть не стесняясь, демонстрирует, в какой роскоши он живет, показывает то свои особняки, то свой личный самолет, то яхту. В ходе интервью Моника выяснила, что хотя Пран до сих пор не был лично знаком с наставником, в тюрьме он каждую неделю смотрит программу, которая идет в прямом эфире на испанском языке. Она транслируется из выстроенной на юге Техаса грандиозной церкви, где легко умещаются двенадцать тысяч верующих. В свою очередь Эва установила, что Прана можно считать наиболее твердым последователем оригинальной доктрины Кэша, а также одним из самых щедрых жертвователей. – Благодаря моему наставнику Хуану Кэшу я пришел к пониманию, почему сам смог остаться в живых, в то время как моих врагов уже давно нет на этом свете, – объяснял Пран тем, кого обратил в ту же веру. – А еще я знаю, почему сумел стать счастливым человеком, хотя и вышел из кромешной нищеты. Эва не одну неделю тщательно обдумывала все те сведения, что касались Кэша, но потом, доверившись своей интуиции, начала копать глубже, чтобы узнать еще больше и об этом человеке, и о его деятельности. Она почувствовала, что именно в отношениях Прана с Кэшем можно найти оружие против Чавеса, поскольку Пран верил в техасца истово и безоглядно. В скрытом от посторонних глаз уголке “камеры” Прана в “Ла Куэве” был устроен алтарь, посвященный его богам. Особое место там занимает афиша с портретом Хуана Кэша. Каждую неделю Пран получает от его Церкви послания с наставлениями и советами духовного свойства. Но решающим и очень важным фактом Эва посчитала то, что хотя проповедник и его верный венесуэльский последователь не знакомы лично, они регулярно обмениваются письмами по электронной почте и разговаривают по скайпу. Подобные контакты с Кэшем недоступны для большинства его приверженцев, но для Прана они – обычное дело. Кэш никогда не оставляет без ответа звонки богатого венесуэльца. А Пран в свою очередь постоянно делает щедрые взносы в пользу церкви Кэша. Чтобы лучше понять, что это за человек, Эва обратилась с просьбой к своим коллегам из ФБР, а также из Управления по борьбе с наркотиками, Агентства национальной безопасности и других федеральных агентств: пусть как следует пороются в прошлом Хуана Кэша. И очень быстро сложился совсем иной портрет знаменитого проповедника. За блестящим фасадом его мегацеркви скрывались крупномасштабные операции по отмыванию денег, полученных от наркоторговли. За большие комиссионные церковь готова была пропустить через свои каналы огромные суммы, которые наркоторговцам требовалось сделать “чистыми” и “легальными”. Немалые суммы наличных церковь каждый понедельник кладет в различные банки под видом пожертвований от верующих. Однако на самом деле эти средства имеют совсем другое происхождение. Таким образом и выяснилось, что церковь Кэша есть не что иное, как огромная “стиральная машина” для отмывки наркоденег. Но Пран этого, видимо, не знает, зато теперь знает Эва, и такие сведения могут оказаться чрезвычайно полезными для успешного выполнения ею полученного в ЦРУ задания. Поэтому она решает пока сосредоточить все свое внимание на Кэше, чтобы через него поближе подобраться к Прану. По ее расчетам, найдя ключ к Прану, она сумеет подобрать надежные способы воздействия на Чавеса и его политику – такие, о которых кубинцы не могут даже и мечтать. Во всяком случае, Эве хочется так думать. Итак, Эва отправилась в США и явилась к Кэшу, выдав себя за ученую даму, которую интересует его церковь. Она заявила, будто хочет взять у него интервью для будущей книги. Надо отметить, что Эва сразу покорила своей красотой и умом “епископа-миллионера”, как многие его называют. И во время беседы в его роскошном офисе она позволила делу зайти настолько далеко, насколько это вообще возможно при первой встрече. Хозяин откровенно пытался соблазнить гостью, щедро осыпал ее комплиментами, делал рискованные намеки и бросал на нее восторженные взгляды. А под конец проповедник пригласил Эву вечером поужинать у него дома – и продолжить начатое интервью там. – Мне бы хотелось побеседовать с тобой наедине, тогда, пожалуй, у меня по-настоящему развяжется язык, и я расскажу тебе о таких вещах, о каких никогда никому не рассказывал. Если дело пойдет хорошо, ты получишь для своей книги материал, который принесет тебе мировую известность. Успех будет гарантирован… – заявил ей Кэш с многообещающей улыбкой. Эва с радостью согласилась и вечером приехала в его огромный особняк. Они какое-то время непринужденно разговаривали, но очень скоро, когда проповедник решил, что дама созрела, и собрался поцеловать ее, Эва оттолкнула его со словами: – Прежде чем мы перейдем к поцелуям, ты должен кое-что узнать обо мне… и о себе самом. Взгляни вот на это, Хуан. Тебе наверняка будет интересно. Здесь изложена история твоей жизни, но в том варианте, которого мир не знает. Так что можешь считать, что эксклюзивное интервью дам тебе я сама… – И Эва достала из портфеля папку с подробным описанием преступной деятельности Кэша – как прошлой, так и нынешней. Кэш листал документы, изредка прерывая чтение, чтобы взглянуть на гостью. Он выглядел изумленным, возмущенным и разгневанным. И вроде бы не мог поверить собственным глазам. В конце концов он швырнул папку на пол, поднялся и вытащил из ближнего к нему ящика револьвер. Эва очень спокойно, не вставая с дивана, где сидела, посмотрела Кэшу в глаза и сказала: – Будет лучше, если ты возьмешь себя в руки, Хуан. Я работаю на правительство, и твой дом окружен федеральными агентами. Ты сейчас стоишь у большого окна, а снаружи прямо тебе в сердце целятся снайперы. Брось оружие на пол и не делай резких движений, если хочешь остаться в живых. Да, будет лучше, если ты успокоишься и сядешь с поднятыми руками на это вот кресло прямо передо мной, потому что я хочу сообщить тебе хорошую новость. Ты можешь выкрутиться из этой истории с меньшими потерями, чем тебе кажется. Единственное, что от тебя требуется, – согласиться с нами сотрудничать. Не могу обещать тебе избавления от тюрьмы, зато твердо обещаю сделать так, что ты не проведешь за решеткой весь остаток своей жизни. Решай сам. Хуана Кэша бил озноб, и в то же время его шелковая голубая рубашка стала мокрой от пота. Он сел в указанное ему Эвой кресло. – Что ты хочешь знать? – Все. Мы хотим знать все о Юснаби Валентине, твоем венесуэльском последователе. О Пране. Они хотят получать все больше и больше