Часть 10 из 17 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Торможение
Однажды мама очень осторожно завела со мной разговор о, видимо, давно наболевшем:
– Аллочка, боюсь тебя спрашивать…
– А что такое?
– Мы с дедушкой уже давно обеспокоены… В общем, когда с тобой говоришь по телефону, когда о чём-то тебя спрашиваешь, перед тем как ты ответишь, всегда долгая пауза, секунд десять. Почему это? До тебя что – сразу не доходит?
…
Красноярск
Когда мы жили с Денисом, я каждое лето ездила к нему на родину в Красноярск. Я очень полюбила этот город. Мы жили попеременно в Зелёной роще в Советском районе и на даче в Солонцах. Гуляли по степным холмам, ходили на Чёрную сопку, на Столбы, в Роев ручей. Я помню солнечную мельницу – Хуун-Хуур-Ту – над нашими головами, тыквенное поле, подсолнухи. И над нами парила сова. Когда я была в Красноярске последний раз, мы с Денисом ещё не решили окончательно, расстанемся или нет, и он мне сказал: «Вот, Кошь, может, ты последний раз в Красноярске, а может, и нет». Столько самых счастливых дней в моей жизни прошло в этом городе. И действительно, с тех пор больше там не бывала.
Под столом
В детстве на больших семейных праздниках я любила ползать под столом и хватать гостей за ноги. Но и когда выросла – если мне по- настоящему хорошо и уютно на празднике, в какой-то момент от переполняющего меня счастья я залезаю под стол и начинаю щипать гостей за ноги. Увы, это случается редко, очень редко. Кажется, последние разы это было на восьмидесятилетии дедушки, восьмидесятилетии бабушки… На восьмидесятипятилетии дедушки я уже не залезала под стол – дедушка праздновал, уже умирая от тяжёлой болезни, было не до весёлых шалостей. Бабушка до своего восьмидесятипятилетия не дожила. И с тех пор нет таких праздников, где я была бы настолько родная, настолько своя, что могла бы позволить себе залезть под стол и щипать всех за ноги, – снова стать счастливым ребёнком в окружении любящих взрослых. Где эти люди, с которыми можно будет – так? Какой страшный холод – когда так больше нельзя, до самой смерти.
Уличное общение
Как-то раз мы стояли с другом в очереди в кафе, и я о чём-то ему увлечённо рассказывала и, видимо, не выбирала выражений, так как дама, стоящая перед нами, с негодованием обернулась и сказала: «Девушка, как можно так материться! Засада просто», и – моему другу: «Молодой человек, хорошую вы себе нашли девушку! Просто супер!»
В другой раз я шла домой поздним вечером по пустому проспекту, и навстречу мне пёр амбал. Он прошёл мимо, толкнув меня плечом, так что я отлетела. Я обернулась и посмотрела на него. Он обернулся и посмотрел на меня. Потом открыл рот (я подумала: сейчас извинится), сказал «Корова!» и ушёл.
Заточённый поэт
В 2011 году мы с Юлей Ламской поехали в психиатрическую больницу, где жил в течение многих лет поэт Василий Филиппов. Я очень люблю его стихи. Мы привезли ему пряников и сигарет. Как только мы вошли в больницу, раздались душераздирающие крики какой-то несчастной женщины. Василий был с нами очень мил, радовался, вспоминал друзей: Елену Шварц, Александра Миронова. Он постоянно читал, больше, чем многие здоровые, и книжки прятал под матрасом. Много курил. Хотел, чтобы его забрали из больницы. Каждый день вёл дневник, что-то в нём рисовал. Показал рисунок, на котором изображено, как он в церкви венчается с одной из медсестёр. Я спросила: «А медсестра хорошая, добрая?» Он сказал: «Нет», – и заулыбался. Рассказывал, что читает святых отцов. Несмотря на болезнь, не утратил некоторого кокетства и эпатажности. «А ко мне такой-то приезжал, – и он назвал одного замечательного поэта мужского пола, – минет мне сделал». Когда мы вышли, я сказала Юле: «Надо было сделать ему минет». – «Может, и так будет теперь рассказывать, что мы сделали», – ответила Юля. «Тем более надо было сделать», – сказала я. В 2013 году Василий Филиппов умер, и его заточение закончилось.
На шоссе
Как-то раз среди бела дня я шла по шоссе до хоз. двора на даче. Остановилась машина, вылез кавказский мужчина, подошёл ко мне, прижал к забору, требовал быть с ним. Никакие мои аргументы – что я не хочу, что я замужем, что я страшно тороплюсь и мне нужно идти – на него не действовали. Он решил быть со мной – и всё. Еле удалось уйти, и то только потому, что я согласилась оставить ему номер телефона, а то бы не отпустил. Причём ещё при мне проверил, правильный ли я дала номер. Потом он звонил мне всё лето почти каждый день, а я не брала трубку. И на шоссе в то лето я потом боялась выходить.
Репутация
Когда мне было одиннадцать лет, ко мне на даче подошёл взрослый уже юноша и спросил: «Это правда, что ребята рассказывают, – что ты нимфоманка?»
Путь на концерт
Я только один раз была на концерте моего любимого музыканта Егора Летова. Это был концерт в Ленинградском дворце молодёжи, и когда я шла туда в косухе и гадах – меня обступили бритоголовые ребята и хотели избить, но не посмели – у меня было очень красивое юное лицо тогда, думаю, не решились тронуть красивую девушку – только позыркали на меня глазами, расступились и пропустили. Когда Летов умер, мы с другом Митей забухали. А песни Егора Летова со мной всегда.
Я не стою ваших слёз
В роду у меня много случаев душевных болезней и странностей. Ещё про прапрадеда говорили, что у него бывали припадки ярости и он кидался в людей предметами, а прапрабабка во время Первой Мировой пропала, и поговаривали, что она тоже была на тот момент не в себе. И среди более близких родственников было много случаев, сильнее же всех болела бабушкина сестра Бедя. И вот как-то раз мы, шестнадцатилетние, с моей любимой школьной подругой Лиличкой поехали куда-то на электричке, и я ей про всё это рассказала и в подробностях поведала судьбу Беди и некоторых других близких родственников. «Я тоже сойду с ума», – с равнодушием и жестокостью сказала я Лиличке. Видимо, мои слова прозвучали очень убедительно, да и вела я себя в те годы экстравагантно, не то чтобы как сумасшедшая, но так, на грани. Лиличка села на рельсы и стала плакать. Я кинулась утешать её. Я не солгала Лиличке – потом я действительно заболела, но уже позже, в двадцать два года, когда мы с Лиличкой уже совсем мало общались. Были и ещё в моей жизни ситуации, когда мои друзья плакали из-за меня. Я помню, как плакал, пожалев меня, в начале наших взаимных чувств мой возлюбленный, который потом меня бросил. И я благодарна Лиличке и ему за эти слёзы. Чтобы полюбить человека, мне нужно знать, что ему хоть немного, но жаль меня. А самой мне себя почти никогда не бывает жалко.
Летняя школа
В мои аспирантские годы наш завкафедрой как-то отвёз меня на летнюю философскую школу на базе отдыха под Рязанью. Мне нужно было сделать какой-то доклад, и я подготовила небольшое выступление на тему «Событийность как основа культурной идентичности: событие травмы». С этим выступлением там я получила первое место (доклады аспирантов оценивались как конкурс), и за это мне предложили опубликовать статью в одном гуманитарном журнале, но статью эту я так никогда и не написала.
Организатор Летней школы, уважаемый рязанский профессор, как-то раз подошёл там ко мне и многозначительно сказал: «Алла Горбунова. Поэтесса и философиня». Что он имел в виду, я не знаю – было ли это недоумение, удивление, восхищение, насмешка или всё это вместе. Думаю, персона моя его заинтересовала после того, как наш завкафедрой попросил меня встретить рязанского профессора с вокзала, когда он приезжал на Дни петербургской философии. Тут-то я и отличилась. Вернее, не я, а Дима Григорьев, которого я взяла с собой, чтобы отвезти уважаемого профессора на машине. Профессор захотел поесть суши, мы пошли в суши-бар, и там Диму прорвало: «А вы знаете, кто вас встречает? – спросил он профессора. – Это Алла Горбунова, она поэт, и философ тоже, правда, характер у неё плохой, обычно она приходит на конференции и во всех гнилыми помидорами кидается, будьте осторожны, когда будете выступать…» – и дальше Дима ещё долго шуточно рассказывал про меня. Профессор был очень серьёзен и ни разу не улыбнулся. Но потом всегда спрашивал у завкафедрой, как я поживаю, и пригласил на Летнюю школу.
В один из дней в Летней школе были танцы, и меня пригласил потанцевать парень из Чебоксар, который работал учителем информатики в школе, параллельно учился в аспирантуре и делал доклад про виртуальную реальность. Мы потанцевали, и он сказал мне: «Это ведь ничего страшного, что мы потанцевали? Я женат, ты замужем…» Я сказала, что ничего страшного, танцевать можно. Потом мы пошли гулять по территории этой базы отдыха, и он рассказал мне, что его привлёк мой доклад про событие травмы и что он хочет поделиться со мной тем опытом травмы, который есть у него. Всё детство, до окончания школы, ему угрожали кастрацией. У них в школе была на эту тему крайне нездоровая обстановка. Была банда гопников, которые кастрировали тех, кто им не нравился, и потом вывешивали отрезанные яйца на футбольном поле. И ему много лет угрожали, что отрежут яйца и повесят на футбольном поле. Он знал тех, с кем это реально произошло. Сам видел эти яйца на футбольном поле. Много чудовищных подробностей он ещё мне рассказал. Потом перешли на другое – у него жена, он очень её любит. Я что-то рассказывала о себе. Мы с этим парнем ещё много общались в последующие дни.
Какое-то от него исходило ласковое и принимающее тепло. Меня потянуло к нему. В те годы я была ещё замужем за Денисом, но у нас связи на стороне не считались чем-то категорически неприемлемым. И тут вдруг я ощутила что-то очень тёплое, очень живое, при том что твёрдо понимала, что быть между нами ничего не должно, потому что он предан своей жене и потом изведётся, если что-то будет. Но когда я была рядом с ним – я как будто попадала в какое-то хорошее ласковое облако, и апогеем этого стала поездка на автобусе в Константиново – родное село Есенина. Нас туда повезли в самый последний день, и мы с этим парнем сели рядом. Мне ужасно хотелось положить ему голову на плечо. Вот и всё, чего мне хотелось, но я долго боролась с собой, боялась, что ему это не понравится, что это будет лишнее. После тяжёлой внутренней борьбы я сдалась и положила голову ему на плечо. Он не был против. А потом Летняя школа закончилась, и мы расстались навсегда. Обменялись контактами, но не стали писать друг другу. Ни к чему. Я думаю, его жене очень повезло. Надеюсь, ужасы из детства не преследуют его и он живёт счастливо.
Евразийский союз молодёжи
book-ads2