– Совершенно не смешно. Я открою фонд. Если не тебе, то твоим детям они пригодятся. – У меня нет детей. – Будут. – Я не уверена. – Я скрестила руки на груди. – Хорошо. Тогда в старости завещаешь его кому-нибудь, – Ник не собирался отступать. – В тот год я добрался до дневников. Семейный архив разделен на две части. Первая – общедоступная, там девичьи дневники Патриции, воспоминания предков, описание стран, которые они посетили… Как я понял, раньше поводок был не таким жестким. Какие-то заметки и прочая мишура. Вторая закрыта. И сейчас, к моему сожалению, безвозвратно утеряна. – Совсем безвозвратно? – Абсолютно. Увы, плесень не щадит старые документы, а еще и мыши с крысами… остались одни дыры. Но кто мог знать? Действительно. – Гордон Эшби искал путь улучшить человеческое тело. Сделать его сильнее. Выносливей. А заодно наделить способностями, которые бы сделали человека равным Богу. Так он писал. Он был сверхчестолюбивой сволочью. Вот только мой отец полагал, что именно таким и должен быть настоящий Эшби. Я помнила портрет. Высокомерный? Не знаю. Мне он казался просто странным и даже самую малость смешным. Из-за белых волос, которые лежали на плечах кучерявыми волнами. Теперь я знаю и про парик, и про моду, а тогда… – При рождении ему повредили позвоночник. Это я так думаю. Он жалуется на частые боли в спине, на горб, который появился в юные годы, на то, что одна нога была короче другой и даже обувь не спасала от хромоты. Дар его тоже не отличался стабильностью, хотя стоит признать, что Гордон Эшби имел характер. Собственные недостатки заставили его искать пути и к исцелению, и к возвышению, и к тому, чтобы доказать всем, что он не жалкий калека. И пути эти привели на край мира. А горба на портрете не было. Горб бы я запомнила. Впрочем, там Гордон Эшби стоял прямо, слегка опираясь на трость. И эту трость мистер Эшби мне тоже показывал, и даже позволил потрогать серебряного дракона в ее навершии. – Здесь он сумел договориться с айоха. Он много слышал об их воинах и шаманах, о том, что, искупавшись в драконьей крови, можно исцелиться от всех болезней разом. Людям всегда хочется чуда. Это да. И, получив его, люди начинают верить, что чудес много. Что их можно вырубить из скалы, разобрать на кости и вывезти. Для Национального музея, ведь он готов заплатить, а если деньги не нужны, то нужен престиж, и науке без чуда никак. Наука желает понять, почему драконы измельчали и стоит ли опасаться возвращения таких вот гигантов. – К тому времени айоха изрядно пострадали в схватках с племенами каутов и юрги, которые теснили их с запада. Кауты заключили союз с белыми и получили ружья, а юрги всегда отличались многочисленностью. И устали отдавать соседям своих женщин. – А драконы? – С драконами не все так просто. – Ник поднялся и потянулся. – Извини. Спина ноет. Целыми днями с бумагами копаюсь, хочу разделить капиталы. Так вот, удержать разум дракона тяжело. Просто удержать. Усыпить – легче. Здесь шла в ход особого рода магия, но спящий дракон не воюет. А поднять в воздух и натравить на кого-то… для дракона все люди одинаковы. Во всяком случае, сверху. И велика возможность, что, уничтожив врагов, он примется и за айоха. Легенды, конечно, утверждали, что когда-то детям дракона удавалось повелевать чудовищами, но это было давно. Даже шаманы признавали, что ружья куда надежней. Эшби и привез ружья, а еще пару сотен каторжан, которым пообещал новую жизнь взамен на службу. По тем временам предложение было весьма выгодным, вот они и старались. Сам он весьма заинтересовался местной магией. Оказалось, что в сверхнасыщенном поле Драконьего берега его куцый дар вполне себе способен раскрыться. А уж если добавить методики айоха… …Мама собралась проведать племя. Меня она не звала, а я не напрашивалась, потому как не чувствовала ни внутренней потребности, ни вообще какой бы то ни было связи с чужими людьми. И не просто чужими. Хранители традиций. Ревнители, мать его, прошлого, в котором остались мертвый дракон и две дюжины женщин, заплативших жизнью то ли за мир, то ли за эксперимент белого гостя. Их даже не похоронили по-человечески. – Сперва он дотошно разбирал феномен возникновения детей драконов, придя к выводу, что рождаются они под воздействием драконьей крови и только от женщин, наделенных даром. И потому взял себе такую женщину в жены. И ведь ни одного шамана не осталось в пещерах. – Он отправился с ней в горы, а потом весьма подробно описал ритуал посвящения. Женщины должны были усыпить дракона и выпустить ему кровь. Дракон умирал. А сердце его превращалось в огненные опалы, которые по сути своей – естественные накопители. Сперва их использовали шаманы, позже, когда Эшби понял, на что наткнулся, он взял торговлю в свои руки. Драконов, само собой, выбирали из молодых, любопытных и слабых, потому размеры камней варьировали. Меня замутило. – У них не было возможности отказаться. Если женщина не хотела подниматься в горы, ее изгоняли. Могли и камнями забить. Или еще что похуже… а вот те, кто возвращался, считались завидными невестами. Их по-своему берегли. Само собой, чтобы вновь отправить в горы, потом… Что до детей, то девочки рождались просто одаренными, а мальчики – измененными. Девочек, к слову, появлялось в разы больше. А стало быть, было кому подниматься и петь свою песню, убаюкивая очередного дракона, слишком молодого и доверчивого, чтобы просто дыхнуть огнем. Мне было жаль женщин. И драконов тоже. Кого больше? Не знаю. Себя, наверное, хотя я к тому прошлому не имею отношения. – Гордон Эшби пришел к выводу, что драконья кровь изменяет женщин. Он пробовал ее на своих людях, но существенных изменений не обнаружил, хотя отметил, что мужчины айоха не едят драконьего мяса даже в очень голодные годы. Гордон же велел кормить мясом невольников. И весьма скоро получил вспышку странной болезни, которую гордо нарек драконьим безумием. Она проявлялась в мелких судорогах, те перерастали в полноценный тремор. Появлялась лихорадка. Речь становилась бессвязной, а сознание туманилось. Будучи человеком своего времени, он сделал закономерный вывод, что болезни драконьей крови подвержены низшие расы, тогда как белые люди защищены, что, несомненно, вновь доказывает их превосходство. Ага. И угу. И еще что? – Полагаю, некоторые страницы дневника были уничтожены еще до меня, – Ник подошел к окну. Лед, его затянувший, начал таять, и то тут, то там сквозь серую пелену проступали капли. – Род Эшби не может быть связан с запретной магией… во всяком случае, доказательно. Но обряд проводили. – Знаю. Я… их слышала. – Даже так? Я кивнула. Эта песня порой возвращается во сне, тяжелая, тягучая, сковывающая по рукам и ногам, и тогда мне начинает казаться, что это я пою, там, в камне. И останусь в нем. Я просыпаюсь от ужаса, пусть и без крика, но все же. Я лежу, хватаю воздух открытым ртом и уговариваю себя, что сон – это всего-навсего сон. – Значит, он не обманулся. – Кто? – Отец. Он сказал, что твоя мать из одаренных, из тех, кого когда-то отправляли в горы. А они могут многое. К примеру, слышать вещи. Или смотреть в прошлое. Не хочу я слышать вещи. А в прошлое смотреть тем паче, мне бы с настоящим понять, что делать. Я бы вообще оглохнуть не отказалась. И я обхватила себя руками. А Ник кивнул: – Ты привыкнешь. – Легко говорить. – Нет. Я ведь привык. Но тогда… не знаю, что и как пришло в голову Гордону Эшби, но он умудрился сплести воедино магию айоха и белых людей, направил ее на источник, в котором видел спасение для себя и своей крови. И связал все огромным накопителем. – Он убил чужого дракона. – Сперва он заразил своих жен. Обеих. Хотел сравнить, как они перенесут драконью кровь. И когда у Патриции открылся дар, куда более сильный, чем у айоха, Эшби обрадовался. Мне снова было холодно. И горло драло. – Он решил, что сумеет вывести новую породу людей. – Из своих детей? – Времени у него было не так много, чтобы ждать результатов эксперимента. Он считал, что у него получится связать силу и выносливость айоха с умом высшей расы. И да, он заставил сына взять в жены дочь, чтобы закрепить изменения. Правда, мой отец не уточнил, что из четырех сыновей Гордона Эшби лишь одного можно было назвать в полной мере человеком. Остальных он уничтожил сам, как негодный материал. – Смотрю… традиция. Не стоило этого говорить, потому как Ник потемнел лицом и отвернулся к окну. Прочертил на стылом стекле линию, которая, как показалось, разделила нас. – Традиция. Ты хорошо сказала… он… у него отчасти получилось. Дети Эшби почти не болели. В мире, где выживал едва ли один из десяти, им не страшны были ни простуды, ни пневмонии, ни корь с краснухой. Они рождались одаренными. И умными. Сильными. Именно такими, как и хотел Гордон Эшби. Правда, оказалось, что для подпитки силы нужны источник и драконья кровь. Полагаю, именно благодаря ей я вообще воспринимаю силу источника. Вот и получается, что стоит уехать подальше, и начинается… нехорошее. Линий становилось больше. Ровные. Длинные. От края до края. Будто нарисованная решетка. – А еще выяснилось, что от обычной женщины и дети рождаются тоже обычными. Они вполне себе живут, но и только. А вот инициацию переживает один из десяти. Да и сама инициация почти ничего не дает. Решетка расползалась. А меня начало потряхивать. И кажется, к вечеру все-таки слягу. Вот же… у меня салфетка недовязанная. И книга под кроватью прячется. Хозяйство опять же. – Другое дело, если женщину… подготовить. Гордон Эшби подробно описывает ритуал. То есть он полагал, что дело именно в эманациях, которые передаются с драконьей кровью и изменяют организм, делая его восприимчивым к силе. Правда, после рождения ребенка женщина… заболевала. Иногда отказывало тело, но чаще – разум. Зато ребенок во многом отличался от прочих сверстников. Договорим – и в кровать вернусь. Лягу. Зароюсь под одеяло и выброшу из головы всех – что драконов, что Эшби с их секретами. – Правда, и женщина в жены годилась не любая. – Зои… – Совершенно не подходила. В ней не было ни капли старой крови, как и дара. Но тем лучше. Линии горизонтальные сменились вертикальными, и сходство с решеткой стало полным. – Сперва я вообще не собирался жениться. Это следовало прекратить. Тайны, сила… вот какой толк от силы, которую не используешь? Или долголетие… сотня лет на цепи? Мало радости. Но когда я встретил Зои, я решил, почему бы и нет? Пусть наш ребенок будет самым обыкновенным, но… Ник убрал руку. И замолчал. А я поняла, о чем он думает. Этот ребенок просто был бы. И был бы любим. И Ник позволил бы ему уехать, если бы он захотел. И не стал бы поить драконьей кровью. Вот только ребенок был не его. И Зои тоже. И получилось… дерьмо драконье. – Отец возлагал на меня немалые надежды, но я, если помнишь, был сплошным разочарованием. Ленивый. Толстый. И еще простужался.