Он в очередной, может, сотый, а может, и тысячный раз обошел комнату, которая была слишком мала для двоих, и остановился за спиной женщины. Вот она повела плечами. Вот коснулась шеи. Красные ногти выделялись на ней каплями крови. Нехорошее ощущение. Тревожное. И Лука трясет головой, пытаясь от него отделаться. – Не знаю. Смотри… мисс Уильямс. А это Станислав Эшби. И розовый куст. Снимок черно-белый, сделан издалека, но любому, кто взглянет, очевидно, что эта пара неравнодушна друг к другу. Они стоят, зацепившись взглядами, касаясь друг друга кончиками пальцев, словно боясь расстаться и не имея сил удержаться рядом. Выражение лиц. И розы. Треклятые алые розы. – И вот снова… и опять… – Милдред выкладывала цепочку фотографий. – И еще… Прогулка. И вновь слишком близко, чтобы эта близость была случайной, и в то же время не касаясь друг друга. Полуоборот. Улыбка. Слово, которое было произнесено, но на пленку не попало. – А вот здесь только она… И еще одна цепочка снимков. Мисс Уильямс поливает розы. И стрижет. Прижимает руку ко лбу. Перчатка огромна и заслоняет лицо, но в самой ее фигуре есть что-то этакое, заставляющее задержаться на ней. Она курит, облокотившись на забор, а взгляд устремлен куда-то вдаль. И сидит на ступеньках школы с раскрытой книгой. Что-то объясняет стайке парнишек. И явно отчитывает хмурую девчонку, в которой Лука не сразу узнал Уну. Она льет воду на разбитое колено. И куда-то спешит. Она с ружьем. И в мужском костюме. – Как-то… – Многовато, правда? – Милдред продолжала выкладывать цепочку из снимков. Украденные кадры чужой жизни. А ведь определенно мисс Уильямс не знала, что ее фотографируют. – А парень что говорит? – Еще не спрашивала. Он… не знает, что привезли все снимки. – То есть? – Я попросила его дать фотографии. – Милдред положила очередную мисс Уильямс, ту, что сидела в баре, закинув ногу за ногу и вид имела весьма неподобающий для школьной учительницы. – И он привез. Два ящика. Вон там. В них нет ничего интересного. Обычная жизнь обычного города. И пейзажи. Пустыню он снимает красиво. А вот это лицо искажено гневом и кажется почти уродливым. Открытый рот, вывернутые губы. Морщины на носу. Надо же, мисс Уильямс способна кричать. – И я попросила Аштона, чтобы отправил кого-то… изъять. – А ордер? – Боумен сказал, что будет и ордер. – Звонила? – Да. – Она убрала волосы со лба. – Не злись. Я хочу его понять. – Так? – Да. Все люди говорят о себе. Кто-то словами, кто-то действиями. Или вот… снимками. Деккер определенно был ею одержим. Хрупкой блондинкой, которая не утратила своей привлекательности и годы спустя. – И не только он, видишь? Очередной снимок, где Станислав Эшби все-таки решился обнять школьную учительницу, а она прильнула к нему всем телом. И эти двое казались единым. – Если говорить отстраненно, то мы имеем модель, в которой Станислав Эшби занял роль отца. Но ведь оставалась еще мать. У Клайва она была одержима религией, у Деккера пила безбожно. И явно не подходила на роль матери. – В отличие от мисс Уильямс? – Именно. Возможно, он перенял эту одержимость. – Она смотрела снизу вверх. – Такое вот… наследство. – Надо поговорить с парнем. – Надо, чтобы Джонни на них взглянул. – Снимков становилось слишком много. Они грозили заполонить всю комнату. – Я думала над тем, что он сказал. Про болезнь. Если предположить, что знаменитое проклятие Эшби – это именно болезнь, которая каким-то образом поражает женщин… и детей? Возможно, что и детей. Именно через… семенную жидкость. Милдред очаровательно покраснела. – Что заболевает и мать, и плод… хотя, конечно, не сходится. Матушка нашего Хендриксона умерла в весьма почтенном возрасте. – От чего? Она потянулась и подвинула к себе тощую папку, судя по всему, с личным делом. Луке тоже почитать стоило бы, хотя, конечно, вряд ли там найдется что-то и вправду важное. Пропустили же. И блок в мозгах, и болячку эту. У Луки засвербело между лопатками. А если… Про болячку он пока только Боумену доложился. Пусть у него голова болит. Спину Лука поскреб. Тишком. – Что, страшно? – Страшно. – Он сел рядом. На полу неудобно. Жестковато. Хотя крепкий и не треснет под его, Луки, весом. – Если помрешь, то и хрен бы с ним. Рано или поздно все. А так, как эта… чтоб живой, но ни ногой, ни рукой. У меня приятель имелся. Ну как приятель. Знакомый. Так-то друзей немного… Она смотрела. И слушала. Редко какая женщина умеет слушать. Казалось бы, что тут сложного? Сиди и помалкивай, а вот тоже… Милли еще злилась, что он нормально рассказать был не способен, хотя Лука старался. Честно старался. А не выходило. – Ему в одной драке спину перешибли. И так, что лучшие целители только и могли, что руками разводить. Мол, не лечится. Он в коляске потом… ноги высохли. Сам злой стал. На всех обижался. И пил. Я бы тоже пил. Если бы так. И злой бы был. Но сейчас думаю, что ему еще повезло. Эта девушка, она и пить-то не могла, да… Не хочу даже думать о таком. – Джонни тебя смотрел. Как и Милдред. И прочих, и сиделок в том числе. Будь болячка заразной, сиделки точно попали бы, но нет. Миссис Фильчер тоже была чиста. И значит, это не заразно, беспокоиться не о чем. Вот только и шея уже чесалась. И ноги. И даже пятки. – Это нервное. – Милдред дотянулась и погладила Луку, утешая. Даже стыдно стало, что его, этакого бугая, утешать надобно. – И это нормально. – От Милдред сложно было спрятаться. – У каждого свой страх. – А у тебя какой? – Не знаю. Не задумывалась. Наверное, вновь… не суметь помочь. Оказаться на той дороге. И знать, что ты, возможно, выживешь, а… она нет. И я понимаю. Знаю, что всех спасти невозможно. – Как и я знаю, что вряд ли подхватил эту… погань. – Именно. Но разум – это одно, а эмоции – совсем другое. И вопрос лишь в том, что победит. Лука поскреб ребра. У него явно побеждал не разум. – Так вот, мне кажется, что кровь Эшби каким-то образом защищала от болезни. Позволяла ее сдерживать. Или вот как у Уны. Болезнь была, но не принесла вреда, наоборот, Джонни сказал, что такая регенерация – это не совсем нормально. Мысль была здравой. Кровь, конечно, они возьмут, и у всех, все равно нужно для подтверждения родства, но пока она отправится в Нью-Йорк, пока пройдет сквозь нутро той уродливой машины, пока результаты истолкуют, напишут отчеты… Да, с Джонни оно всяко быстрее. – Мне вот одно интересно, – Милдред уперлась кулаком в подбородок. – Почему все миссис Эшби погибали? И почему другие оставались живы? Почему девчонка понесла от Саммерса, но все равно заболела? И главное, почему он все-таки не женился на мисс Уильямс? В полночь Лука дал распоряжение. Николаса Эшби следовало найти. Вопрос лишь в том как… Когда Уна заснула, Томас решился выйти. Хотелось есть. И пить. Но есть сильнее. Голод был таким, что мутило, а слабость накатывала волнами, будто это не Уна, а он болел. Ночь. И часы внизу отбивали время.