- Может, далековато? - Шестьдесят миль? Все городки стоят на дорогах, - Милдред разглядывала не карту, но собственные ногти, которые отращивала длинными и подпиливала, придавая треугольную форму. Ногти казались острыми. - Это пара часов езды… для местных, считай, рядом. - Для местных. - Дела? - Частью доставили, частью везут. Кровь прибудет сегодня. Если повезет, парня опознаем. Задумчивый кивок. И ноготь у рта. Рот у Милдред крупный. Губы пухлые. И яркая помада подчеркивает его. - А еще… - Лука повернулся к карте. Спина заныла. - …обрати внимание, Долькрик. Находится в центре, но при этом статистика пропавших крайне низкая… Милдред поднималась мягко. Тягучие движения, плавные, будто она перетекает из одной позы в другую. И запах ее духов заполняет кабинет. От этого запаха становится некуда бежать. И Лука чувствует себя жертвой. - Возможно, - она смотрит на карту. И ноздри чуть подрагивают. Глаза блестят. Милдред возбуждена, но не стоит обманываться. Ее влечет не Лука, ее возбуждает грядущая охота. Вот она приоткрыла рот, и язык скользнул по нижней губе. – Возможно, ты прав, и он не хочет гадить там, где живет. А возможно дело в другом. - В чем? - Там нет туристов. Там все на виду… …вот только парнишка, если и вправду это его останки лежат в лаборатории, был родом из этого крошечного городка. Закрыв за собой дверь кабинета, Милдред прислонилась к стене. Она закрыла глаза. Так и стояла, ощущая спиной и неровность стены, и холод. Скинула туфли. Пошевелила пальцами. Ноги ломит все сильнее, и тянет достать из-под стола тапочки, которые Милдред надевала. Иногда. Не поймут. Засмеют. А то и хуже. Сожрут. Местные будут рады сожрать. Ее ненавидят, и теперь, следовало бы признать, заслуженно. Но тогда, раньше, когда ее только-только перевели… да у Милдред выхода не было, кроме как маску нацепить. …цыпочка какая… известно, чья… ага… карьера… Обиды остались в прошлом. И слезы. И плакать приходилось другим. До недавнего времени. Но… выходит, не зря. Все не зря. Она проковыляла к стулу, на который фактически упала. Вытянула ноги. Боль змеей переползла со щиколоток в колени, потом поднялась еще выше, вцепилась в левое бедро, а от него – к позвоночнику. Надо Тедди позвонить. Руки у него золотые. И молчит он, в отличие от прочих специалистов. Спину разминает и молчит. Милдред знает, что, возникни у нее желание языком потрепать, Тедди ответит. Но желания не было. Она подвинула к себе телефон. Выделенная линия. Знак особого доверия. Черный такой, лоснящийся с посеребренными рожками, на которых возлежала трубка. Нет. Отсюда звонить она не станет. Заедет. Да, определенно, так будет лучше. Пока личность того мальчишки пытаются установить, а Лука – он тоже относится к Милдред с предубеждением, но хоть не считает зарвавшейся бабой, которой давно пора бы укорот дать – возится с картой, Милдред отправится домой. Вещи собирать. И заедет к матери. Приемной. Она усмехнулась собственным мыслям. Паранойя. Профессиональное, почти заболевание, признаться в наличии которого стоит немалых усилий. Одно из многих. Одно из… Охрана проводила ее вежливым пожеланием хорошего вечера и взглядом, в котором читалось простое человеческое пожелание сдохнуть. Нет, ничего личного, просто женщине не место… женщина занимает место, то самое, которое охранник, должно быть, считал своим. Да… Ее алый Chevrolet Bel Air выделялся среди одинаковых черных авто, и в этом вновь же виделся вызов. Мотор взревел, крутанулись колеса, поднимая пыль. Баловство, но иногда Милдред нуждалась в чем-то таком, напрочь лишенном смысла, но позволяющим сбросить пар. Она вдавила педаль газа в пол, и машина рванула. Четырехлитровый двигатель рокотал, успокаивая. Все будет хорошо. Все будет… Она кого-то подрезала и, кажется, вновь нарушила правила. Но когда вслед засигналили, Милдред лишь высунула руку в окно и подняла средний палец. Сегодня особенный день. Чучельник вернулся. И стало быть, у нее есть шанс… Она все же заехала домой. В крохотной квартирке, на которую уходила половина зарплаты, воняло дымом. Было пусто и сыровато, а горячая вода отсутствовала. Пришлось спускаться к газовой колонке с четвертаком: Милдред ненавидела мыться в холодной воде. Она кое-как вычесала из волос остатки лака, пригладила торчащие пряди. Сменила костюм на другой, дешевый и более приличествующий девушке. Туфли отправились в шкаф. Новые отличались низким каблуком и изрядной степенью поношенности. Сумочка. И сливовый пирог. Купленный в ближайшей кондитерской, он был переставлен в форму, которую Милдред и держала исключительно для этих целей. Что поделать, если тетушка была категорически против магазинной выпечки, а самой Милдред с пирогами возиться было некогда. Она проверила пистолет. И нож. И… опять закрыла глаза. Говорить или нет? Или… надо сказать, потому что все равно узнает. Сколько до слива? Неделя? Две? А потом газеты взорвутся. Как же, вернулся Чучельник. Кровавый убийца вновь вышел на охоту. Надо сказать. И отправить куда-нибудь на юг, подальше. Если она захочет. Но тетушка точно не захочет, если узнает про Чучельника. А смолчать… Ее не ждали, но встретили с той вялой радостью, которая дает понять, что в этом доме – ты свой. - Ты так похорошела, - с последней встречи тетушка, кажется, еще больше поседела. И похудела. Клетчатое платье висело мешком. - Ма, кто там… а, ты, - Клео махнула накрашенной рукой. – Заходи. Милдред протянула кузине пирог. - Мама, давай чаю попьем? – с нарочитой бодростью сказала та. – Видишь? Милли пирог испекла… Тетушка кивнула, она прикрыла дверь. И заперла на замок. Накинула цепочку. Задвинула засов. Милдред смотрела за ритуалом, который был напрочь лишен смысла хотя бы потому, что открывала дверь тетушка любому. А заднюю и вовсе не запирала. Вдруг да Элли вернется. Вдруг да все ошиблись, и Элли жива? На кухне Клео гремела посудой, и Милдред она встретила кивком. - К себе пошла? - Да.