Вот она действительно была сильной женщиной. - Приехали… из Тампески… тип один, - Маккорнак отвел взгляд, не желая быть свидетелем женской слабости. И платок из кармана вытянул, клетчатый, мятый, пахнущий табаком. Сунул неловко мне в руку, хотя я точно не собиралась плакать. Я и тогда, когда… не плакала. И на похоронах тоже. И сейчас не буду. – Утверждает, что нашли. И опознали. В общем, у него возникли вопросы. Матушка платок отобрала. Прижала к левому глазу, подхватывая невидимую слезу, прошептала слабым голосом: - Они уверены? Ведь… мы же… вы же… говорили… - Кто тогда в могиле? – смотреть на это представление стало невыносимо. Отвернуться невозможно. Уйти? Сбежать? Я вскочила, и в маленькой комнатушке стало тесно. Вдруг показалось, что стены заваливаются, что еще немного и рухнут они под тяжестью вот этих местечковых снимков, на которых запечатлены несколько поколений местных шерифов. И Маккорнак есть. Стоит с ружьем над медвежьею тушей. Я даже помню, когда была сделана эта фотография. Пять лет назад. Суровая зима. Гризли, проснувшийся до срока. Голодный и злой. Не боящийся ни людей, ни драконов. Тогда собрали всех мужчин, кто хоть как-то умел держать ружье. И не только мужчин. Нашлись и женщины. Та же мисс Уильямс, хотя от школьной учительницы точно никто подвигов не ждал. Но и отказывать в праве на них не стали. Я стиснула голову, пытаясь успокоить себя. Покачнулась влево. Вправо. Сделала глубокий вдох, как учила мисс Уильямс. …твоя беда в излишней поспешности. Учись сдерживать порывы, Уна, сколь бы естественными они тебе ни казались. Научилась. Почти. - Бедняжка переживает… - донесся тихий голос матушки. – Мне кажется, что она так и не пришла в себя… Пришла. Еще вдох. И мисс Уильямс тоже здесь, правда, не с медведем, с пумой, чья шкура висит за спиной. И снимок сделан давно. Посерел, выцвел, но мисс Уильямс на нем совсем юная, почти ребенок. Правда, ружье она держит крепко. И это выражение лица – упрямое и в то же время несколько растерянное – мне хорошо знакомо. Я зацепилась за снимки, которые видела не раз, но раньше мне было не до этой стены. А теперь я стояла, разглядывая одну фотографию за другой, и удивляясь тому, как не обращала на них внимания. Мистер Эшби в черном своем костюме. И с саквояжем, с которым он, кажется, и во сне не расставался. Они вдвоем с мисс Уильямс, которая ныне без ружья, зато в белом халате медицинской сестры. Надо же… а вот и Ник. Когда? Старшие классы, определенно, незадолго до отъезда. Ник пухлый, нелепый немного, но тоже с саквояжем. Клайв, сгорбившийся, будто пытающийся спрятаться за кустом. Здесь он тоже другой, застывший, напряженный. Пальцы стискивают крест, а в глазах читается готовность бежать. Или, наоборот, броситься? Впрочем, нет. Клайв слишком труслив и набожен, чтобы бросаться на людей. Так что просто снимок такой… неудачный? Или наоборот? А вот и я. Странно было видеть себя здесь. И когда меня сняли? Точно согласия не спрашивали, я бы запомнила. А снимок… неправильный. Я на нем сижу в полоборота, сгорбленная какая-то, выразительно-некрасивая. И книга в руках лишь усугубляет то нелепое впечатление, которое создает эта фотография. Вихо? Сердце обмерло. Он был похож на отца. Он был настолько похож на отца, что матушка гордилась данным фактом, будто в этом сходстве имелась личная ее заслуга. Он смеется. Он всегда смеялся громко и голову запрокидывал. Темные волосы и перышки в них. Клетчатая рубашка. Солнце на плечах. Снимок сделан незадолго до отъезда Вихо. Я помнила эту его рубашку, которая по возвращении отправилась в сундук ненужных вещей. А после оказалась в моем доме. Я вытаскивала ее недавно, когда собственная развалилась. И от рубашки пахло табаком и немного – травкой, которую Вихо покуривал. Но так все делали. И я его не выдала. Я всегда умела хранить секреты. …конечно, мелкая, я вернусь. Обязательно вернусь! Чтоб мне землю есть. И писать буду каждую неделю. А потом приеду, на каникулы… так что не вешай нос. Лучше учись давай. Кем хочешь стать? - Егерем… И он снова смеется. Женщин-егерей не бывает. Всем это известно. Пальцы мои коснулись рукава куртки и эмблемы на нем. Круглая. Гладкая. Стершаяся почти. …ну ты, мелкая, и даешь. Когда только выросла… и все-таки егерь? Помощник? Отпад… кому сказать, не поверят. Матушка злится? Да, мог бы и не спрашивать, но ты все равно молодец. Конечно, занятие не для женщины, но и ты у меня не просто так женщина. Ты у меня особенная. Плакать у меня никогда не получалось. И я закрыла глаза. Надо Нику сказать, ведь именно он утверждал, что тогда, в тот раз, что это не Вихо, что… - Это Деккер, - Маккорнак подошел со спины. – Он у нас любитель. Мечтал в репортеры пойти, но не сложилось. А камеру купил. Хочешь, я попрошу, и он тебе отпечатает? Пленки он хранит. - Спасибо. Просить стоило бы мне, но я не умела. Проклятье, я ничего не умела, когда речь заходила о людях. - И эту тоже? – он ткнул пальцем в мой снимок. - Нет. - Зря. Может, и так. - А… Матушка ушла. - С вами хотят поговорить по очереди, - Маккорнак развел руками, и показалось, он чувствует себя виноватым. За что? – Таковы правила. И вообще… может, это они ошиблись? Слабая надежда. - Нику звонили? - Нет. Просили родню, а он… просто приятель. Я кивнула. Просто. Просто приятель. Просто человек, который знал Вихо лучше прочих. Просто тот, кто две недели провел в пустыне, возвращаясь лишь, чтобы пополнить запасы воды, но отыскал-таки машину. И тело неподалеку. - Ник говорил, что не верит, - мне было проще разговаривать, стоя к собеседнику спиной. Отчасти и поэтому меня считали странной. – Что… это не мог быть Вихо, но… - Я настоял. - Да. Губы кусать не стоит. След остается. Много красных точек, будто москиты погрызли. И я пытаюсь совладать хотя бы с этой дурной своей привычкой. - Гм… мне жаль, но эти поиски… пустыня не всегда отдает свое. Ты же знаешь. Я кивнула. Знаю. Пески… Люди порой уходили, чтобы не вернуться. Тот же старик Дерри, в котором драконьего было куда больше, чем человеческого. Или Грейсленд. Его искали всем городом, но безуспешно. Мик-Спиди, заядлый самогонщик, веривший, что уж он-то пустыню знает. Крогвар. И чужаки, время от времени решавшие, будто до Долькрика не так и далеко, час дороги. Иногда пустыня оставляла машины. Железо ей не нравилось. Куда реже удавалось находить тела. Сколько на кладбище пустых могил? - Останови я поиски, вы бы, во-первых, не послушали. А во-вторых, продолжили бы носиться с мыслью, что он каким-то чудом выжил. Да и… я сам верил. Честно.