У нее красивые руки. Узкие ладони, длинные пальцы. И единственное украшение – обручальное кольцо – смотрится почти жалким. Она ухаживает за руками. И за ногтями. Не то, что я. - Я не знаю, как в этом деле замешан Вихо. Он был дрянным мальчишкой, и боюсь, что многое всплывет из того, чему стоило бы остаться в прошлом. Матушка поморщилась. А я едва не подавилась рагу. Чтобы она назвала Вихо… - Ты уже большая девочка, как мне кажется, - она повернула кольцо. – И лучше, если о некоторых… семейных секретах ты узнаешь от меня. Для кого лучше? Я вот категорически не чувствую в себе потребности копаться в семейных секретах. Как-то и без них прожила, да… к драконам вернуться, что ли? Сапфире однозначно стало лучше. Сегодня она из пещеры выглянула, сидела, оседлав скальный уступ, глядела на море. - Если бы речь шла лишь об опознании… но если вернулся Чучельник, то многое изменится. - А яснее можно? Про Чучельника я слышала. Давно. Кажется, в тот год, когда матушка продала меня Дерри или, как это называется, устроила мое будущее по законам айоха. Отец ведь так и не соизволил выправить свидетельство о рождении. Дерри вот сделал. И его. И паспорт. И… - Яснее… это сложно… ты знаешь, что твой отец купил меня? – она поднялась. Домашнее платье из темной шерсти. Два ряда пуговиц на лифе. Узкая юбка на два пальца ниже колен. Туфли на низком каблуке. Волосы зачесаны гладко, и в темных, в них виднеются тонкие нити седины. Они кажутся узором, который лишь подчеркивает ее необычность. - Два ружья, пара сотен патронов к ним, еще железные топоры и табак. Мой отец очень любил табак. А дочерей у него было пятнадцать. Вообще-то Бобби ехал не за мной. Он был из тех, кого племя терпело на своих землях. Времена войны давно минули, а мир… мир менялся. И да, нам остались стада бизонов, драконьи горы и равнина, но жизнь все равно диктовала свое. Я знаю, что другие племена не сопротивлялись ей. Они строили дома и школы. Они позволяли своим детям выходить в большой мир и приносить из него… разное. Мы же… айоха хранят заветы предков. Так это называется. Я ела. А что? Рагу было вкусным. Откровения особо не мешали. Раз уж ей хочется говорить об айоха, пускай себе. - А в реальности… у моего отца восемь жен. И старшей позволено спать в его доме, вместе со своими детьми. Остальные устраиваются на земле, вокруг вигвама. И хорошо, если тебе досталась пара шкур, чтобы укрыться. И если у тебя хватает сил отстоять эти шкуры. В шкурах я матушку плохо представляю. - Каждый день начинается одинаково. Надо встать до рассвета и отправиться за водой. Ее нужно много. А идти пару миль, потому что ближайшие источники уже заняты, и желающих поделиться ими нет. Напротив, сунешься без спросу – поколотят. Ее кулаки сжались. - Потом уборка. И за скотом, и за другими. Чем младше жена, тем ниже ее положение. И ее детей. Моя матушка была предпоследней. Ее взяли, чтобы заключить союз с другой семьей. Я же… отец, кажется, и имени моего не знал. Не скажу, что сильно преисполнилась сочувствием. - Я бы ушла, если бы знала, куда идти. Но одному не выжить. В этом все дело. Моя собственная мать умерла, как мне казалось, глубокой старухой. Теперь я понимаю, что ей было вряд ли больше тридцати лет. Мою старшую сестру продали в жены старику. Только она родила белого ребенка и муж разбил ей голову камнем. Он же не знал, что Бобби готов выкупить и ее, и младенца. Я облизала вилку. - Его отдали отцу, а тот сунул мне. Младенец не прожил бы долго, поскольку молока у меня не было, а тратить козье на ублюдка? Но тут появился Бобби с выкупом. Он должен был приехать раньше, только задержался, говорил, что дела. Я думаю, он не слишком поверил Мияре. Была ли я удивлена? Нет. И… да? Не знаю. Я просто жевала, уже не рагу, а хлеб, в кои-то веки мягкий, лишенный налета плесени. - Но увидев ребенка, понял, что Вихо – его сын. И его пришлось забрать. - Почему? - Айоха не бросают свою кровь. Если бы Бобби оставил сына, он бы потерял уважение. А с ним и право торговли. Честный ответ. - Я сама вызвалась пойти с ним. Сказала, что за ребенком придется смотреть и… я не знала, куда ухожу. Знала лишь, что Бобби живет в каком-то другом мире. Он был чистым. От него хорошо пахло. Он водил машину и иногда привозил сладости. А мне было шестнадцать. И никто не счел меня в достаточной мере красивой, чтобы предложить свой дом. - Он согласился. - У него не было выбора, - мать присела. Аккуратно. На край табурета. Прямая спина. Идеальная осанка. - За ребенком нужно ухаживать, а Бобби был не из тех мужчин, которые на это способны. Что до выкупа, то ему все равно пришлось заплатить за Мияру. Меня же отец отдал почти даром. Я ведь была мелкой. И слабой. Мелкой? Хотя… она ниже меня ростом, пусть и все равно высока для белых женщин. А для айоха? - Так я оказалась в городе, в месте, которое одновременно удивляло и ужасало. Бобби выделил нам комнату. Ту, рядом с чуланом. Я кивнула. Помню. Это даже не комната, а второй чулан, в котором по недомыслию прорубили окно. - Собственная комната, представляешь? И вода, за которой не надо ходить. Кран открой и она льется. И горячая тоже. Он велел мне вымыться. И заставлял мыться каждую неделю. Айоха покрывают кожу жиром. Так теплее. Старый не снимают. Как понимаю, пахло от нас… специфически. Она позволила себе улыбнуться. - В первые несколько месяцев я боялась выйти из комнаты. Казалось, что я непременно сделаю что-то не так, Бобби разозлится и вернет меня. Он ведь не стал мне мужем в полном смысле этого слово, что подтвердил бы любой осмотр. И значит, имел бы право. А если бы я вернулась, отец бы меня поколотил. Или еще хуже? Кому нужен лишний рот. Я старалась. Я смотрела. Училась. Я пыталась угадать, что ему нравится… я понимаю, что была совсем дикой. Матушка сделала глубокий вдох. Пальцы одной ее руки сомкнулись на другой. - Я убирала. Я готовила. Мне было страшно на той кухне, которая казалась огромной. И вещи… такие непонятные. Пугающие. Особенно плита. Но я набралась смелости и попросила показать мне, как она работает. И Бобби показал. А еще отвел меня в магазин. Он купил мне платье. Настоящее. Помню, оно было голубым и из очень тонкой ткани. Никогда у меня не было вещи, настолько красивой… к нему было еще белье. И обувь. И… и он сказал, что я должна следить за домом. Я и следила. - А Вихо… выходит… - Пару раз Бобби брал его с собой. Когда Вихо подрос. Показывал, что не забыл свою кровь. - Ты его… - Я хотела остаться в городе белых людей. Там, где в домах есть вода. И свет. И плиты, за огнем в которых нет нужды следить ночь напролет. Там, где мясо хранится в специальных ящиках и не тухнет. Где женщины едят за одним столом с мужчинами, а не после… Наверное, мне нужно было что-то сказать. Встать. Подойти. Обнять. Утешить. И сказать, что у нее получилось. Что не просто получилось остаться, она сама стала белой, белее многих иных. Но я сидела и жевала. - Бобби нужен был сын? Я знала, что мужчины ценят сыновей. И старалась быть рядом с Вихо. Я стала матерью для него. Такой матерью, от которой ему сложно было бы отказаться. Сперва я во многом действовала, полагаясь лишь на свое чутье. И оно не подвело. У меня и тени сомнений… да не только у меня. Папенька, надо полагать, не сильно ударялся в воспоминания, а потому вряд ли кто в городе знал, что матушка Вихо и не матушка вовсе. - Потом, когда Бобби счел меня в достаточной мере привлекательной, стало легче. Теперь он смог бы вернуть меня лишь в случае, если бы я нарушила закон. Не ваш. У айоха есть свои законы. Но я была хорошей женой. Мой дом был чист. Мужчина сыт и ухожен. Сын… тоже. Когда я понесла, я обрадовалась. Дети, даже те, которым мужчины не слишком рады, связывают. Если бы родился мальчик… я бы сделала так, что Бобби обратил бы на него внимание. Не сомневаюсь. Но на свет появилась я. Вот незадача. - Ты же… роды длились долго. Мудрейшая оказалась права. Боги отказали мне в праве быть матерью. И дома… дома ни ты, ни я не выжили бы.